сил попытался убедить ее, что при желании она смогла бы найти время и ухаживать за больными, и позировать ему. Чем сильнее она возражала против его уговоров и посулов, тем упорнее он их повторял. Когда Нанина вошла, он смахивал метелочкой из перьев пыль со своих любимых статуй и бюстов, накопившуюся после его долгого отсутствия, и во время разговора продолжил это занятие, а тем временем придумывал все новые доводы, чтобы заставить Нанину пересмотреть свое решение и согласиться позировать для его новых скульптур, и неизменно получал на них вежливый, но решительный отказ с извинениями; так они и двигались по мастерской в сторону выхода — он впереди, она следом.
Очутившись у дверей, Лука остановился, не договорив очередного довода, перед статуей Минервы. Он уже обмахнул ее, но с нежностью вернулся обмахнуть снова. То было его любимое произведение, единственный оставшийся у него хороший портрет покойной дочери (пусть и считалось, что это скульптура на античный сюжет). В память о Маддалене он отказался расставаться со скульптурой и сейчас, приблизившись к ней с метелкой в руке во второй раз, рассеянно умолк и встал на табурет, чтобы взглянуть на лицо поближе и сдуть несколько пылинок со лба. Нанина сочла это удачным поводом избежать дальнейших настойчивых уговоров. И собралась было выскользнуть за дверь, коротко попрощавшись, когда вырвавшийся у Луки Ломи возглас заставил ее застыть на месте.
— Гипс! — вскричал мастер, приглядевшись к волосам статуи там, где они спускались на лоб. — Здесь гипс!
Он поспешно достал перочинный нож и извлек крошку белого вещества из бороздки между двумя завитками у самой кромки волос.
— И верно, гипс! — взволнованно воскликнул он. — Кто-то делал слепок с лица моей статуи!
Он спрыгнул с табурета и с гримасой подозрительности оглядел все уголки мастерской.
— Я этого так не оставлю, — процедил он. — Статуи оставались на попечении Рокко, и он в ответе, если кто-то крал слепки с какой-то из них. Сейчас же потребую у него объяснений.
Нанина поняла, что он ее не замечает, и решила, что настал удачный момент осуществить задуманное и уйти. Она открыла дверь мастерской и по меньшей мере в двадцатый раз выразила сожаление, что не сможет позировать ему.
— Я тоже сожалею, дитя мое, — отозвался скульптор, с досадой оглядываясь в поисках шляпы.
По всей видимости, он нашел ее, едва Нанина вышла, поскольку она услышала, как он кричит работнику в дальней части мастерской, чтобы тот, если его будут искать, говорил, что он ушел к патеру Рокко.
Глава VI
Когда Нанина наутро встала с постели, сильный приступ мигрени и ощущение подавленности и разбитости напомнили ей, что необходимо следовать совету врача и ради сохранения здоровья чаще бывать на свежем воздухе и ходить пешком. До начала ежедневного дежурства во дворце д’Асколи оставалось еще более двух часов, и она решила потратить свободное время на утреннюю прогулку за городом. Ла Бьонделла с удовольствием присоединилась бы к ней, но ей недавно поступил большой заказ на салфеточки и теперь предстояло весь день сидеть дома за работой. Вот почему, когда Нанина вышла из дома, ее единственным спутником был ученый пудель Скарамучча.
Нанина вышла на окраину кратчайшей дорогой, а пес трусил рядом, как всегда настороженный, время от времени нежно тыкался большим круглым носом ей в руку и то и дело, чтобы привлечь ее внимание, забегал вперед и лаял. Однако все его старания остались незамеченными. Нанина снова задумалась обо всем, что сказал накануне врач у постели Фабио, а эти мысли повлекли за собой другие, не менее важные, связанные с загадочной историей встречи молодого дворянина с Желтой маской. Поглощенная всем этим, она не обращала внимания на ужимки пса. Даже красота утра тщетно взывала к ней. Нанина ощущала свежесть прохладного ароматного воздуха, но едва ли замечала прелестную голубизну неба и яркий солнечный свет, придававшие живость и праздничность даже самым обыденным предметам вокруг нее.
Нанина бродила так целый час, устала и стала искать тенистое местечко, где можно было бы отдохнуть.
Вокруг нее и позади тянулась большая дорога и простирались поля, но рядом стоял деревянный домик — то ли гостиница, то ли кофейня, — за которым раскинулся большой тенистый увеселительный сад с гостеприимно распахнутыми воротами. В саду плотники ладили помост для фейерверков, а в остальном там было тихо и довольно пусто. Людно там бывало в основном по вечерам, когда этот сад становился чем-то вроде лондонского парка Рэнило-гарденс, только в деревне: пизанцы искали здесь чистого воздуха и развлечений после утомительного дня. Нанина увидела, что сейчас в саду нет посетителей, и отважилась войти, собираясь отыскать самое прохладное местечко и четверть часа отдохнуть, прежде чем возвращаться в Пизу.
Обогнув дощатый павильон в уединенной части сада, она вдруг заметила, что пса нет рядом, и, оглянувшись, увидела его за павильоном — он замер, насторожив уши и уткнувшись носом в землю, поскольку, очевидно, в этот самый миг учуял нечто подозрительное.
Решив, что он, должно быть, задумал нападение на какую-то злополучную кошку, Нанина проследила, куда он смотрит. Плотники, сооружавшие помост для фейерверков, как раз отчаянно заколотили молотками. Грохот заглушил рычание Скарамуччи, однако Нанина почувствовала его, положив руку на спину пса. Ей стало любопытно, и она пригнулась, чтобы вместе с ним заглянуть в павильон через щель между досками.
Нанина вздрогнула, обнаружив, что в павильоне сидят мужчина и женщина. Она смотрела снизу, поэтому не видела их лиц, однако узнала — или ей почудилось — узор на платье дамы: она видела его прежде, когда работала в ателье мадемуазель Грифони. Нанина тут же выпрямилась и выискала глазами дырочку в доске примерно на уровне своего роста — там вывалился сучок. Она заглянула туда и убедилась, оставшись незамеченной, что дама в знакомом платье была именно той, за кого она ее приняла, — и увидела не только Бриджиду, как и ожидала, но и патера Рокко. В этот самый миг плотники перестали колотить молотками и принялись пилить. Теперь со стороны помоста доносился другой шум — мерный и не настолько громкий. Он позволил Нанине различить голоса сидевших в павильоне, и она услышала, как Бриджида произносит имя графа Фабио.
Нанина мгновенно присела рядом с псом и крепко зажала ему пасть обеими руками. Другого способа помешать Скарамучче рычать она не знала, а теперь, когда молотки перестали грохотать, его могли услышать. Два слова «граф Фабио» в устах другой женщины вызвали у Нанины приступ ревнивого беспокойства. Что собиралась сказать Бриджида в связи
