«Левым коммунистам» в известном смысле повезло: весной 1918 года Московское областное бюро было переизбрано, они потеряли организационный ресурс, в авантюры лета 1918 года не ввязывались — и уцелели. Их великие теории нам уже известны.
Поговорим теперь о «левых эсерах». Чем им-то не угодило большевистское руководство?
Июльский «Октябрь»
Ты хорошо преподносишь факты, Долли, — сказал полковник Бантри, — но плоховато у тебя с антуражем.
Агата Кристи. Тринадцать загадочных случаев
Надо сказать, что большевистское руководство не угодило левым эсерам всем, что оно делало. До марта 1918 года их партия была правящей — то есть, входила в Совнарком. По-видимому, левых эсеров угнетал сам этот факт, ибо прославились они, в основном, не работой, а протестами. В соответствии со священными принципами демократии, в органах власти должна же существовать оппозиция! А поскольку ни эсеры, ни меньшевики там были почти не представлены, то левые эсеры и стали оппозицией во ВЦИК, что терпимо, и внутри властных структур, что доводило и без того еле живые наркоматы и ведомства до полного паралича.
После подписания Брестского мира левые эсеры торжественно вышли из Совнаркома (надо полагать, сей орган испустил дружный вздох облегчения), но при этом остались во всех остальных структурах, где они имели не только работников, а полноценное представительство. В том числе они имели представительство в ВЧК и делегировали туда на работу свои кадры, иной раз вообще чёрт знает кого (что очень хорошо показывает история с Блюмкиным). Оставались ли они после этого правящей партией? Формально — нет. Но в каком качестве их воспринимали иностранные правительства, безуспешно пытавшиеся разобраться в системе советской власти — это ещё вопрос.
Что же не устраивало левых эсеров? Естественно, Брестский мир. А еще их не устраивали аресты, проводимые ВЧК, «жесткость» её работы и введенная летом 1918 года смертная казнь. Не нравилась продовольственная диктатура и хлебные разверстки в деревне. Возмущали «нарушения демократии», то есть действия по установлению власти, которая не зависела бы от еженедельно меняющегося настроения масс. Не устраивало невнимание к нуждам мировой революции.
А теперь давайте представим себе, что произошло бы, приди левые эсеры к власти и реализуй они все свои «против». В городах — отсутствие «продовольственной диктатуры», то есть, свободная торговля. При этом хлеба нет, поскольку продотряды, естественно, на село не пошли (ибо силой с мужичком низ-зя), а платить за хлеб городскому рабочему нечем. Зато досконально выполняются демократические процедуры, а ВЧК обязана соблюдать абсолютно все права личности, как реально существующие, так и приснившиеся «демократическим» теоретикам. И при этом полным ходом идет «священная революционная война». Сколько дней продержалось бы такое правительство и кто бы первый его скинул: озверевшие от голода рабочие или взявшие Москву германские войска? Ах да, конечно, потом бы рабочие и крестьяне, увидев, как плохо жить при немцах, взялись бы за оружие…
Это кто же сказал, что после такого бардака жизнь при немцах показалось бы плохой?!
Принято думать, что они действительно были такие… гм, не слишком умные люди… и что они во всё это верили. Ну, возможно, кое-кто и верил — среди бойцов революции всегда хватает личностей, не отягощенных интеллектом. Вот только действия левых эсеров, если рассматривать их в отрыве от политических деклараций, выглядят весьма и весьма разумно и в их сердцевине можно ощутить вполне конкретное ядро.
Итак, рассмотрим их в отрыве от политики — только факты.
* * *
4 июля в Москве начал работу V съезд Советов, на котором левые эсеры снова пытались заговорить о Брестском мире. А 6 июля произошло действо, вошедшее в историю как «мятеж левых эсеров».
Около двух часов дня в германское посольство пришли два чекиста. Они предъявили мандат за подписью Дзержинского и заявили, что явились «по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу». Как выяснилось впоследствии, подпись на мандате была фальшивой, а печать настоящей — ее пришлепнул заместитель, а фактически независимый соправитель Дзержинского в ВЧК левый эсер Александрович.
Германский посол граф Мирбах принял посетителей в присутствии двоих работников посольства — лейтенанта Мюллера и доктора Рицлера. По описанию этих свидетелей:
«…один из них, смуглый брюнет с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в чёрный пиджачный костюм. С виду лет 30–35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста. Он отрекомендовался Блюмкиным. Другой — рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, худощавый, с горбинкой на носу. С виду также лет 30. Одет был в коричневатый костюм и, кажется, в косоворотку цветную. Назвался Андреевым, а по словам Блюмкина, является председателем революционного трибунала».
Дело, по которому они пришли, едва ли требовало личного внимания германского посла. Незадолго до того был арестован его чрезвычайно дальний родственник, венгерский офицер граф Мирбах, о судьбе которого и стали говорить чекисты. Посол пытался объяснить, что к делу касательства не имеет. И тут оба гостя выхватили револьверы и стали стрелять.
Чтобы понять, что собой в организационном плане представляли левые эсеры, надо описать эту стрельбу. Блюмкин, при том что сидел почти вплотную, так и не смог попасть ни в одного из присутствующих. Доктор и лейтенант бросились на пол, посол же побежал в другую комнату, и на пороге его догнала пуля, выпущенная Андреевым. Потом террористы бросили вслед Мирбаху две бомбы (одна разорвалась, вторая — нет) и покинули здание посольства, выскочив в окно. При этом Андреев выпрыгнул благополучно, а Блюмкин ухитрился еще и покалечить ногу. После акции террористы отправились в штаб отряда ВЧК, которым командовал левый эсер Попов.
Практически сразу о случившемся узнал Дзержинский и тут же начал выяснять, где Блюмкин. Кто-то сказал, что видел его в штабе отрада ВЧК в Трехсвятительском переулке. Председатель ВЧК, которому даже самые лютые его враги никогда не решались отказать в личной храбрости, отправился туда, чтобы арестовать террористов. Однако вместо этого сам попал в плен: находившиеся в штабе боевики разоружили его и посадили под охрану. Вскоре им удалось арестовать еще и Лациса, председателя комиссии по борьбе с контрреволюцией, председателя Московского совета Смидовича и некоторых других большевиков — многих просто наловили на улицах под предлогом проверки документов, — а также взять под контроль телеграф, телефон, почтамт и одну из типографий.
Левые эсеры явно делали свою революцию по образцу Октябрьской, которая тоже начиналась с захвата телеграфа и телефона[231] — но, выполнив все эти действия, забуксовали. Во-первых, дальше в Октябре шло взятие Зимнего и арест правительства — а штурмовать Кремль «революционерам» было явно не под силу Во-вторых, похоже, что конкретная работа большевиков по организации октябрьского переворота осталась тайной для их соратников по революции. Так, например, агитацию в воинских частях те начали лишь после выступления. В 1-м советском караульном полку это выглядело так (рассказывает военный комиссар Городского района Шоричев):
«Я пришёл на собрание (собрание немногочисленное, около 200 человек) и слышал речь Черепанова следующего содержания: Центральный Комитет левых эсеров убил палача Мирбаха, тем самым Брестский договор не существует, и за это Советское правительство хочет нас, левых эсеров, арестовать, обезоружить, убийцу требуют выдать и все это хотят проделать с помощью германского корпуса, который сейчас находится в Москве под видом конной милиции; в конце своей речи провозгласил лозунги: „Долой соглашательскую мирбаховскую политику, да здравствует восстание, да здравствуют независимые крестьянские Советы!“»…
Затем возник стихийный митинг, в котором принимали участие как агитаторы, так и комиссар (при этом командный состав полка хоть и присутствовал в казарме, однако не обозначил себя никак). Комиссар оказался более сильным оратором, и кончилось дело ничем. В полку им. 1-го марта командиров вообще на месте не оказалось, зато кто-то догадался пустить слух, что в штабе отряда Попова раздают консервы, поэтому агитация мятежников имела некоторый успех. Похоже, именно этих красноармейцев и поставили охранять арестованных. (После первых же выстрелов все они — арестованные, караул и прибившиеся к ним перепуганные солдатики — перебрались куда-то в задние помещения штаба и стали ждать подхода красных.)
Любопытно заявление комиссара Шоричева, что в отряде Попова левых эсеров среди красноармейцев не было. И по наблюдениям арестованных, активность проявляли одни лишь матросы (сам Попов был из них же). Впрочем, и многие матросы, похоже, оказались не слишком в курсе происходящего, а уж драться точно не хотели. Их показания впечатляют.
