в виду каждое слово.
— Слово чести?
— Да.
Ашер был достаточно старым вампиром, что бы его слово чести имело вес. Клятвопреступникам не доверяли старшие вампиры, а для некоторых нарушенных клятв это был смертный приговор.
— Не похоже, чтобы ты почувствовал внезапное раскаяние, — заметил Жан-Клод
— На протяжении нескольких недель я был преисполнен сожалением, но не мог… принять решение… придумать способ убедить вас в моем глубочайшем сожалении, пока не услышал, что вы планируете, и тогда мне стало все равно, поверите вы мне или нет. Я бы предпочел навсегда отказаться от Натэниэла, чем позволить ему отправиться к этой… к этому проклятому зверю.
Это было первое из сказанного им, что меня действительно заинтересовало. Я спросила:
— Ты говоришь буквально? Та-что-создала-Дамиана, настолько стара чтобы быть и ликантропом и вампиром как Мать Всея Тьмы? Ты имеешь в виду настоящее проклятие, или просто драматизируешь?
Ашер покачал головой, так что его волосы слегка всколыхнулись, обнажив скрываемые ими шрамы. Он использовал свои волосы так же, как Никки, только Ашер просто позволял длинным волнам разливаться по его шрамам; конечно, для этого у него волос было куда больше. Оба его глаза были в порядке, но в паре сантиметров от уголка рта лицо было покрыто ожогами. Они спускались по его щеке минуя шею, но правая сторона его груди выглядела так, будто она расплавилась, а потом сформировалась заново. Святая вода на вампирскую плоть действует как кислота, и именно так столетия назад церковь пыталась выжечь дьявола из Ашера.
— Она зверь, монстр в старом понимании, но она не может трансформировать свое физическое тело. Она вампир, и как и все мы проклята, но помимо этого, как ты сказала, я драматизирую.
— Мы были с ней несколько веков назад. Ты чересчур драматичен, — сказал Жан-Клод.
— Я был с ней дольше тебя, Жан-Клод.
Жан-Клод привлек нас с Натэниэлом к себе, и крепко обнял. Не знаю, было ли это для самоуспокоения или способ ткнуть Ашера лицом в потери. Мне было все равно. Я не испытывала проблем по обоим пунктам. Ашер заслужил напоминания того, как плохо он себя вел, что потерял всех нас, да еще и одним махом.
— После того, как ты бежал в Новый Свет, у Белль стало меньше потребности во мне. Она не могла больше использовать меня, чтобы мучить тебя.
— Мы прошли через это, — сказал Жан-Клод. Его голос был очень серьезным и очень несчастным, но его руки сжались вокруг нас, так что мы оба обняли его за талию, чтобы находиться к нему как можно ближе. Он мог выглядеть и говорить спокойно, что объяснимо, но этого не чувствовал.
— Я не говорю, что ты виноват. Я просто объясняю, что она была менее осторожна со мной, когда не могла больше использовать против тебя.
— Ты знаешь, что я сожалею обо всем, что произошло между нами тогда.
— Я знаю, и мне жаль, что я обвинял тебя в течение стольких лет, но сегодня это не так, Жан-Клод. Меня не заменяли на Дамиана по несколько часов за ночь, как нас с тобой, я был отдан ей на несколько месяцев. Дамиан был там, пока я был ее узником.
— Никто из вас никогда не говорил мне об этом.
— Мы поклялись, что не заговорим об этом даже друг с другом. Ты помнишь, какой она была ужасающей, когда мы пробыли с ней всего несколько часов подряд при дворе Белль?
Жан-Клод уткнулся лицом в волосы Натэниэла, как будто вдыхал ваниль волос, чтобы успокоиться. Я тоже так поступала иногда.
— Я помню те ужасные часы, поэтому я выторговал у нее свободу Дамиана и привел его сюда. — Ему почти удалось сохранить свой голос ровным… почти.
— Тогда представь себя с ней в течение нескольких месяцев.
Жан-Клод только покачал головой:
— Не могу. Я не хочу представлять себе ужасы, которые не случались со мной, потому что их и так достаточно.
— Моим приговором стало три месяца службы в ее свите в Ирландии. Меня предупредили, что я могу умереть там на рассвете в первый день и больше не проснуться. Это пугало меня первые нескольких недель… а затем я начал наполовину надеяться, что больше не проснусь.
— Мы разделили некоторые воспоминания с Дамианом, и они довольно ужасные, но подожди… почему ты мог не проснуться в сумерках? Может они сказали тебе, просто, чтобы напугать? — спросила я.
— Не каждый вампир, путешествующий по Ирландии, просыпается в первую же ночь, когда уляжется спать там на день. Никто не знает причины, словно сама земля не дружна с нашим видом.
— Люди предупредили меня, что моя некромантия, возможно, не будет работать в Ирландии, или не должна работать, и что вампиризм там не такой заразный.
— Не знаю на счет зомби. Если кто и может вызывать их из могилы, то это ты, но они правы насчет вампиров. Даже если ты трижды укусишь их в течение трех разных ночей и осушишь на третью, не гарантирует, что они восстанут одним из нас. Я видел полдюжины людей, которые должны были подняться, как вампиры, но не сделали этого.
— Их тела начали разлагаться? — спросила я.
Он задумался на минуту:
— Я знаю о двух телах, которых она держала в течение довольно долгого времени, и они гнили. Другие были выброшены раньше.
— Почему она держала тела, пока они не разложились? — спросила я.
Взгляд его глаз был обращен на Жан-Клода, как будто этого взгляда было достаточно без слов. И это было предназначено не для меня.
— Что вы пытаетесь сообщить друг другу?
— Она надеялась, что тела восстанут как что-то другое? — спросил Жан-Клод.
— Одна из причин, по которой она хотела меня, помимо очевидной, заключалась в том, чтобы иметь вампира, созданного не ею. Она надеялась, что я смогу создать больше вампиров для нее, но со мной это так же не сработало, как и с ее вампирами.
— Ты когда-нибудь видел, как она сама пыталась создать вампира? — спросила я.
— Да. Ей удалось создать одного из нас, но второй не поднялся для нее, как и остальные.
— Знаешь, раз ты тогда был в Ирландии, мог бы поделиться информацией со мной и это было бы хорошо для Дамиана.
— Мы никогда не были с ним друзьями, но поклялись друг другу, что каждый из нас расскажет свою часть истории, но не упомянет другого, если когда-нибудь заговорим об этом.
— Я думаю, Дамиан так упорно борется со своими страхами, что не может ясно мыслить о том, какая информация может оказаться полезной для вас с полицией, —
