С Примаковым я работал по приказу партии и командования, мою оценку ему знало начальство, политические и партийные органы армии...
Вместо того, чтобы поднять архивы, допросить свидетелей, следствие в лице быв. начальника Управления НКВД по Горьковской области Лаврушина, его заместителя Листенгурта, быв. начальника 5 отделения Спаринского, его зама Дымковского, следователей Бренера, Кузнецова и др. стали издеваться надо мною и бить смертельным боем в продолжении ряда месяцев (с промежутками), доводя меня до отчаянного состояния, больного, психически расстроенного, угрозы репрессировать семью, отбив почку, всего синего, на это есть свидетели, даже врачи. Начали требовать дачи показаний по предложенному расшифрованному вопроснику.
Я видел, если мне ничего не писать, я на допросах буду убит. Сначала решил покончить с собой, но, обдумав, что убитый или мертвый, я не сумею доказать свою невиновность перед ВКП(б) и Великим Сталиным, перерешил этот вопрос и под диктовку Бренера начал писать, но, учитывая, что мне надо писать то, что легко опровергнуть, я взял своим “вербовщиком” своего личного врага с 1927 г. (о чем могут подтвердить целый ряд свидетелей) Ефимова Н.А. (быв. начальника Артуправления РККА). Одновременно для того, чтобы в будущем доказать, что это была вынужденная выдумка, указал время и место “вербовки” — июль 1935 г., т.е. тот момент, когда я не был в Москве, а со всем вторым курсом Особого факультета находился в Крыму на полевой поездке, что подтверждает приказ Академии имени М.В. Фрунзе, а также поместил ряд моментов, известных мне из совещаний начсостава ЛВО и МВО методов вербовки, взяв за основу рассказ Дыбенко (командарм 2-го ранга, командующий войсками Ленинградского военного округа в 1937—1938 гг. — Н.Ч.) на совещании начсостава ЛВО о вербовке Угрюмова (комкор Л.Я. Угрюмов — заместитель начальника Управления боевой подготовки РККА. — Я.Ч.), а на самом деле с Ефимовым Н.А. я не разговаривал ни на какие темы и видел его только на официальных собраниях й на маневрах. То, что не нравилось следователю Бренеру, он заставлял меня переписывать под свою диктовку. То же делал Дымковский. Иногда мне удавалось при переписке взять другую бумагу по качеству или цвету. Если эти показания сохранились, по ним можно подтвердить вышеуказанное, писанное моей рукой.
Под свист палок следователь Бренер заставил меня написать, что несмотря на беседу со мною в ЦК ВКП(б) в декабре 1937 г., я оставался на своих “контрреволюционных позициях”. Я отказывался это писать, начался новый бой с приговоркой «бей зайца и он научится спички зажигать». Не вынося мучительную боль в почках, легких и солнечном сплетении, я подтвердил это требование.
На другой день написал обо всем прокурору и н(ачальни) ку Управления, что все это абсурд, выдумано под физическим воздействием и опровергается документами и фактами иного порядка, ответа я не получил и вскоре был отправлен в больницу тюрьмы № 1 в тяжелом состоянии.
Через семь месяцев из больницы вновь был вызван на допрос, где документально, фактами и цифрами доказал, что враги партии и их друзья, пролезшие в органы НКВД, оклеветали меня, ни в чем неповинного перед ВКП(б), перед страной и Великим Сталиным, но и на этот раз документы из архива следствие не взяло, к делу не приложило, свидетели опрошены не были, очной ставки ни с кем не дали. Вскоре вновь был отправлен в ту же больницу, где получил решение Особого Совещания НКВД СССР о заключении меня в ИТЛ сроком на 8 лет.
Вас, секретаря нашей Великой партии, прошу пересмотреть весь этот вопрос. В чем моя вина перед партией? В том, что по молодости лет 1 января 1918 г. на собрании в Управлении дежурного генерала Главковерха (б. Ставка), гор. Могилев я по несознательности похвастался, что был в 1909— 1913 гг. эсером, об этом хвастовстве никому ничего не сказал, не сказал об этом и тогда, когда в декабре 1937 г. меня вызывал к себе в ЦК ВКП(б) в отдел кадров Скворцов, за это я могу нести любое наказание. Зачем меня ни в чем другом не виноватого перед ВКП(б), перед Великим Сталиным, бумажно сделали их врагом.
Всю свою сознательную жизнь, состоя в ВКП(б), я боролся со всеми врагами партии, за ее генеральную линию, за Ленина, за Сталина и сейчас, находясь вот уже скоро три года в тюрьме, в лагерях, я не был оппортунистом, не был и не буду врагом партии Ленина—Сталина, это подтвердит каждый даже относительно честный человек. Здесь я ненавижу всю эту сволочь и здесь веду с ними борьбу.
Поймите же наконец, что в течение трех лет страдает ни в чем неповинный перед партйей Ленина—Сталина, вечно ей преданный человек.
Бывш(ий) член ВКП(б) с мая 1918 г.
Карпов Михаил Петрович Адрес мой: Коми АССР, Усть-Вымьский район, село Межог. почт. ящ. 219/4 Карпову Михаилу Петровичу 15 декабря 1940 г.»[336].
С началом Великой Отечественной войны М.П. Карпов неоднократно обращался и к лагерному начальству, и с заявлениями в Москву, чтобы его отправили на фронт для борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Но все было тщетно...
В 1942 г. по ходатайству руководства лагеря Особое Совещание при НКВД СССР за образцовую работу и примерное поведение снизило ему срок наказания на два года, и Михаил Петрович 14 февраля 1944 г. из лагеря был освобожден. В то время он находился на ст. Кожва в Коми АССР. Новые попытки М.П. Карпова добиться его отправки на фронт также оказались безуспешными. И он стал работать в Севжелдорлаге в качестве вольнонаемного. В 1946 г. Карпов уехал в г. Выборг, где работал начальником отдела капитального строительства мелькомбината. В последующем Михаил Петрович переехал в г. Тулу, где занимал должность главного инженера мелькомбината.
Реабилитирован М.П. Карпов определением Военной коллегии от 6 октября 1954 г.
«ОДИССЕЯ» КОМИССАРА
Помимо названной выше, была и еще одна специфичная категория комначсостава РККА, о которой далее и пойдет речь.
«Москва НКО Маршалу Тимошенко Ростов ДН 7/163 18 152 221 Принята 15/2 1941 г.
Оправдан ходатайствую восстановлении РККА. Моя жизнь принадлежит партии Ленина—Сталина Бывший корпусный комиссар Березкин
HP 7/163 ДЛ Груздева в 23 20»[337].
«Начальнику Гл. Полит. Управления Красной Армии корпусной комиссар в запасе Березкин Марк Федорович
Прошу Вас о восстановлении меня в кадрах Красной Армии.
В Красной Армии я работал с мая 1919 года по октябрь 1937 г. на разных политдолжностях от политрука до н-ка политуправления округа (ХВО).
Последние пять лет работал по линии ВВС. В 1937 г. был переведен на командную работу и назначен командующим ВВС СКВО.
За все 19 лет службы в Красной Армии имею положительные аттестации. Дисциплинарных и партийных взысканий не имею.
С 15 декабря 1937 г. по 15 февраля 1941 г. находился под следствием.
Судом оправдан, в партии восстановлен без взыскания.
Сейчас я на пенсии НКО за выслугу лет и работаю по командировке Кировского РК ВКП(б), г. Москва, в промкооперации директором трикотажной фабрики “Красная Звезда”, г. Москва.
По партийной работе — пропагандист и агитатор Кировского РКВКП(б).
В 1941 г. я возбуждал ходатайство перед Гл. Управлением ВВС об определении меня на командную работу в ВВС, но ходатайство мое удовлетворено не было, по причинам от меня не зависящим.
Возбуждал я ходатайство в 1941 г. и перед Вами. Решение вопроса было отложено Вашим управлением кадров в связи с утерей мною партбилета.
Партколлегия МК ВКП(б) вынесла решение о выдаче мне партбилета и 3 февраля 1942 г. я получил новый партбилет № 4 250 856 в Кировском РК ВКП(б) г. Москвы.
Личное дело на меня имеется в Управлении кадров Гл. Полит. Управления, в Управлении кадров Гл. Управления ВВС и в Кировском райвоенкомате г. Москвы...
Вся моя жизнь прошла в Кр. Армии. Я вырос в армии, воспитан армией, люблю и знаю, полагаю, военное дело и политработу в Армии.
Я — член ВКП(б) с апреля 1919 г., с 17-летнего возраста. Вся моя жизнь принадлежит партии Ленина—Сталина.
Я хочу в рядах Красной Армии, на фронте, где сочтет нужным ЦК партии, принять участие в активной борьбе с фашизмом за Родину, за Сталина!
Корпусной комиссар Марк Березкин
3.3.1942
Москва, Валовая, 8, ф-ка «Красная Звезда»[338].
Полностью оправданный судом корпусной комиссар М.Ф. Березкин многократно обращается в различные высшие органы с одной-единственной просьбой — поскорее восстановить его в кадрах Красной Армии и предоставить ему возможность в условиях войны применить на практике богатый запас знаний и навыков организаторской и воспитательной работы. Подобного содержания письма он направил: в 1941 году — командующему ВВС РККА генералу П.Ф. Жигареву и начальнику Главного Политуправления Красной Армии армейскому комиссару 1-го ранга JI.3. Мехлису, в 1942 году — секретарям ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову и А.С. Щербакову, заместителю наркома обороны, армейскому комиссару 1-го ранга Е.А. Щаденко; в 1943 году — снова начальнику ГлавПУРа (дважды), секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Сталину. Но все безрезультатно!
