дочка!
– Внучка! Бедный внучка!
– Я тебе не внучка! У меня три брата-боотура!
– Ой-боой! Знатный внучка!
– Иди прочь, адьярай! Не тронь нас!
– Моя адьярай? Моя не адьярай!
– А кто же ты? Бу-у-у, и не адьярай?!
– Моя бедная Сортол, старая тунгус…
– С рогами? С губами?!
– Моя олешки гонит, нарты едет…
Морды показались вновь. Надвинулись, вытащили за собой из метели седые горбы, массивные тела. Два упряжных оленя рыли снег копытами, фыркали, трясли рогами. Шеи оленей были связаны поводком из сыромятной кожи. Сбоку, встряхиваясь по-собачьи, вынырнул мелкий, юркий, всклокоченный старичок. Шапка-трехклинка[96], закрывшая лоб до самых бровей, превращала лицо старичка в морщинистый, плотно сжатый кулак, опушенный по краям рыжеватым мехом. Открылся черный редкозубый рот:
– Ай, внучка! Внучка-ёкё[97]! Холодно, да?
Старичок сорвал с себя распашную па́рку, кинул на плечи Айталын:
– Вот, однако! Чего плачь? Чего рыдай?
– Брат…
Айталын указала на Нюргуна, заваленного снегом. Старичок взрыл снег ладошками, дернул Нюргуна за нос, удивился:
– Дохлая брат? Дохлая слезой не поднять…
– Сам ты дохлый! Спит он!
– Спать? На морозе? Боотур!
Старичок подпрыгнул, хлопнул себя по бедрам:
– Сортол на морозе спать, сразу дохнуть…
– Будить его надо!
– Надо!
– Он знаешь как долго спит? Знаешь, как крепко?
Старичок пнул Нюргуна: раз, другой. Тот откликнулся могучим храпом.
– Сортол знай, внучка! Ой-боой, знай! Боотур спать!
– Вот!
– Убей, не разбудить!
– Давай его на нарты положим! Отвезем в тепло…
– Сортол давать! Класть нарты!
– Спасибо, дедушка!
– Нарты крепкий, олешка сильный! Довезти! Где моя палка?
– Какая палка?
– Ай, потеря, большой пропажа…
– Зачем тебе палка?
– Олешки гнать! Палка бить!
– Да вот же она! Ты ее выронил, дедушка!
Айталын нагнулась за палкой.
Песня первая
Ай, как ты придумал умно,
Ай, как ловко ты повернул!
Оказывается, и в народе айыы
Рождаются не одни глупцы,
Появляются и мудрецы…
Ну, порадовал ты меня,
Прав ты был, возвеличиваясь предо мной,
Прекрасный, как видно, ты человек.
Удивлен я,
Без меры я восхищен,
Веское ты слово сказал!
«Нюргун Боотур Стремительный»
1. Мертвых не любят
Ночь. Глухая, беспросветная.
Без луны и звезд.
Эй, ночь! Не слышит. Говорю же, глухая. Наверное, в звездах сгорело все время. Больше в Трех Мирах – проси, не проси! – не осталось ни единого мига, ни одного лучика. Кромешный мрак, и во мраке – я. Кто – я? Юрюн Уолан, кто же еще? Лежу на твердом, грущу.
На твердом? Выходит, что-то еще осталось, кроме нас с мраком? Балбес! Дубина стоеросовая! Какие звезды, какое время? Уот последние мозги отшиб?! Жаворонок! Я хотел ее увести. А Уот не хотел, чтобы Жаворонка уводили. Хотел, не хотел; очень хотел, очень не хотел… Вспомнил! Мы дрались. Лучше бы не вспоминал. Дрались – это сильно сказано. Он меня душил, давил, кулаками молотил. Я пыхтел, сопел, пучил глаза. Баранчай меня спасал, я его бросил, схватил Жаворонка…
Что было дальше?! Уот меня догнал?
Врете вы всё. Если бы догнал, убил бы. Значит, не догнал. А может, догнал, убил, и теперь я кукую в мире духов. Лежу колодой-топляком на дне омута, жду, пока не рожусь заново. Да я тут от скуки по второму разу сдохну, пока рожусь!
Спина затекла. Я заворочался в поисках более удобного положения. Ну да, затекла – обычное дело. Для живого – обычное. А для духа?! Подо мной хрустнуло, заскрипело. В ребрах отдалась тупая боль. Тело только этого и дожидалось. Заныло везде: грудь, плечо, скула, нос… Саднили разбитые губы. Во рту – медный привкус крови. Дух? Какой я вам дух?! Живой я! Битый, но живой! Славно Уот меня отделал! И в подвале запер, потому и темнота.
Цепи?!
Мысль о цепях пробудила во мне боотура. Я рванулся – и сел. Мрак затрепетал, пошел цветными пятнами. Я отчаянно заморгал, и мрак рассеялся, с позором бежав прочь.
Ни цепей, ни подвала.
Комната. Помним, бывали. Дедушка Сэркен?! Нет дедушки Сэркена. Сломанное перо на полу, осколки плитки из писчего гранита. В углу – бирюзовая плошка: кусочек неба треснул, вот-вот развалится. Потеки крови на стене, табурет опрокинут вверх ножками… Из щели высунула нос крыса, с подозрением уставилась на меня: «Ты что здесь делаешь?» И правда, что я здесь делаю? В доме Уота? В комнате для гостей?
Живой и свободный, что я здесь делаю?!
Отвечая на немой вопрос, дом сотрясся до основания. Да что там дом! Вся скала снизу доверху! Пол ожил, превратился в днище лодки на стремнине; заплясал, норовя стряхнуть Юрюна-боотура за борт. Стоял бы на ногах – полетел бы кувырком. Крыса жалобно пискнула и сгинула в щели. Беги, дурища, спасай серую шкуру. Когда я сюда добирался, весь Нижний мир лихорадка трепала. Неужели снова началось?
Эй, адьяраи, лихое племя! У вас что, вечный праздник?!
Дом замер, затих в тревожном ожидании. Лишь в соседней комнате каталось из угла в угол, дребезжало что-то металлическое. Снизу, из недр скалы, донесся вой: хриплая тоска-безнадега. Волки? Нет, так собака воет по покойнику. Я представил себе размеры воющей псины, глотку, способную на эти звуки – и, клянусь, меня мороз продрал по коже.
Вой сменился горестными причитаниями:
– Аай-аайбын! Ыый-ыыйбын!
Нет, не собака.
– Эчийэ-эминэ-туомуйум[98]!..
Голос. Помним, слыхали. Уот?! С чего бы он так убивался?
– Кэр-буу! Дьэ-буо! Аыр-р-ргхх!
Скала вновь подпрыгнула, загрохотала каменной требухой. Кажется, Уот в ярости крушил всё, что подворачивалось хозяину дома под руку. В шуме-гаме, а потом и в тишине я ждал, готовясь к худшему, но ничего не происходило. Когда же я наконец решил, что погром закончился, и с трудом поднялся на ноги – после драки тело ломило от пяток до макушки – в скальном чреве раздались шаги. Тяжкие, мерные, гулкие, они неотвратимо приближались. Ой, какой же я теперь стал умный! Жил дурнем, умру мудрецом. Я знал, куда идет Уот. Знал, зачем. Адьярай больше не убивался, что бы ни стало причиной его гнева. Адьярай шел убивать.
Угадайте с трех раз, кого он собрался прикончить?
Теперь ясно, почему я не в цепях. Что за интерес убивать беспомощного пленника? Ни чести, ни удовольствия. Шаги ближе, ближе… Дом пляшет, на кухне мерзко дребезжит посуда. Гр-рыым, гр-рыым, гр-рыым. Шел Уот, шел, встал. За дверью стоит, сопит лесным дедом: сюда слышно.
– Чего ты ждешь? – заорал я. – Входи, боотур!
Сопит, не входит.
– Ну же! Давай покончим с этим делом!
Уот пинком распахнул дверь, шагнул внутрь. Вздохнул,
