Потом меня спрашивают товарищи, возможно ли всю ширь хозяйства объединить так, чтобы не было ни сучка, ни задоринки. Ну, уж знаете, товарищи, вот этого я не могу вам сказать, что не будет ни одного сучка. Мы можем встретиться и с дюжиной сучков, мы можем это допустить, лишь бы нам удалось поднять хозяйство. Это чересчур жестокое требование по отношению к нашему хозяйству. Мы говорим, что мы строим объединенное и централизованное хозяйство. А почему? Потому что, как показал опыт капитализма, в этом есть большая экономия сил. Капитализм строил международные синдикаты и тресты, но он не мог объединить все мировое хозяйство, использовать все выгоды централизованного хозяйства, что сделать можем мы. Преимущество централизованного хозяйства капитализм доказал тем, что фабрика душила ремесло, крупные фабрики душили мелкие, совокупность фабрик – синдикаты или тресты – душили отдельных изолированных капиталистов, трест трестов душил отдельные тресты и подчинял их себе. Мы это преимущество хотим использовать целиком в интересах рабочих, трудящихся масс. Разумеется, у нас много чудовищного, ребяческого в нашем прошлом. Например, возьмем период Смольного[220] в нашей истории. Мы тогда еще не знали путем, сколько у нас заводов, а пытались, например, иглу распределять из центра в Тверской губ. Ведь это же ребячество! А как разграничить компетенцию местных органов от компетенции центра, – об этом не написано ни в какой книжке, этому нужно научиться на практике. Например, ведомство путей сообщения. Мы создаем округа, – мы их раньше создали, затем уничтожили, теперь опять создаем. Это возвращение каждый раз нас чему-нибудь научает, и, создавая округ, мы не отказываемся от централизма. Возьмем приказ N 1042. Этот приказ пока ходит на костылях. В смысле приспособления определенных мастерских к определенной работе, в смысле правильного распределения, в смысле прикрепления мастерских к определенной работе – мы пока еще ходим на костылях. Это и немудрено. Мы получили транспорт с перебитыми ногами, и сразу зашагать он не может. Приказ N 1042 есть величайшее завоевание централизованного хозяйства. Мы будем поправлять, изменять, регулировать; но основа дана. Пока нами сделан один шаг, теперь мы сделаем другой. Эксплуатационному Управлению вместе с другими дано задание на основании приказа N 1042 подсчитать, какую работу по эксплуатации смогут дать в следующем году железные дороги, учитывая рост железнодорожного парка, плюс коэффициент, т.-е. поправка на улучшение самой эксплуатации. Эксплуатационное Управление должно разработать свой приказ N 1042, который должен показать (даже без иностранных паровозов, а они у нас будут), что у нас будет столько-то паровозо-верст, вагоно-верст в 1921, в 1922, в 1923 году. Тогда с этим количеством транспортных средств мы обратимся к Совнархозу, Наркомпроду, военному ведомству и скажем, что мы можем вам дать столько-то поездо-верст. Дайте нам вашу календарную программу, сколько грузов вы можете нам дать. Военному ведомству мы оставим, скажем, 25 % в запас, в случае если нам придется пойти на Берлин или на Париж. (Аплодисменты.) Товарищи, пока на Берлин мы идти не собираемся, Наркомпрод, Совнархоз и органы должны в ответ на нашу программу предъявить нам свою программу перевозок. Таким образом мы приходим к созданию единого хозяйственного плана с нашего транспортного угла, а другие – в других областях.
В нашей работе мы наткнулись на важный вопрос о том, как учесть работу, которую мы производим, сравнительно с результатами, которые даем. Старые сметы ведутся в рублях. А сколько стоит наш советский рубль, – это нам всем хорошо известно. И мы не можем ничего определить с точки зрения этого советского рубля: не только предметы, находящиеся в разных ведомствах, но и предметы, находящиеся в разных коридорах одного и того же ведомства, имеют разную стоимость. Если я вам скажу, что транспорт поглотил 3 миллиарда или 15 миллиардов рублей, то я вас и той и другой цифрой одинаково мало удивлю. Нужно найти измеритель, который отвечал бы потребностям социалистического общества. Таким измерителем является человеческий труд. Задача состоит в том, чтобы свести ценность каждого предмета к количеству затрачиваемого на него человеческого труда. Это – колоссальная задача при централизации хозяйства. Таким образом в последнем счете ценность всех предметов будет выражена в количестве часов рабочей силы. И мы будем иметь в дальнейшем, – через год, может быть через 3, 4, 5 лет, когда закончится выполнение программы по приказу N 1042, – будем иметь общегосударственный прейскурант всех ценностей в трудовых единицах, будем знать, что паровоз берет столько-то рабочих дней, а графин столько-то; мы будем знать, сколько у нас есть рабочих в стране (разумеется, мы будем высчитывать известный коэффициент на квалификацию рабочих), и тогда мы будем знать, что мы можем создать. Тогда распределение рабочих по разным отраслям будет производиться вполне централистически. Сейчас же мы только нащупываем почву, намечаем элементы для выполнения этой задачи. Распределение функций центральных и местных органов определится опытным путем. Когда же мы подойдем к высочайшей технике, тогда мы, конечно, откажемся от всякого централизма… с разрешения тов. Худякова. Тогда мы будем в небольшой ячейке фабриковать все то, что нужно для данной области, и из этого маленького центра одевать и кормить. Но пока это только розовые мечты.
Что же касается концессий, то вред или польза их определится тем, в какой мере мы подойдем к этому вопросу с хозяйственной точки зрения, с каковой и следует только подходить. Если нажим европейского капитала застанет нас в момент длящегося распада, то нам не миновать судьбы европейских колоний, не миновать палки иностранцев. Тогда произойдет милитаризация… японская или другая, но дискутировать по этому поводу нам не придется: негры под французским владычеством не дискутируют, а истекают кровью и повинуются.
Передавая Камчатку американскому миллионеру Вандерлипу, – Камчатку, которая находится от нас так далеко, мы заключаем политическую комбинацию, которая может дать только хороший результат. От нас богатства Камчатки слишком далеки – руки у нас коротки. Кроме того, Камчатка находится под угрозой японцев, и мы посредством американцев страхуем Камчатку. Американцы должны будут туда привезти машины, должны будут построить железные дороги, подъездные пути и т. д. Они рассчитывают на продолжение концессии на сотни лет. Контракт заключен на 40 – 50 лет – это правда; но срок концессии, которую история заключила с капитализмом, истечет гораздо скорее, и она выйдет в тираж. Если же в течение 40 – 50 лет ничего не случится, капитал будет продолжать душить рабочих, то он задушит и нашу революцию, и тогда наступит варварство, конец человеческой культуры. Но этому мы сами не верим, и мы понимаем, что как ни долог срок концессии на бумаге, но этот срок истекает, а, стало быть, те железные дороги, которые они хотят строить на Камчатке, нам вреда не причинят.
Относительно концессий в Северном крае следует сказать, что там у нас столько леса, что одним ежегодным приростом мы могли бы отопить всю страну, а он у нас гниет накорню. Мы разобьем лесное пространство на квадраты в шахматном порядке (в недрах могут оказаться богатства, которые не должны целиком перейти в руки концессионеров) и потом эти квадраты предложим иностранцам. Этот квадрат А мы уступаем вам, квадрат Б оставляем себе, но за квадрат А вы нам дадите известное количество машин и всего, что необходимо для лесного хозяйства. Квадрат В опять можем уступить, квадрат Г оставляем и т. д. В качестве хозяев мы можем потребовать больших уступок с их стороны. Они оживят нам этот далекий край. Мы потребуем, чтобы за такой-то квадрат они доставили нам в Донбасс такое-то количество котлов, машин и т. д. Это есть одна из форм товарообмена с Европой. Они, правда, внедряются к нам, но мы их допустим только до известного предела. И ведь еще недавно эти господа вторгались к нам другим путем, в другой форме: весь север был занят английским генералом Миллером, юг – Врангелем. В этом смысле новую форму их стремления к нам проникнуть мы предпочитаем, предоставляя им половину или треть почти недоступной для нас части нашей страны разделывать и оживлять.
Я не сомневаюсь, что элементы демагогические, меньшевистско-эсеровские на этой почве разовьют агитацию и будут наиболее отсталую часть вводить в заблуждение. Но я думаю, что рабочий класс в массе своей целиком оправдает нас именно с хозяйственной точки зрения.
Тов. Сверчков[221] говорил о большом энтузиазме среди рабочих Сибири. Тов. Стамо говорил, что на Украине нет этого энтузиазма. Несомненно, Сибирь переживает весну пролетарской революции после тягчайшей зимы колчаковского господства. Там нет того разочарования, которое испытал рабочий класс Великороссии после преувеличенных ожиданий. Там силы свежее и энтузиазма больше. В Великороссии он вошел уже в известное русло. На Украине же в результате бесконечной смены режимов, калейдоскопа властей, у рабочих опускаются руки, падает энергия. Несомненно, что есть разница в настроении разных областей. И несомненно, что в общем настроение рабочего класса выжидательное, на переломе. Он много дал революции, революция от него много требовала, но рабочему, его семье в материальном смысле она очень и очень мало дала. Рабочий не отказывается поддерживать дальше революцию, но он будет требовать, чтобы жертв от него требовали меньше и чтобы разумно их использовали. Теперь поднять какой-нибудь завод или дорогу агитационной речью если и можно, то на короткое время. Поднять энергию можно, только показав на практике, что это дает большие производственные результаты. Вот в этой голодной и холодной Москве, где мы топили в известные моменты не только кровлями и ставнями, но и целыми домами, если мы здесь ближайшей весной приступим к строительной работе, взорвав динамитом десяток гнилых, загаженных, изъеденных эпидемиями домов, и построим один большой дом на 100 рабочих квартир – таких, какие имеются, например, в Америке, Нью-Йорке, где рабочие платят по 15 – 18 долларов в месяц, где есть ванна, газ, электричество (в такой рабочей квартире я сам жил в Нью-Йорке), где в особое отверстие в стене спускается мусор вниз и там кем-то убирается, где жена рабочего не должна изнывать на домашней поденщине, – разве это уж такая большая задача?.. – даже не на 100 квартир – это я хватил: для начала можно построить на 50 квартир. Так вот когда мы построим такой дом, энтузиазм московского пролетариата будет колоссальный. До сих же пор он видел только, как шестерня вертится, но зубцами колеса не задевает или зубья поломаны.
