Более того.
Военный корреспондент "Berliner Tageblatt" сообщает в своем письме из Харбина о следующем возмутительном поступке одного из русских корреспондентов в Порт-Артуре.
Пользуясь гостеприимством и предупредительностью порт-артурских властей, предоставивших корреспондентам всю возможную свободу, предатель тайно сфотографировал порт-артурские укрепления и затем уехал в Шанхай, откуда передал фотографии в Японию. Такие недостойные поступки, - говорит Гедке, - вполне оправдывают осторожность, с которою русские стали относиться к журналистам.'
Максимов молча, так- что ногти впились в ладонь- сжал кулаки… а Краснов почему-то как-то очень нехорошо посмотрел на вмиг побелевшего, как мел, Симановича…
'Господа, каждый должен исполнять свой долг… Нет, не так. Каждый- обязан исполнять свой долг. И я - не прошу вас. Я ТРЕБУЮ.
Пишите. Пишите правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды…Я сам теперь буду вашим цензором.
А для сведения тех, кто забудет о том- что он русский… поверьте. Я найду способ ему об этом напомнить.
Повешу как собаку. Без всяких судов и аппеляций. И не думайте, что удастся кому-то отсидеться за границей, под крылышком у наших врагов. Достанем и там.'
Старейшина литературного цеха, робко прокашлявшись, спросил 'А о чём нам писать?'
'Как о чём? Вот, мне сегодня поступило прошение…от учителя начальной школы, девицы Ольги Тониной. Просит дозволить ей поступление в Школу прапорщиков по Адмиралтейству… конечно, дозволю! Сама сбежит через неделю. Но, господа- каков патриотический порыв? Вот вам- тема…'
Разговор стал перетекать в конструктивное русло…
…Вице- Адмирал, начальник Главного Морского Штаба Зиновий Петрович Рожественский был счастлив… здесь и сейчас.
Было тихо, только со сливного бачка ('Надо вставить фитиля вестовому!') уютно, почти неслышно капала - кап, кап… на метлахские плитки пола невская водичка…
В крохотном нужном чуланчике было по-домашнему спокойно. Пахло ёлочкой, деревянное сиденье, согретое ягодицами, было таким прочным, надёжным и устойчивым…
Мир и покой царили в душе адмирала.
Ретирада! Единственное место, где он мог укрыться от житейских и служебных бурь…
А бури вокруг бушевали нешуточные…спешно достраиваемые на верфях броненосцы 'бородинской' серии надо как можно скорее оснастить…чем? да всем! Чего-чего только на них не было… практически не было ничего!
Была у Зиновий Петровича задумка- взять часть экипажей с Чёрного моря… но теперь, с этой босфорской авантюрой, навязанной ему Государем…да Господи!
Только с англичанами нам и осталось ещё сцепиться…куда ведь нам с добром!
Нам бы хоть с япошками умудрил Господь разобраться… и то был бы хлеб.
Впрочем, на всё воля Его…
Если Царь прикажет- он, Зиновий Петрович, сам поведёт в бой Эскадру! Против кого угодно! И будет драться.
С англичанами, с французами, да хоть с готтентотами!
И, если не дарует Господь одоления неприятеля- останется на мостике до последнего, в шлюпку не побежит… И так этот… Макаркин… небось, подсмеивается над ним, за глаза называя 'Наш герой с 'Весты'!
Нет, нового позора Рожественский не допустит…
Тьфу, чёрт!
Прости, Господи…ведь хотел посидеть в тишине и покое, как человек… а опять вспылил нехотя…
Ладно, надо успокоиться…
Так, здесь почитать ничего нет?
Под дверь ретирады, в узкую щёлочку, шелестя, заполз лист писчей бумаги…
Недоумевающий Рожественский нагнулся, поднял его- что такое?
'Прошение. От домашнего учителя, выпускницы Педагогических курсов при С.-Петербургских женских гимназиях, девицы Щетининой, Анны Ивановны.
Согласно Высочайшего Указа… статья в 'Русском Инвалиде'…великий почин… девица Тонина…прошу…Школа прапорщиков…'
Взревев, как разбуженный посреди зимы медведь, Рожественский с яростным воплем:'Сударыня! Это же бесчеловечно!! Да оставьте же Вы меня хоть на минуту в поко…'вскочил - и рванулся вперёд…
Но- запутался в приспущенных ниже колен брюках, поскользнулся на чуть влажноватой плитке и с размаху- буммс- врезался высоким, лысеющим лбом в дощатую дверь…
Задвижка не выдержала- и вылетела ' с мясом'…
Дверь с грохотом, чуть не слетев с петель, распахнулась, и Зиновий Петрович просто выпал к очаровательным ножкам девицы Щетининой, восемнадцати лет…
Отвернув зардевшее лицо от созерцания белеющих вице-адмиральских ягодиц, Анна Ивановна твёрдо, тем не менее, заявила несчастному страдальцу безжалостным, звонким детским голоском:'Не отстану! Пока не удовлетворите. Я сказала. Так и будет.'
… Александр Янович нерешительно остановился, и посмотрел в зеркало… Из серебристой глубины на него взглянули чуть выпученные, водянистые, растерянно-испуганные, слегка туповатые глаза истинного прибалта…
Александр Янович не понимал… он, в общем, ничего не понимал!
Команда его 'Лены' при виде Александра Яновича послушно вытягивалась во фрунт- но отчего ему казалось, что за спиной его подчинённые корчат смешные рожи?
Ведь должно же быть объяснение тому, что, когда он поднимается на мостик и, гордо поднеся к глазам тяжёлый бинокль, оглядывает панораму рейда - вахтенный офицер, кем бы он ни был, загадочно фыркая, отворачивается?
А вчера Берлинскому показалось, что вестовой матрос, подавая ему суп, тайком плюнул в тарелку…
Нет, это в конце концов невыносимо! Он - командир, у него и приказ соответствующий есть…он покажет, кто здесь хозяин!
'Вестовой! Э-э-э… чтобы такое приказать…да! Боцмана ко мне. Бегом!!'
… Старый боцман, переминаясь с ноги на ногу и прижимая к бокам большие, как лопаты, натруженные мозолистые ладони, преданно ел начальство глазами…
'Боцман…э-э-э…у нас там как, всё -эээ…благополучно?'
'Точно так, Вашвысскородь!'
'Да. Я тебе сразу говорю - я не потерплю…да. Разгильдяйство, беспорядок…да.
Не потерплю… и вот что? Я тут на катере плыл…'
'Шли, Вашвысскородь?'
'Что-ооо?'
'Так что на катере идут, Вашвысскородь…'
'Поговори у меня! Я вам дам… вы у меня все…умные какие.
Да. А борт, у тебя, боцман, облезлый…
Так что ты там, это…'
'Что прикажите, Вашвысскородь!'
'Ты это там - выкраси эту п о е б е н ь, понял!'
'Так точнА, Вашвысскородь, выкрасить п о е б е н ь! А чем прикажете покрасить?'
Александр Янович задумался…чем красят корабли, он знал как-то…неточно.
'Может…суриком?'- спросил он, неуверенно глядя на боцмана. И откуда на язык Берлинскому упал этот пресловутый сурик?
'Есть, выкрасить суриком!'- глаза боцмана радостно, предвкушающе, заблестели.
'Ну, иди…'
Вот скот…стоит приласкать этих грязных русских- и сами будут руки лизать…научиться бы только говорить на их собачьем языке…
…Через два часа весь Владивосток высыпал на набережную…На борту 'Лены', обращённому к городу, огромными буквами от ватерлинии до фальшборта, кроваво-красным по чёрному, было накрашено П О Е Б Е Н Ь
… 'Антон Иванович, и всё-таки я не пойму…зачем?'- в голосе Михаила Ивановича Драгомирова, совсем ещё недавно- командующего Киевским военным округом, генерал-губернатора Киевского, Подольского и Волынского,а теперь- просто - члена Государственного Совета, а ровно почетного члена Московского и Киевского университетов, почетного вице-президента конференции Академии Генерального Штаба, почетного члена Михайловской артиллерийской академии, 'никчёмного, всеми забытого старика'- как с некоторым кокетством он сам себя ныне рекомендовал - звучало неподдельное изумление.
Подполковник Деникин, старший адъютант штаба Второго кавалерийского корпуса, крепкий, бритоголовый офицер, в цветущем возрасте распятого Христа, по- кавалерийски загребая носками блестящих, как зеркало сапог, молча шёл, дисциплинированно держась слева и чуть сзади высокого, сухопарого старца в черкеске с гызырями, поверх которой была накинута лохматая бурка, по скользкой дорожке, огибающей Владимирскую горку…
'Дорогой мой… поверьте мне, выжившему из ума старику…Ничего, кроме позора- из всей этой истории не выйдет…
Назначили Главнокомандующего!
Ну, хорошо! Куропаткин есть. А где Скобелев?'
'Да разве же Куропаткин плох?'
Драгомиров фыркнул:'Человек безупречной храбрости, блестяще образованный, отличный штабист и толковый администратор, Алексей Николаевич обладает всеми потребными полководцу качествами!
За исключением всего лишь одного - полководческого таланта.'
'М-да…неужели всё так плохо?'
'Да как Вам сказать, молодой человек… Мишель… я покойного Скобелева имею в виду… был, прости меня Господи- фанфарон, балаболка, никогда он не задумывался о том, что будет потом- просто брал, и делал… вот потому его и…да.
Но у него была Божья Искра! Он Видел поле боя и Чувствовал момент! И он прекрасно знал, глубоко понимал и потому мог повести за собой Русского Солдата!
