Фадеев, — что мы недостаточно выдвигаем женщин-писательниц и надо с этой точки зрения ее поддержать»[1539]. Очевидно, что Фадеев транслировал мысли главного организатора «культурного строительства» в СССР. Проблематизация гендерного измерения советской литературы в конце 1940‐х — начале 1950‐х годов во многом стала реакцией на социальные сдвиги в номинально деклассированном советском послевоенном обществе[1540]. Сталин пытался организовать отнюдь не гомогенную публичную сферу, но однородное правовое поле, в рамках которого все находились бы в тождественной зависимости от принятых им решений. О социальном положении женщины в Советском Союзе 1940‐х годов точно свидетельствует полугротескный эпизод из воспоминаний, по словам Сталина, «неискреннего человека» А. Рыбакова, в котором описан его разговор с Ф. Панферовым — виднейшим «литературным начальником» сталинской эпохи. Подвыпивший Панферов делится с молодым писателем замыслом романа об эвакуированном в степь Казахстана оборонном заводе и внезапно заговаривает о «советских женщинах»:
В холод, снег, вьюгу… А работали. Кто работал? Женщины наши… Великая русская женщина… Коня на скаку остановит… Все при ней! Как у Рубенса. Рубенса знаешь?
— Знаю.
— Видел у Рубенса женщину? Сразу видно, для чего она создана, — детей рожать! Все при ней! И здесь, и там, всюду, где полагается, есть за что ухватиться. Ядреных баб писал Рубенс, понимал, разбирался…[1541]
Этот взгляд, генетически связанный с квазинатуралистическими литературными опытами Горького и его романом «Мать» (1906), базировался на весьма специфических представлениях об особом интересе государства в сфере «политики пола»[1542]. (Еще 27 июня 1936 года постановлением ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах» были запрещены аборты; лишь 5 августа 1954 года вышел указ Президиума ВС СССР «Об отмене уголовной ответственности беременных женщин за производство аборта», а 23 ноября 1955 года — указ «Об отмене запрещения абортов».) Между тем положение женщины-писателя в сталинском СССР несколько расходится с принятой в современной социологической науке концепцией гендерного баланса[1543] (иначе — «тоталитарной андрогинией»), якобы характерного для периода 1920–1950‐х годов. Нейтрализация половых различий как важнейшая пресуппозиция «формовки» «советского человека» не всегда отвечала потребностям политики, поэтому она характеризовалась неурегулированностью собственных принципов и предполагала особый режим применения. Иначе говоря, не во всех случаях постулировавшееся неразличение было выгодной для власти стратегией. И культурное производство оказывалось той сферой, где вопрос о гендере имел особенную значимость. Однако следует отметить, что принципиальный характер этого вопроса в виду описанной выше специфики сталинского литературного проекта был связан не с формированием эстетического канона, но с организацией писательской индустрии. Таким образом, проблема «женской литературы» в приложении к советскому материалу приобретает не столько эстетическое, сколько социологическое измерение. Забегая вперед, отметим, что в итоговом варианте постановления лауреатами третьей степени по разделу художественной прозы станут три писательницы — А. Коптяева, В. Панова и К. Львова, а лауреатом по разделу поэзии — А. Барто. По разделу драматургии высокой оценки удостоились «Незабываемый 1919-й»[1544] Вишневского, «Чужая тень»[1545] Симонова, «Цель жизни» и «Настя Колосова» Овечкина, «Я хочу домой!» и переработанный вариант «Ильи Головина» Михалкова, а также «Семья» Попова (Фадеев предложил включить его в состав авторского коллектива спектакля). Рекомендованный секцией список кандидатов на присуждение премий прозвучал в докладе Тихонова.
Прозаические:
одобренные:
премия первой степени: «За власть Советов»[1546] (опубл.: Новый мир. 1949. № 6–8; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) В. П. Катаева; «Повесть о детстве» (опубл.: Новый мир. 1949. № 2–4; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) Ф. В. Гладкова; «Бухара» (пер. с таджикск. С. Бородина; опубл. в 1949; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) С. Айни; «Ясный берег» (опубл.: Звезда. 1949. № 9; рекомендовали Союз писателей (Московское и Ленинградское отделения), Институт мировой литературы им. Горького и редколлегия журнала «Звезда») В. Ф. Пановой; «Весна на Одере»[1547] (опубл. в 1950; рекомендовал Союз писателей) Э. Г. Казакевича;
премия второй степени: «Переяславская рада»[1548] (пер. с укр. Б. Турганова; опубл. в 1949; рекомендовал Союз писателей (Московское и Украинское отделения)) Н. С. Рыбака; «Даурия»[1549] (опубл. в 1950; рекомендовал Союз писателей (Московское и Иркутское отделения)) К. Ф. Седых; «Апшерон» (опубл.: альманах «Дружба народов». 1949. № 3; рекомендовали Союз писателей (Московское и Азербайджанское отделения) и Институт мировой литературы им. Горького) М. Гусейна; «Ацаван» (опубл. в 1950; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) Н. Зарьяна; «Солдат из Казахстана» (пер. с казахск.; опубл. в 1949; рекомендовал Союз писателей (Московское и Казахстанское отделения)) Г. М. Мусрепова; «У нас уже утро» (опубл.: Знамя. 1949. № 9–11; рекомендовал Союз писателей) А. Б. Чаковского;
премия третьей степени: «Звездочка» (опубл. в 1949; рекомендовали Союз писателей, редколлегия «Таганрогской правды» и Детгиз) И. Д. Василенко; «Первая неделя» (опубл.: Новый мир. 1949. № 10; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) А. Н. Пантиелева; «На лесной полосе» (опубл. в 1950; рекомендовали Союз писателей и редколлегия альманаха «Год XXXII») К. С. Львовой; «Человек гор»[1550] (опубл.: Знамя. 1949. № 3; рекомендовал Союз писателей (Московское и Казахстанское отделения)) Л. Киачели; «Стожары» (опубл. в 1949; рекомендовал Союз писателей) А. И. Мусатова; «Человек в степи» (опубл. в 1949; рекомендовал Союз писателей) В. Д. Фоменко.
На обсуждение пленума без рекомендации на премию секция вынесла следующие кандидатуры: «Строговы» (опубл. в 1950; рекомендовал Союз писателей (Московское и Иркутское отделения)) Г. М. Маркова; «Мой класс: Записки учительницы» (опубл. в 1949; рекомендовала редколлегия альманаха «Год XXXII») Ф. А. Вигдоровой; «Превосходная должность» (опубл.: альманах «Год XXXII». 1950. Кн. 3; рекомендовала редколлегия альманаха «Год XXXII») А. К. Евтыха; «Миллионер» (пер. с казахск.; опубл. в 1949; рекомендовал Союз писателей (Московское и Казахстанское отделения)) Г. Мустафина; «Глубокое течение» (пер. с белорус. С. Григорьевой; опубл. в 1952; рекомендовал Союз писателей) И. П. Шемякина. (Эти тексты было решено вынести в дополнительный список; позднее к этому перечню был отнесен и «Добрый город» (опубл.: Новый мир. 1949. № 5; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) Г. Д. Гулиа.)
отклоненные: литературной секцией комитета были отклонены 45 (48, если считать и тех, то отсутствовал в первоначальном варианте списка)
кандидатур[1551]; на общекомитетском пленуме речь шла лишь о тех, рассмотрение которых перенесли на будущий год: «Иван III — государь всея Руси» (третья книга; опубл. в 1949; без сведений о рекомендовавшей организации) В. И. Язвицкого; «Земля Кузнецкая» (опубл.: Сибирские огни. 1949. № 1–3; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) А. Н. Волошина; «Честь» (пер. с татарск. Н. Чертовой; опубл. в 1949; рекомендовали Союз писателей и группа рабочих завода 701 Челябинской области) Г. Б. Баширова; «День отца Сойки» (пер. с укр. В. Тарсиса; опубл. в 1949; рекомендовали Союз писателей (Московское и Украинское отделения) и Институт мировой литературы им. Горького) С. И. Тудора; «Весенние ветры» (пер. с татарск. А. Садовского; опубл.
