Взяв с Лизы честное слово, что она не выдаст, Юра привел ее в «сховище». Они сидели, прижавшись к стене, и слушали.
— Чайковский, «Первый концерт»! — шепнул Юра. — Правда, хорошо?
Он не шевелился. Его волнами охватила чудесная музыка, то будто поднимая высоко-высоко, то опуская так, что трепетало, щемило сердце. И опять — вверх…
Музыка внезапно оборвалась. Юра очнулся. Через минуту послышался женский голос, сильно в нос, «со слезой», певший: «Гдэ вы тэ-э-перь, кто вам ца-а-лует па-альцы?..»
Юра вдруг спросил:
— Лиза, а тебя целовали?
Лиза странно посмотрела на него, отодвинулась.
— Я пойду, нехорошо здесь прятаться, и неудобно сидеть…
— Ага, трусиха, боишься!
Помолчали. С веранды кто-то, завывая, декламировал: «Я трагедию жизни превращу в грезо-фарс!» Знакомый голос. Неужели Макс? Конечно, он! Пролез все-таки…
— Трусиха! — уныло повторил Юра, чувствуя, что говорит совсем ненужное.
— Не болтай глупостей! Я не боюсь даже на Алчак с моря взобраться, где крутая стена!
Юра вспомнил эти слова Лизы, когда через несколько дней, гуляя, они очутились на морском берегу под Алчаком. Скалистый склон горы снизу казался совершенно отвесным. Но Лиза сказала, что она недавно на него взбиралась.
По трещинам, в которых было много окаменелостей, они добрались до середины горы'. Когда же Юра посмотрел вниз, то даже испугался, подумал — не слезть. Посмотрел вверх. Голая вершина горы обрывалась к шиферному склону отвесной скалой метра в три. И вдруг он увидел в этой стене щель. А если добраться? И он полез. Лиза карабкалась справа, чуть повыше. Шифер осыпался под ногами и руками. Вдруг послышался легкий вскрик. Он оглянулся. Лиза, цепляясь за неровности, все быстрее и быстрее сползала. За ней, обгоняя ее, летели камни, щебенка… Эх, если бы она не смотрела вниз, то не сорвалась бы! Юра лег на живот и, больно царапаясь о камни, съехал за ней. Лиза порвала платье, разбила колени, локти. И ей запретили с ним гулять. Ну и пусть!
2
В сентябре было по-летнему жарко, но купающихся на пляже стало меньше. Дачники-мужчины в военных мундирах без погон вдруг исчезли. Женщинам было не до купанья — надо стоять в очередях за хлебом и сахаром, сушить фрукты. Хлопцы бегали купаться, но уже без прежнего азарта. Немало забот по дому, и, кроме того, наступила великая для всех судачан пора охоты на перепелов. Два жирных перепела — и вот вам вкусный борщ на семью. Женщины охотно отпускали, даже посылали мужей и сыновей на охоту.
В том, что «перепел пошел», Юра убедился, когда, возвращаясь с купанья, увидел под Алчаком отдыхающих охотников. Их было человек пятнадцать — все молодые, в красных фесках. И у каждого на руке кобчик — небольшая хищная птица из семейства соколиных. Об охоте с кобчиком Юра уже наслышался и, конечно, подошел, чтобы расспросить. Он обратился к одному, к другому, но те по-татарски отвечали:
— Не понимаю…
Только один смерил Юру презрительным взглядом и сказал:
— Пошел вон!
О своей обиде Юра рассказал Юсуфу и спросил, нельзя ли купить кобчика.
Юсуф расспросил, как выглядят охотники, зло прищурил глаза, желваки на его худых щеках заиграли, и он сердито бросил:
— Никакие они не охотники!
— А кто же?
— Так! Шатаются по берегу туда-сюда. В аулах шалтай-болтай… Под турецкую руку тянут.
— Но я видел у них перепелов.
— Много? — Юсуф сразу оживился. — Завтра же надо идти. Мама разрешит — пойдешь со мной. Слышишь? На Капселе уже стреляют.
Юра и просил, и молил, обещал выполнить любое поручение. Наконец мать смилостивилась и разрешила. Тут же был вызван Юсуф, и ему было строжайше сказано, чтобы Юра шел позади, подальше, а Юсуф стрелял в противоположную сторону.
Юсуф на все заученно повторял:
— Так точно!..
К вечеру небо над морем затянуло. Юра сидел на крыльце с книгой в руках, но читать не мог, то и дело посматривал на небо — не прояснится ли? Юсуф уехал в Таракташ. Уже совсем стемнело, когда он вернулся, ведя на веревке беленькую собачонку.
— Без собаки плохая охота, — объявил он.
— Так это же дворняжка! — огорчился Юра.
— Полукровка. Работает. Сам увидишь.
Еще затемно Юсуф осторожно разбудил Юру. Выбежав во двор, Юра увидел серое небо и потемневшую после дождя землю. Юсуф молча подал Юре берданку и патроны, за его плечами виднелась двустволка. Обрадованный Юра поскорее выбежал за ворота: как бы мама не увидела ружья за его плечами!..
Гора Георгий заросла дубняком, кизилом, сосной. Холмы, бегущие от ее подножия к морю, безлесные, густо усыпаны камнями, лишь изредка торчат низенькие кустики жесткой травы. В промытых дождями овражках и лощинах кое-где росли колючие кусты держидерева да голубели островки полыни. Лишь вдоль высохших русел виднелись корявые маслины да куст боярышника и шиповника. Глянешь издали — безжизненный «лунный» пейзаж, каменный, сухой, как кость, продуваемый ветрами. Он навевал тоску на всех, кроме охотников.
Из-за Синей горы взошло солнце, все преобразив: зажелтела глина, зазеленели кусты, сизой стала полынь, покраснели камни. Взгорья эти, обычно лишенные запахов, теперь, после ночного дождя, наполнились острым ароматом полыни.
Собачонка, бежавшая впереди, вдруг остановилась. Шагах в трех перед ней стелился по земле куст держидерева. Юра оглянулся на Юсуфа. Тот снял двустволку, взвел курки.
— Я! — ревниво прошептал Юра и поднял берданку к плечу.
— Ты, ты! А когда промажешь — я! Видишь перепелку?
Юра всматривался в куст. Его стебли стелились по земле, а рядом то ли серые камешки, то ли перепелки. Юра шагнул вперед. Рука Юсуфа удержала его на месте.
— Спугнешь. Сидячую стреляй. Иди за мной. Учись.
Юсуф двинулся боком, обходя куст шагах в десяти.
Рядом шел Юра, сжимая ружье. Они обошли полкруга, когда Юсуф остановился и спросил:
— Видишь?
Перепелка лежала под кустиком полыни и не улетала. Юра поспешно прицелился.
— Разобьешь! — шепнул Юсуф. — Отойди шагов на десять.
Юра отошел, прицелился и выстрелил. Перепелка взметнулась над кустом и шумно полетела. Выстрел Юсуфа сбил ее.
Юра подбежал и отнял перепелку у собаки.
— А свою перепелку почему не берешь?
— Мою?
— Под кустом полыни. Это вторая.
Юра метнулся назад. Его перепелка, его первая перепелка лежала почти на том же самом месте. Он схватил ее и даже чмокнул, но тут же смутился.
Взобрались наверх и пошли по другой ложбине, на Капсель. Здесь ложбины были шире, поросли высокой полынью. И Юра забыл обо всем. Через час он расстрелял все свои пятнадцать патронов.
