помине нет, все в Москве и Питере налоги платят. А местная власть? Что губернатор с его администрацией, что председатель законодательного собрания со своими депутатами. Как фигура на носу корабля, позолоченная, красивая, величественная, и настолько глупая, что думает, будто это она управляет кораблем, ведет его куда пожелает. Конечно есть и у нас оппозиция. Либералы, борцы с властью. — Титов хлопнул очередную рюмку водки, которую сам же себе и налил. — Да какие они борцы? Сидят по углам и фрондируют в кулак. Они от одного своего трепета намерения власть сменить в экзальтацию и чуть не сексуальный экстаз входят, на действия у них уже силенок не остается. А ведь свобода она в духе, в сердце, в жилах казака. Как Ремарк говорил, а, «Нельзя запереть ветер, если его запереть, он застаивается и становится спертым воздухом». Вот и наши оппозиционеры, пуки они зловонные, а не борцы. А борьба Кубани и России она была, и всегда будет. Это извечная борьба леса и степи, Европы и Азии, гор и равнины. Нам уже тесно в рамках одной страны. На нашей танцплощадке стало мало места, уважаемые танцующие уже задевают друг дружку локтями, такие танцы всегда заканчиваются дракой на заднем дворе клуба.
Собственно, некую подобную риторику я и ожидал, поэтому пока Титов излагал свои мысли я еще раз оглядел стол. Бумажных салфеток нет, только льняные. Значит придется сходить в туалет. Ну да это и проще, чем незаметно салфетки воровать. И доктор не пьет. Я заметил, что он водочную рюмку по приказу Титова приподнял, и губы замочил, но ни глотка не сделал. И первый бокал с виски он тоже не тронул, так, погонял в нем напиток, покрутил в руках, когда все выпивали, и так и поставил на стол. Это либо хорошо, ибо предполагает, что он работать собирается вечером. Либо плохо. Может он уехать за рулем куда-то планирует, а это в мои планы не входит. Дааа, интересный анализ, я прям улыбнулся, представив, как мой аналитический отдел подает мне служебку с резюме, мол, это или хорошо, или плохо.
— А ты скалиться та кончай, — разошедшийся Григорий явно воспринял мою улыбку за оценку своих слов, — ты улыбку та спрячь, голубь мой ясный. Мне Виктор Иваныч тут занятную вещь про твои синяки рассказал. Мол, свежие они, сегодняшние. А значит вчера ты не особо та сопротивлялся, а? Голуба? Тебя вчера силой убеждения взяли? Или труханул ты? Теперь та конечно, улыбочка, а как вчера тебе? Ты золотой мой человек пойми, ты все. Кончился Максим Романов бизнесмен. Дальше будет либо Романов — министр в правительстве Кубани, либо сиделец, зэк Романов номер надцать сотен. Третьего не дано. Мазь та помогла? Вижу не ерзаешь, спокойно сидишь, ха ха ха. — И Титов зашелся в хохоте.
Самое время мне уточнить одну важную деталь, поэтому я, слегка поморщившись в лицо Титова, как будто он и в правду наступил мне на мозоль, повернулся к доктору и спросил:
— Виктор Иванович, а если мне ночью плохо станет, вас как-то набрать по телефону можно?
— Да да, конечно, я всегда по ночам дома, работается, знаете ли, ночью много лучше. И вообще, мы старики мало спим, мне вот четырех часов за глаза, я раньше трех и не ложусь никогда. — Доктор говорил с набитым ртом разбрасывая вокруг себя крошки и капли. — Вы горничным скажите, они мигом ко мне прибегут и меня кликнут.
Замечательно. Пока что все идет отлично, значит доктор сегодня дома.
Тем временем Григорий снова вызвал официанток, которые быстро сменили посуду, расставив на столе большие тарелки с каре ягненка под каким-то красным, вероятно ягодным соусом, картофельным пюре и несколькими ломтиками печеных овощей.
— Ну, господа, под горячее. — Григорий вновь поднял наполненную официанткой рюмку.
— Григорий, ты же мудрый человек, ты не мог не предусмотреть вариант Б. — Я говорил тихо, как бы и не обращаясь непосредственно к Титову, смотря в тарелку и рассеянно елозя ножом по бараньему пистолетику. — Каковы варианты? Если я, несмотря на ошейник, откажусь от своей роли, каковы мои альтернативы дальнейшие?
— Максим, ты же уже давно должен был понять, что альтернатива у тебя одна: тюрьма. Или ты для очистки совести еще раз хочешь, чтобы я тебе это сказал? Так говорю. Если ты не начинаешь с нами активно сотрудничать, мы передаем материалы на тебя в ФСБ и тебя начинают крутить. Тут как в присказке, то ли он что-то украл, то ли у него, но главное, что он в какой-то краже замешан. Что с тобой в тюрьме сделают, не к столу будет сказано, рассказывать же не нужно? Есть конечно еще и третья альтернатива, но вряд ли ты выберешь стать самым богатым парнем на кладбище, это не так уж весело.
Григорий выпил очередную рюмку. Ножом он не пользовался, ребрышки брал левой рукой и обгладывал, кусая мясо крупными зубами.
— Ты же сам сказал слово война, верно? А во время войны мужчина теряет право на неприкосновенность жизни. И более того, мужчина теряет право на не убийство. Один писатель сказал, что у человека, стоящего на краю расстрельной ямы, такое же отсутствие выбора, как и у солдата, целящегося в него из винтовки.
— Ты знаешь, кто сказал слова: «Офицеры должны пожертвовать для Германии своими сомнениями»?
— Максим, последний раз предупреждаю, не зли меня. — Титов направил мне в лицо обглоданное ребрышко, словно выставил перед собой рапиру. — Вспомни, чем вчера обернулось? Где ты ночевал? А все потому что меня разозлил. А этого делать не стоило. Я тебя в последний раз прошу, не сравнивай нас с фашистами.
Я мрачно помотал головой.
— Мне нужно в уборную, где она?
Доктор махнул рукой в направлении двери, через которую входили официантки. Я скомкал лежавшую на коленях салфетку, встал и вышел из столовой.
В уборной я умылся холодной водой. Сорвал несколько листов туалетной бумаги и сложил их в прямоугольник в два раза больше фаланги безымянного пальца. Смочил под краном и максимально сжал со всех сторон чтобы получился прямоугольный параллелепипед. Убрал в карман. Вернулся в столовую.
— Я хочу отдохнуть. Меня проводят в комнату, или как? Я думаю, что и сам с дорогой справлюсь.
— Ээээ нет, ключ тебе не дадим, ты парень шустрый, еще ночью к холодильнику проберешься, — Григорий рассмеялся своей шутке. — А что же ты, не хочешь с нами посидеть, подискутировать? Поспорить? Истина в споре рождается, глядишь ты нашу истину примешь, в наши ряды добровольно войдешь.
— Ты сам многократно расписывал, что
