Он умолк, повернул ко мне бледное лицо с горящими глазами. Темные волосы падают на лоб, похож не то на молодого старовера, что готов сжечь себя в срубе, но не креститься тремя перстами, не то на убежденного русского бомбиста, прародителя всех современных террористов.
Я сказал с болью:
– А что мы, руководство РНИ, приобретаем от своей идеи, кроме плевков от вас? Допустим, наш план осуществим. Тогда в конечном итоге Россия перестанет существовать, а с нею перестанет существовать и РНИ. Но мы хотим, чтобы наши люди, русские люди, жили счастливее, богаче, достойнее… Не знаю, как вас, но меня всегда возмущала христианская традиция записывать человека еще с пеленок в ряды христиан. Потом так же точно его записывали в октябрята, в пионеры, почти автоматически в комсомол… С этим вроде бы покончили, я имею в виду с традициями советской власти, хотя в христиане меня по-прежнему записывают по желанию патриарха, а меня не спрашивают! Из этого молча исходит требование, чтобы я исполнял и какие-то их дикарские обряды, повиновался их законам… Кроме того, мы все равно с момента рождения скованы цепями принадлежности к клану, роду, народности, обязаны, да-да, обязаны! – развивать именно этот язык и эту культуру, не смея сделать шаг в сторону: общественность стреляет на месте! Когда же наступит тот век, когда мы будем в самом деле свободны? Когда сможем сами выбирать себе язык и культуру, в которой в данный момент хотим развиваться?
Я уловил встревоженный взгляд ректора, ощутил, что меня занесло, перед залом нужно говорить иначе, сказал другим голосом:
– Но сейчас перед нами более важная задача. Дадим ли Японии и Китаю возможность занять наш Дальний Восток?
Из первого ряда крикнул толстый студент, рыхлый, как Илья Муромец на печи, но у него оказался такой голос, что услышали все и без микрофона:
– Но США и так не позволит Японии и Китаю захватить наш Дальний Восток! Штатам это невыгодно.
Рядом с ним выкрикнул другой:
– Верно, Штаты японцев боятся больше, чем нас!
– И китайцев боятся, – крикнул третий. – Нет, Штаты не допустят их вторжения в Россию!
Я переждал чуть, потом наклонился к микрофону и сказал громко, чтобы голос подавил все крики:
– А мы за это ударим Штатам в спину, так?
Толстый студент вскочил, прокричал, обращаясь не столько ко мне, сколько к залу:
– А как же запущенный вами лозунг: «Ради блага всех людей, встретил юсовца – убей!»?
Я ответил твердо:
– По-прежнему подписываюсь под ним обеими руками. Конечно, спивающегося русского бездельника, китайского вора или чеченского боевика – тоже, но юсовца – в первую очередь. Русский спивается и вымирает, никому не вредя, китаец гребет в свой карман, чеченец защищает участок на своем огороде и в чужой не лезет… во всяком случае, так говорит, а юсовец и не скрывает, что хочет заставить весь мир жить по его правилам, смотреть матчи по бейсболу, восторгаться Бенни Хиллом, послать на хрен всякую науку и культуру, от них голова болит, и просто жить, трахая все, что движется и не движется. И чтоб все делали только так, а то он придет с крылатой ракетой и вправит мозги всяким там умным.
Толстяк уже сел к этому времени, но тут вскочил снова.
– Ему не дадут так поступить свои же высоколобые!
– Да? – спросил я. – А вы знаете, что в этом году на исследования в области высоких технологий было отпущено в четыре раза меньше, чем в прошлом, а на следующий запланировано еще меньше? И все потому, что надо увеличить пособия всей этой неработающей и не желающей учиться дряни, что заполонила всю Америку и на правах большинства диктует, как жить, на что тратить деньги… кстати, заработанные совсем не ими!.. Дорогой, высоколобые Америки нуждаются в нашей поддержке!
За столом президиума ректор хмыкнул.
– Полагаю, – произнес он с горькой иронией, – что как раз юсовцы и обрадуются созданию нашей, я с вами, дорогой Борис Борисович, партии. Сочтут это великой победой их строя и на этом основании потребуют увеличения своего содержания.
Я развел руками.
– Да, это будет тоже. Но с другой стороны, в нашем народе все еще сильны мессианские настроения. То, что называлось загадочным словом «духовность», но я его никогда не понимал. Эта духовность позволила взяться за строительство коммунизма, хотя ни один народ в Европе так и не рискнул, теперь эта духовность найдет питательную среду в развитии культуры, высоких технологий…
– А не вольемся в ряды юсовцев?
– Часть вольется, но подпитка лагеря высоколобых будет куда значительнее.
ГЛАВА 3
И все-таки домой съездить пришлось: у меня во вмурованном в стену сейфике хранятся кое-какие бумаги, которые лучше не передоверять курьеру. Терещенко сразу выслал вперед машину, как только понял, что меня не отговорить, мы выехали на час позже, как только из квартиры доложили, что все чисто.
Терещенко вздохнул с облегчением:
– В самом деле чисто. А не просто чисто.
– А как это?
– Это значит, звонок не под дулом пистолета. Для таких случаев предусмотрена перестановка слов.
Я чувствовал неловкость, что меня везут с большими предосторожностями, чем президента, но Терещенко объяснил, что меня, в отличие от президента нашей страны, который на хрен никому не нужен, и вообще от президента любой страны, жаждут подстрелить не только экстремисты, террористы, моджахеды и шахиды всех мастей, не только русские патриоты, а также лидеры практически всех политических партий, но и секретные службы могучих государств Востока, начиная от уже понятных Китая, Японии и мусульманских стран и заканчивая вроде бы далекими молодыми азиатскими тиграми.
У подъезда сперва остановилась точно такая же машина, на какой приехали мы, четверо крепких мужчин быстро проследовали в дом.
Терещенко дождался сигнала, все проверено, с группой в моей квартире контакт установлен, кивнул:
– Очень быстро в подъезд!.. Для вас придержат дверь открытой.
– Бежать, – проговорил я с тоской, – в собственный дом?
– Да, – ответил он сурово. – И лучше бы зигзагами.
Все-таки бежать я не стал, стыдно, русские офицеры шли в атаку в полный рост на пулеметы, в севастопольскую страду стеснялись кланяться пулям и осколкам, но всей спиной и затылком ощущал, как по мне скользит рубиновая точка лазерного прицела.
И только в самом подъезде ощутил, как чуть-чуть расслабились скрученные в узел нервы. Терещенко подвел меня к лифтовым кабинкам, он и здесь прикрывал меня собой, как и по дороге в подъезд, бросил одобряюще:
– Ничего, теперь проще. Наши люди на площадке, один уже в кабинке лифтеров. Ничего не случится.
– Господи, – вздохнул я. – Ни за что не хотел бы стать президентом! Ни на час.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
