— Лекарства мне не нужны, а хотел бы я видеть аптекаря Матвея Литвина.
— Он перед тобой, — ответил мужчина, склонив седую голову.
— А меня зовут Матвеем Башкиным. Хотел бы я потолковать с тобой, любезный, о немецком проповеднике Мартыне Лютере.
Алтекарь насторожился, внимательно всмотрелся в лицо посетителя.
— Здесь неудобно нам будет беседовать, всё время приходят люди, поэтому удалимся в аптекарский огород.
Литвин открыл малоприметную дверь между шкафами и через сени вывел Матюшу на заднее крыльцо. Сразу же от крыльца начиналась посыпанная песком дорожка, упиравшаяся в цветник. Вдоль забора кругами росли кусты свороборинника, такие нарядные в эту прекрасную пору коротких ночей, благоуханных и росных. По обе стороны дорожки были возделаны ровные грядки с лекарственными травами.
— Как хорошо в твоём аптекарском огороде! Никогда прежде не бывал в таком.
— Мой сад не единственный в Москве. Есть аптекарские огороды в Дорогомилове и в Коломне.
За цветником начинался крутой спуск к реке. Здесь в укромном месте стояла беседка, обвитая хмелем. Аптекарь взмахом руки пригласил Матюшу внутрь, усадил на скамейку.
— Здесь нам никто не помешает… Почему ты спросил меня о Мартыне Лютере?
— Мы, русские, исповедуем христианство, а понимаем его по-разному, есть среди служителей церкви стяжатели и нестяжатели. Да и миряне толкуют священные книги неодинаково. Слышал я речь проповедника по имени Феодосий, который отрицал причастие, посты, поклонение иконам, почитание святых угодников и их мощей. А ведь то же самое, как мне сказывали, утверждает и Мартын Лютер. Так ли это?
— О! Лютер — величайший провидец, сравнимый разве что с апостолом Павлом. Слава его не померкнет в веках, а учение распространится по всему миру. Сам Бог вручил ему Евангелие, чтобы он мог растолковать его людям. Лютер так и поступал, за что дьявол, неоднократно являвшийся ему во сне, нещадно ругал его: «Кто велел тебе проповедовать Евангелие так, как ни один человек не проповедовал его в продолжение стольких веков?»
— Однако же Лютер никогда не являл людям чуда, а ведь если сам Бог вручил ему Евангелие и велел толковать его людям, то должны бы быть Божественные знамения. Русские чудотворцы почитаемы потому, что и после смерти своей помогают людям в их делах.
— Всё это человеческие предания, выдуманные попами.
— Мартын Лютер отверг церковные предания и признавал Божественной только Библию. Так ли это?
— Так, юноша.
— Но ведь в Библии говорится о разных чудесах, которые явил Бог, чтобы убедить людей в силе десницы своей. Так разве ныне Бог не может явить различные знамения и чудеса? Почему же Лютер отвергает Божественные откровения?
Аптекарь замешкался с ответом.
— И ещё одно смущает меня. Вера без добрых дел мертва, ибо одной только верой, одними молитвами спастись невозможно. Но где же добрые дела Лютера?
— О, Мартын Лютер совершил величайший подвиг во благо людей — он провозгласил, что христиане свободны. Моисей всех освободил от власти фараона, поэтому господам не надо давать ничего.
— У русского царя Ивана Васильевича есть два первосоветника — благовещенский поп Сильвестр и Алексей Адашев. Сильвестр всех своих рабов отпустил на свободу, многих выучил грамоте, пристроил к тому или иному ремеслу. А Алексей Адашев все свои деньги раздаёт нуждающимся и делает это так, чтобы они не узнали имя своего благодетеля. Так если бы каждый так поступал, добро разлилось бы вокруг, а зло испарилось.
— Покуда есть князь ада, смущающий души людей, зло неистребимо.
— То оправдание мерзостям, творимым людьми. Наш знаменитый отшельник Нил Сорский учил, что заповеди Господни нельзя нарушать не только деянием, но и помыслом. У истинно верующего мысль не расходится с делом И если бы все люди стали вдруг праведниками. откуда злу взяться. Ведь сам князь ада ничего не может сотворить, творец всего сущего-Бог. Человек же волен выбирать, какой дорогой ему идти: той ли, на которую его толкает враг рода человеческого, или единственно правильной дорогой, озарённой светом Божественной истины — возлюби ближнего своего как себя самого. Это всё одно что свет и мрак. На свету растут деревья и травы, свет пробуждает ото сна птиц и зверей. Но что творит мрак? Разве что сон, забвение, небытие. И неудивительно: мрак есть не что иное, как отсутствие света.
Матвей Литвин со смущением слушал собеседника.
— Мудрёно ты сказываешь, добрый молодец.
Беседа с аптекарем разочаровала Матюшу. Литвин утверждает, что Мартын Лютер — величайший человек, которому сам Бог позволил проповедовать среди людей своё учение. Артемий же говорит, будто Мартын ненавидит Бога и ближних, что в нём нет и следа духовного благочестия. Кому верить? Кто развеет сомнения?
В Петров пост Матюша отправился к заутрене в Благовещенский собор — придворную церковь государя. Здесь служили известные попы — ближайший советник Ивана Васильевича Сильвестр, духовник царя Яков, престарелый Фёдор Бармин, бывший в своё время духовником великого князя Василия Ивановича… Памятуя о совете Артемия поделиться сомнениями с кем-нибудь из церковных мужей, Матюша долго выбирал, к кому из благовещенских попов обратиться. Его смущало их высокое положение при дворе. Чего доброго, посмеются над ним или высокомерно сошлются на занятость. Наблюдая во время службы за попами, Матюша обратил внимание на священника с обычным простым лицом, на котором выделялись глаза-добрые, всё понимающие и чуть печальные.
— Как звать вон того иерея? — обратился он к молившемуся рядом старику.
В Тихов день[216] царь ушёл на своё дело в Коломну, поэтому в церкви было малолюдно.
— Отец Симеон, добрый молодец, — ответил старец.
После заутрени Башкин разыскал приглянувшегося ему священника.
— Хочу исповедаться, святой отец.
Симеон внимательно всмотрелся в его лицо.
— Как звать тебя, духовный сын мой?
— Матвеем Башкиным, святой отец. Я — христианин, верую в Отца и Сына и Святого Духа, поклоняюсь образу Господа Бога, и Спаса нашего Иисуса Христа, и Пречистой Богородицы, и великим чудотворцам, и всем святым, на иконах написанным. Ваше дело великое — вы души свои полагаете за нас, мирян, бдите о душах наших, за что всем священникам будет воздано в день Судный.
Смиренная речь Матвея понравилась Симеону. Да и сам он поглянулся ему: лицо улыбчивое, доброе, голос ласковый.
— В чём же грехи твои, сын мой?
— Бога ради пользуй меня душевно. Грешен я в своих сомнениях: когда читаю Священное писание, умиляюсь и радуюсь, а как оглянусь вокруг — горько плачу от сознания того, насколько далеки мы от воплощения в жизнь главной заповеди Божьей — возлюби ближнего своего как себя самого.
— Сомнения твои напрасны, сын духовный, проистекают они из гордыни, а гордыня есть грех тяжкий. Немало в мире людей, живущих по заповеди Христовой. Разве не читал ты жития святых отцов?
— Читал я многие жития и немало огорчился тем, что святыми угодниками мы почитаем порой тех, кто пренебрегал главной заповедью Христовой. Разве можно поклоняться тем, кто многонародные сёла держал, слуг имел, хлеб с деньгами в рост давал, а недоимщиков судил и кнутьем бил?
— Это клевета на святых угодников! Ничего такого не писано в их житиях.
— То, о чём я сказывал, делал Пафнутий Боровский. Об этом было писано в первоначальном его житии, но ничего не говорится в поновлённом. Разве это не баснословие? Всё начинается с вас, священников. Вам надо пример показывать да и нас учить. Ибо в Евангелии сказано: «Научитесь от меня, яко кроток есмь и смирен сердцем; иго бо моё благо и бремя моё легко есть…». Нужнее всего человеку смирение и кротость. На вас, священниках, лежит обязанность претворения евангельских истин в жизнь. Не дают мне покоя, святой отец, и другие сомнения. Не в том ли беда наша, что очень уж легко избавляемся мы от греха: покаялся на исповеди — и прощён! А коли греха нет, можно сызнова творить зло. Не потому ли никто не следует главной заповеди Христовой?
— Но как же можно без покаяния обойтись? Как не облегчить душевные страдания человеку?
— У латин и того пуще: отдал деньги — и нет греха! А ведь и у нас в народе говорят: «Кто больше даст попу, тому и место в раю». Исповедаться каждый сам перед собой должен, а когда преуспеет в этом, то ни делом, ни помыслом уже не согрешит. К мысленной молитве призывал людей Нил Сорский, а мы молимся раскрашенному куску дерева, ожидая от него помощи себе. Но разве может дерево сделать человека добрым? Доброту рождает душа, спасённая умной молитвой.
Симеон не нашёлся, что ответить.
— Весь закон Божий, — продолжал Матюша, — заключён в словах, призывающих людей любить друг друга, а они как псы голодные грызутся. Разве совместимо с этой заповедью Господней закабаление бедняков богатыми горожанами и помещиками?
