— Какой вопрос?
Магус вздохнул и опустил плечи:
— Вопрос о несостоятельности наших действий, которая болезненно очевидна. У меня нет ни времени, ни желания проявлять неповиновение, но… я не стану потворствовать умышленному неведению. Совет закрывает глаза на неудачи, притворяясь будто их просто нет. Я не могу позволить этому продолжаться, архимагус. Я решился на это, чтобы помочь нам, а не подрывать ваш авторитет. Я подобными делами не занимаюсь.
Гхейт огромной фигурой притаился в противоположном конце кабинета хозяина, тщательно делая вид, что разговор его не интересует. Магусы стояли друг напротив друга в ореоле нездоровых отсветов угольной жаровни, потрескивающей в углу.
Гхейт служил личным помощником Крейсты с тех самых пор, как вышел из детского возраста. Тем, что питал больше уважения к личностям, составляющим Церковь, нежели к самой Церкви как сообществу, он был обязан по большей части своему хозяину. Морщинистый старик был нетипично прагматичным примацием, требовавшим от своих воспитанников развитой логики и образованности наравне с животной агрессивностью. В любом другом маелигнаци начала созидательного разума были приглушены, заменены беспрекословным подчинением и послушанием целям общины, ведомой псионическим резонансом с Советом.
Для них, по собственным размышлениям, Гхейт выглядел необычным. Результатом порока развития, генетического дефекта, эмбриональной мутации. В нём человеческая часть наследственности тайно одарила разум способностью к воображению и непослушанию, к реакциям, находящимся за гранью биологических критериев инстинкта. Гхейта не уничтожили, как только его индивидуальность проявила себя, лишь благодаря Крейсте, который высоко ценил уникальность — обычно дозволенную лишь примациям магусам.
На службе у Крейсты Гхейт — в обход всех церковных правил — научился расшифровывать и создавать так похожие на паучков буквы, из которых состоят слова, и даже постиг начала скриптологии Подцеркви. Он был очень многим обязан своему хозяину.
Иезахиль, недовольно кривя губы, прошипела:
— Это нарушение субординации! Тебя следует высечь!
Несмотря на то, что женщина была выше рангом, Гхейт почувствовал, как под неровной мускулатурой на плечах вздуваются жилы. Он подчинялся Церкви и совету примациев беспрекословно, но не мог допустить, чтобы его хозяину причинили вред.
— Делайте, что хотите, — ответил Крейста, пренебрежительно отмахнувшись. — Теперь уже поздно. Он здесь. Вся эта злоба ничего не изменит.
Гхейт позволил мышцам расслабиться. Даже отделённый от собеседников задымлённым пространством комнаты, он видел, что Иезахиль побеждена. Её плечи невольно опустились.
— Тогда я надеюсь, ты доволен, — вяло бросила она. — Ты призвал постороннего в нашу конгрегацию — одна лишь Матерь знает, кого он приведёт за собой. Может быть, он шпион, мы ведь ничего о нём не знаем.
— Его репутация идёт впереди него, архимагус.
— Ты считаешь, что это имеет какое-то значение? Ты просто дурак, Крейста.
— Он не шпион! Элюцидиум наши союзники! Разве вы этого не видите?
— Всё, что я вижу — это щёголя, разодетого в… в павлиньи наряды Иссохшего Бога!
Крохотные волоски на загривке — рудимент, доставшиеся Гхейту от человеческих родителей — вздыбились от дуновения холода. Пока он разворачивался, чтобы разглядеть причину дискомфорта, из-за его плеча раздался резкий голос. Гхейт замер.
— Значит, вы не слишком внимательно смотрели, — произнёс кардинал, с застывшим выражением ястребиного лица входя в затхлую комнату. Мантия тянулась за ним по плитам пола, словно след гигантского слизня.
Иезахиль великолепно справилась с чувствами.
— Арканнис, — произнесла она ледяным тоном, — не пристало столь… почётному гостю опускаться до подслушивания…
Кардинал улыбнулся, его холодные черты скривились в почти убедительной пародии на веселье.
— О, архимагус, уверяю вас: если бы я имел такую склонность, я бы подслушивал ваши разговоры прямо с орбиты, — его глаза сверкнули. — Увы, я здесь, чтобы поговорить с магусом Крейстой, а не потворствовать вашим неврозам.
Архимагус зашипела, сжав кулаки.
— Тебе стоит научиться уважению, — её поведение напомнило Гхейту кошку, которая, ощутив угрозу, вздыбила шерсть и выгнула спину. — Здесь старший магус — я.
— А вам, дорогуша, стоит научиться понимать, когда ваших силенок явно маловато.
С другого конца комнаты Гхейт видел, как похолодело лицо Иезахиль, превращаясь в ледяное копьё гнева.
— Ты так думаешь? — прошелестела она.
Гхейт понял, что она делает, всего на долю секунды позже, чтобы успеть собраться.
Вокруг архимагуса всколыхнулся воздух, вибрирующий поток псионического разрушения, хлынув из мрачных глаз женщины, заполнил комнату. Гхейта отбросило к двери. Моментально оглушённый, он пытался проморгаться от вспышек в глазах. Даже Крейста пошатнулся на месте, чуть слышно застонав.
Кардинал, который принял на себя всю тяжесть яростного нападения не моргнув и глазом, весело хмыкнул.
— Хорошо, — сказал он тоном любящего родителя, который хвалит своего ребёнка. Гхейт почти на полном серьёзе ждал, что тот сейчас погладит остолбеневшего архимагуса по голове. — Приятно видеть, что примации этого мира всё ещё практикуют воцис сусурра… Слишком многие магусы Матери попустительствуют забвению этого искусства.
Иезахиль, едва не зарычав от столь покровительственного тона, гордо направилась к двери. Её бледные щёки горели. Гхейт, несмотря на ошеломление от ментального шквала, сумел спрятать улыбку, появившуюся при виде её унижения. Он не забыл, как она грозила его хозяину плетьми.
Иезахиль прошла мимо него, задрав нос.
— Архимагус… — окликнул её кардинал перед самым порогом.
Она развернулась, стараясь принять подобающе гневный вид:
— Что?
— Щёголям, даже тем, что разодеты как павлины, дана воля странствовать среди непросвещённых. Возможно, вы об этом вспомните в следующий раз, когда будете пробираться по своим туннелям, словно червь.
— Ты не…
— Это всё, — голос кардинала не допускал даже мысли о неповиновении.
Примаций архимагус Иезахиль покинула комнату, словно низший контагий с разрешения хозяина.
— Так, — Крейста позволил себе погрузиться в мягкое кресло у письменного стола, на сморщившемся лице отразилось благодарное облегчение старого артритика. Он задумчиво погладил свою козлиную бородку, проницательно глядя на Арканниса. — Так, так.
— Я так понимаю, — произнёс кардинал, возвратив старому примацию взгляд с весёлым подмигиванием, — что это вас я должен благодарить за приглашение на этот мир.
— Меня.
— Скажите… Что заставило вас связаться с моим орденом?
Крейста поджал губы, раздумывая над ответом. Сучковатый палец ткнул в сторону Гхейта, внезапно выдернув того из молчаливых раздумий.
— Аколит, — раздался хриплый голос. — Где твои манеры? Принеси кардиналу стул.
Гхейт бросился выполнять распоряжение, стараясь примирить недоверие к этому расфуфыренному чужаку с растущим уважением к его очевидным талантам. Воспоминания о бегстве архимагуса и её лице, искажённом позором и злобой, были слишком приятными, чтобы вот так просто забыть о них.
* * *
Вершинный квартал, названный так за расположение прямо под верхней точкой купола, представлял собой подпираемое колоннами множество контор, административных уровней и ступенчатых ярусов, занятых участками арбитров, венчала которое, словно некий белёный гриб, колоссальная громада Плюрокрациума.
Где-то в глубине его закрытого периметра, промокшего от капели тающего под куполом льда, гудел от выспренных мнений избранников-плюрократов Тороидальный зал. Большой, круглый, уставленный рядами удобных диванов с откидывающимися спинками и вздутых половиков, сходящийся к центру наподобие чаши, он, казалось, излучал почти осязаемое ощущение лености. Декадентский комфорт, усеянный вазами с фруктами и сластями, окружали алебастровые стены и галереи. С потолочных фресок взирали герои и злодеи Империума.
Заседания проходили ежедневно, придушённое бормотание плюрократов служило Гариал-Фолу источником его политического курса и задач. Избранники бесконечно дискутировали на отвлечённые темы, пока их вроде бы как подчинённые, партийные организаторы и адепты, сновали меж ними в погоне за продвижением по службе. В застойной духоте Тороидального зала редко решалось что-то по-настоящему серьёзное, но граждане купола-улья чрезвычайно гордились своей администрацией, вежливо «забывая» о праве «последнего слова» назначенного Империумом губернатора, который, председательствуя на дебатах от лица общественности, реальное управление планетой осуществлял при закрытых дверях.
