В середине десятилетия в Душанбе (тогда Сталинабад) приехал главный балетмейстер Малегота (теперь даже петербуржцам надо объяснять: Малегот — это Малый Ленинградский Государственный Оперный Театр) Константин Боярский, вероятно один из династии, и в течение трех недель поставил блестящий спектакль «Дон Кихот». Этому способствовали три обстоятельства: талантливый постановщик, прекрасная музыка Минкуса и группа молодых таджикских артистов — еще без Малики Сабировой (она приехала позже) — выпускников Вагановского училища.
Это был короткий период между Мейерхольдом и Виктюком, когда следовать автору еще не считалось зазорным, и если у Сервантеса Дон Кихот восседал на лошади, а Санчо Пансо трусил на ишаке, то так оно должно было быть и в спектакле. (Современные постановщики прекрасно обходятся без животных. Легендарный Барышников поставил потрясающий «Дон Кихот», и отсутствие в спектакле животных вовсе не ощущалось).
Вначале лошадь брали в армии. Армия пересела на бронетранспортеры. Стали брать коня в милиции. Милиция пересела на мотоциклы. Пришлось обратиться на ипподром. Откормленные и ухоженные ипподромные лошади мало походили на костлявого Росинанта, и, когда они нависали над оркестром в оркестровой яме возникало некоторое напряжение…
С ишаком дело обстояло проще — его приводил с базара сторож караван-сарая.
Заблуждение думать, что основным градообразующим элементом в Средней Азии являются здания ЦК или Совмина. Сначала возникает базар, а уж вокруг него строится город. Не удивительно, что когда в Сталинабаде задумали строить оперный театр, площадку для него выбрали недалеко от базара. Их разделяла Красная площадь, я давал сторожу пять рублей старыми и все трое были довольны: сторож, ишак и я.
Участники спектакля, занятые в первом акте, должны являться в театр не позднее, чем за сорок пять минут до начала спектакля, а занятые во втором акте — не позднее, чем за пятнадцать минут до начала первого акта. Время истекло. Ишака нет. Помреж бьет тревогу. За ишака, как и за все, что не поддается учету, отвечает администратор. Через Красную, еще не заасфальтированную (ныне не существующую) площадь бегу на базар.
Послевоенные среднеазиатские базары отличались тем, что на фоне ярких, всех цветов радуги, самых разнообразных, а иногда и чисто экзотических фруктов и овощей, продавцы и покупатели представляли собой довольно серую массу. Большая часть была одета в полувоенное, в теплые халаты, из которых торчала вата, но наиболее популярной одеждой были обыкновенные телогрейки, кто побогаче — с кожаными воротником и хлястиком. Это был высший шик.
Я никогда не имел ничего кроме военной формы, любил ее, она мне шла — молодость! А тут, как раз накануне, приобрел свою первую гражданскую одежду: синий прорезиненный плащ — многие мужчины вздрогнут — и зеленую велюровую шляпу с такими широкими полями, что им позавидовал бы самый ортодоксальный хасид.
И в этом виде я явился на базар. Базар насторожился.
Уж не инспектор ли госторговли или санитарный врач. Но у инспектора должна быть папка, а у санитарного врача портфель, больше смахивающий на чемодан. Санврач заходит в магазин, ставит портфель-чемодан на прилавок, достает блокнот и пишет вверху страницы: «Акт». До даты дело не доходит — в открытой «таре» появляется бутылка коньяка или что-нибудь другое, не менее ценное. С базара санврач уходит хорошо «упакованный».
Но у меня ни папки, ни портфеля — народ успокаивается.
Провожаемый любопытными взглядами, подхожу к сторожке: «В чем дело?». — «Сменщик не пришел!». — «Где ишак?». — «На! — сует мне в руку растрепанный конец веревки». — «Ишак где?». — «Тяни!». — Тяну.
Из-за угла сторожки медленно, появляется ишак — склонил голову направо и прищурил один глаз, склонил налево и прищурил другой, опустил голову и задумался.
Нетрудно войти в мое положение. Но попробуйте войти в положение ишака! Вместо своего привычного хозяина, в живописно изодранном халате профессионального дервиша, он увидел перед собой новоиспеченного интеллигента. В синем прорезиненном плаще и зеленой велюровой шляпе с широкими полями. Было отчего прийти в недоумение. По зрелому размышлению ишак пришел к единственно правильному и вполне естественному решению — это не для него!
Но я об этом еще не догадывался и продолжал тянуть. С таким же успехом я мог бы тянуть танк. Ишак уперся всеми своими четырьмя некошерными копытами — и ни с места.
Стали собираться любопытные. Подошел милиционер: «Что, кино снимают?». Не увидев аппаратуры, удалился. Обступили мальчишки. Видя мои беспомощные потуги сдвинуть ишака с места, один из них, постарше, сказал: «Дядя! Он так не пойдет! Вы на него садитесь!».
В синем плаще и зеленой шляпе. В новом синем прорезиненном плаще. И в мягкой, зеленой велюровой шляпе. С широкими полями. Почти сомбреро. Единственный на этом базаре. Среди телогреек и халатов. В плаще и шляпе. На ишаке. В середине века.
Сейчас бы никто не удивился. Но тогда! Это было живописное зрелище.
Я был человеком долга. Мысль о том, что спектакль мог вполне обойтись без ишака не приходила мне в голову.
Сел. Ишак еще некоторое время раздумывал и, повернув голову, пытался рассмотреть, кто это его оседлал. То ли он счел за лучшее не связываться с этим странным субъектом, то ли в нем проснулась совесть (если она случается у людей, почему бы ей не быть и у ишака?) — он снизошел к моим страданиям и быстро засеменил по Красной площади. Въехав на сцену через ворота для декораций и пробравшись в нужную кулису, сдал ишака помрежу.
И успокоился.
Как оказалось, напрасно. Закончился только первый акт драмы. Впереди был второй, не менее напряженный, но еще более впечатляющий.
Стоя в кулисе, ишак заскучал, справил малую нужду и стоя над собственной лужей являл собой зрелище не для слабонервных… Его внешний вид изменился радикальным образом и, если кто-нибудь до этого считал, что самая крупная деталь его экстерьера это уши — он бы сильно ошибся.
Выпускать его в таком виде на сцену было решительно невозможно.
Зритель мог не понять!
Положение усугублялось тем, что спектакль был дневным и в зале было полно детей. Объяснить им назначение этой внезапно появившейся внушительного вида детали было бы крайне затруднительно. Еще не ушла эпоха, когда таинство деторождения было возвышенным и романтичным. Это сейчас узнают обо всем вместе с рекламой о наклейках. А иногда и до этого…
А тогда детей без труда находили в капусте, а наиболее одаренных аисты приносили непосредственно в математические школы. Исчезновение аистов привело к тому, что на одной из математических олимпиад Израиль занял сорок второе место… Но это так, к слову.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
