К этому-то человеку Карл и, в подражание ему, Людовик то и дело обращались на пиру, по-видимому от души потешаясь забавными ответами ле Глорье.
— Чьи это незанятые места? — спросил его Карл.
— Хоть одно из них должно принадлежать мне по праву наследства, друг Карл, — ответил ле Глорье.
— Это почему, плут? — спросил герцог. — Потому что это места господ д'Эмберкура и де Комина, а они так далеко запустили своих соколов, что, видно, и думать забыли про ужин. Ну, а тот, кто предпочитает журавля в небе вместо синицы в руках, — известно, сродни дураку, и, значит, я по всем правам должен наследовать его место, как часть его движимой собственности.
— Ну, это, друг Тиль, старая острота, — сказал герцог. — Но дураки или умники — сюда все приходят с повинной… А вот и они!
Действительно, в эту минуту в зал вошли де Комин с д'Эмберкуром и, поклонившись обоим государям, молча заняли свои места.
— Что это значит, господа? — воскликнул герцог, обращаясь к новоприбывшим. — Должно быть, ваша сегодняшняя охота была или очень уж хороша, или совсем плоха, что вы так запоздали… Но что с вами, Филипп де Комин? Вы какой-то странный, точно в воду опущенный . Может, д'Эмберкур вас обыграл на пари? Но вы ведь философ и должны уметь переносить удары судьбы… Клянусь святым Георгием! И д'Эмберкур нос повесил! В чем же дело, господа? Вы не нашли никакой дичи? Или упустили своих соколов? Или ведьма перебежала вам дорогу? Или, может быть, вы повстречались в лесу с Диким Охотником? note 167 Клянусь честью, у вас такой вид, точно вы явились не на пир, а на похороны!
Взоры всех присутствующих обратились на де Комина и д'Эмберкура. И тот и другой были, видимо, чем-то озабочены; оба, всегда веселые и остроумные, теперь смущенно молчали. Смех и шутки, громко раздававшиеся за столом после того, как чаша с превосходным вином несколько раз обошла круговую, постепенно смолкли, и пирующие, не отдавая себе отчета почему, заговорили шепотом, словно ожидая услышать страшную весть.
— Что значит ваше молчание, господа? — спросил герцог, возвышая свой и без того громкий голос. — Чем являться на пир с таким унылым видом и сидеть в таком мрачном молчании, лучше было оставаться на болоте и гоняться за цаплями или, вернее, за совами.
— Ваша светлость, — сказал де Комин, — возвращаясь из лесу, мы встретили графа де Кревкера.
— Как! Он уже вернулся из Брабанта? — воскликнул герцог. — Надеюсь, там все благополучно?
— Граф сам явится сейчас с докладом к вашей светлости, — сказал д'Эмберкур, — мы же слышали его новости только мельком.
— Но, черт возьми, где же наконец сам граф? — спросил герцог.
— Он переодевается, чтобы явиться к вашей светлости, — ответил д'Эмберкур.
— Переодевается? Этого только недоставало, черт побери! — закричал с нетерпением герцог. — Да вы, кажется, все сговорились свести меня с ума!
— Говоря откровенно, он хотел сообщить новости вашей светлости в частной аудиенции, — сказал де Комин.
— Проклятье! Вот так-то, ваше величество, нам служат наши верные слуги, — проговорил Карл. — Стоит им только разнюхать что-нибудь, что они считают особенно важным для нас, как тотчас принимают такой гордый вид, точно осел под новым вьючным седлом… Сейчас же позвать сюда Кревкера! Он возвращается с льежской границы, и по крайней мере у нас (герцог сделал ударение на последнем слове).., у нас нет там секретов, которых мы не могли бы рассказать перед всеми.
Все уже давно заметили, что герцог выпил лишнего, а это всегда усиливало его врожденное упорство, и хотя многим из присутствующих хотелось намекнуть ему, что теперь не время выслушивать доклады и держать советы, но, хорошо зная его бешеный нрав, никто не решился вмешаться, и все сидели молча, с тревогой ожидая, что сообщит им граф де Кревкер.
Так прошло несколько минут. Герцог не сводил глаз с двери, едва сдерживая свое нетерпение; гости сидели, уставившись в тарелки, стараясь скрыть свое любопытство и тревогу; и только Людовик сохранил все свое самообладание и продолжал болтать, обращаясь то к шуту, то к кравчему.
Наконец явился де Кревкер. И герцог сейчас же нетерпеливо закричал ему:
— Ну что, граф, какие новости в Льеже и Брабанте? Весть о вашем прибытии отогнала веселье от нашего стола; надеюсь, что ваше присутствие вернет его нам.
— Ваша светлость, всемилостивейший государь, — ответил граф твердым, но печальным голосом, — привезенные мной вести таковы, что могут быть выслушаны скорее в совете, чем за пиршественным столом.
— Говори, хотя бы то была весть о пришествии антихриста! — закричал герцог. — Впрочем, я догадываюсь: льежцы опять взбунтовались?
— Взбунтовались, государь, — ответил де Кревкер очень серьезно.
— Вот видишь, я сейчас же отгадал то, что ты так боялся мне сообщить… Так эти головорезы опять взялись за оружие. Ну что ж, твоя весть пришла как нельзя более вовремя, потому что теперь мы, во всяком случае, можем спросить совета у нашего государя (тут Карл поклонился Людовику и бросил на него взгляд, говоривший о самой жгучей, хотя и подавленной ненависти), как нам наказать этих негодных мятежников. Есть у тебя еще какие-нибудь новости? Говори, а потом дай нам ответ, почему ты не пошел на помощь епископу.
— Государь, мне будет так же тяжело сообщить вам дальнейшие вести, как вам выслушать их. Ни я да и ни один рыцарь на свете не может уже больше помочь почтенному прелату. Гийом де ла Марк соединился с возмутившимися льежцами, замок Шонвальд взят приступом, а епископ убит в своем собственном зале.
— Убит! — повторил герцог глухим шепотом, прозвучавшим, из конца в конец зала. — Тебя обманули ложным донесением, Кревкер.., это невозможно!
— Увы, ваша светлость! Я знаю это от очевидца, королевского стрелка шотландской гвардии, который находился в зале, когда злодеяние было совершено по приказанию Гийома де ла Марка.
— И, конечно, этот стрелок был подстрекателем и пособником в святотатстве! — закричал герцог, вскочив с места, и так ударил ногой по скамье, стоявшей у его ног, что она разлетелась вдребезги. — Двери на запор, господа, охраняйте окна, и чтобы никто из чужих не смел двинуться с места под страхом немедленной смерти! Бургундцы, обнажите мечи!
И, повернувшись к Людовику, Карл медленно опустил ладонь на рукоять своего меча; но король, не обнаруживая ни малейшего страха и не принимая оборонительной позы, спокойно сказал:
— Эти горестные вести помутили ваш разум, любезный кузен.
— Нет! — воскликнул герцог громовым голосом. — Они только подняли в моей душе справедливое негодование, которое я слишком долго подавлял в угоду мелочным соображениям и расчетам. Но теперь, братоубийца, предатель своего отца, жестокий тиран, коварный союзник, вероломный король, человек без чести и совести! — теперь ты в моей власти, и я благодарю за это бога!
