Вспомнила их первую встречу.
И сжала кулачки.
Из-за зеркального монстра ей пришлось навсегда расстаться с милым Никки. Самый классный парень на Земле, самый замечательный, какого только можно найти! Сколько они пережили вместе, а теперь всё исчезло! Из-за мрази, которая сидит за спиной с гаденькой ухмылочкой на морде!
Варя ощутила твёрдую почву под ногами и развернулась так резко, что ударилась плечом о стекло. Пустота и мрак, которые ужасали секунду назад, оказались банальным туманом, влажным, густым и пахнущим гнилыми осенними листьями.
«Как в парке», – Варя вспомнила старую школу и долгую дорогу домой.
Когда она прогуливала последний урок, дорога через парк позволяла скоротать время. Главное, не встретить никого из соседей, а то ведь могут настучать! Поэтому при каждом подозрительном звуке Варя сворачивала с заасфальтированных дорожек в кусты и ждала, пока прохожий не исчезнет за поворотом.
Но теперь никаких звуков не было – ни шарканья подошв, стука трости, ни покашливания. Однако Варя точно знала, что в тумане притаился кто-то, кого надо опасаться. Попадёшься ему на глаза – и всё.
А что – всё? Ну, что будет-то?
Бабушке расскажет, маме настучит?
Бабушка умерла, мама – тоже. Некого бояться!
И Варя двинулась сквозь туман навстречу предполагаемому доносчику. Она уже знала, кто это: вредный сосед с первого этажа, вечно пьяненький Глеб Валерьич. Он не случайно пришёл в парк и не просто так прячется в тумане.
«Думает, сможет меня подловить, как в тот раз? – подумала Варя, чувствуя, как в груди поднимается волна возмущения. – Я уже не глупая девчонка! Меня так просто не испугаешь!»
Однажды Глеб Валерьич встретил её в парке и так напугал, что Варя отдала ему все карманные деньги и расплакалась, умоляя ничего не говорить бабушке. А он тряс плешивой головой и приговаривал: «Ай-я-яй, как не стыдно, как не стыдно!»
Но и вправду – ничего не сказал. Потом при встрече подмигивал. И сплёвывал на цветы, которые бабушка каждую весну сажала в клумбе у лавочки.
Варя его ненавидела, и её трясло от мысли, что гнусный старикашка опять будет учить жизни.
«Пусть только попробует!» – думала она, вновь и вновь рисуя перед собой сутулую фигуру, лысину, фиолетовый нос с красными жилками и застиранные треники с пузырями на коленках.
«А ещё у него были трясущиеся морщинистые руки и отвисшая нижняя губа», – услужливо подсказала память.
Так и есть: Глеб Валерьич вышел из тумана и потянулся к Варе, как будто хотел обнять.
«Совсем мозги пропил!» – подумала девушка и заорала:
– Пошёл отсюда, придурок! Тебе что, в психушку захотелось?
Вредный Глеб Валерьич боялся только бригаду из дурдома, которую к нему вызывали несколько раз в связи с приступом белой горячки. Упоминание добродушных ребят в белых халатах подействовало на старика волшебным образом: он ещё больше скрючился, сжался и, прихрамывая, убежал в туман.
Варя ощутила чудовищную слабость, упала на колени, расплакалась – и обняла Злату.
* * * 02:20 * * *
– Теперь у тебя две ученицы, – сказал Норон и даже как будто обрадовался бегству Траквештрерии. – Доволен?
– Нет.
– Я их не трону, клянусь!
Хотя Страж Границ стоял на месте, Отвратень попятился, вжимая голову в плечи.
– Я же не лгал, когда обещал перемирие! – напомнил он с дрожью в голосе. – Мы все соблюдали уговор, а ты… ты сам! Ты подстроил смерть своего ученика! Ты первым начал эту войну!
– Я её и закончу.
– Двинешься, и они сдохнут! – Норон указал на Злату и Варю. – Обе!
– Мне всё равно.
– Было бы всё равно, ты бы сюда не явился…
– Я пришёл не из-за них, – объяснил Дед. – Из-за тебя.
Как ни странно, эти слова успокоили Отвратня.
– У меня договор с Держителями, – объяснил Дед. – Я занимаюсь тобой, они – твоими зверушками.
– Значит, договорились?
– Ну, да, – кивнул Страж Границ.
– Поделили обязанности? – уточнил Норон. – Ты – меня, они – моих красавцев?
– Вот именно. Они их…
– Они не выйдут из метро, – перебил его Норон. – Сейчас не выйдут. Потом – да, когда город умрёт. Но сейчас – нет!
Страж Границ усмехнулся:
– Ты плохо нас знаешь!
– Я знаю достаточно! Я уже видел таких же Держителей! Они хотят выйти, но не значит, что они смогут. Рано! – и Норон сжал кулак, как будто одной его воли было достаточно, чтобы запереть духов метро под землёй. – Хорошо, что вы заключили договор. Всё честно: только ты и я. Готов? – Норон раскрыл ладонь и протянул руку, как будто вымаливал милостыню у Стража Границ.
Они стояли напротив друг друга, достаточно близко, чтобы Дед успел разглядеть толстые перламутровые ногти Отвратня и полукружья красной грязи под ними. Потом стало не до маникюра.
Лёгкие скрутило и стало нечем дышать. Беспомощно хватая ртом воздух, Страж Границ попытался выстроить защиту или хотя бы ударить в ответ… Тщетно! Тело уже не принадлежало ему.
Истончаясь, теряя клетку за клеткой, Обходчика отдавал себя Норону, а тот наслаждался представлением и время от времени шевелил пальцами, как будто поторапливал «дающего». Отвратень рос, расширялся и всё меньше походил на обычного человека. Широкоплечий мускулистый великан нависал над иссохшим Стражем Границ, впитывая захваченные частички плоти всей поверхностью своего чудовищного тела.
Хуже всего было состояние апатии и абсолютной покорности, охватившее Деда. Он не мог бороться, не мог даже помыслить о сопротивлении. Само понятие «борьба» утратило смысл!
Ни один человек не мог бороться с Нороном.
Всё было кончено.
Визг Вари, оборвавшийся сдавленным рыданием, вызвал лишь лёгкое удивление.
«Кто я?» – подумал Страж Границ, но это был чужой вопрос.
Услышанные фразы болтались в его голове, словно разноцветные стекляшки в калейдоскопе.
«Фабхрарь не может сдаться!»
«Они впустят сюда Вечную Ночь…»
«Я в тебя очень верю».
«Ты обещал!»
«Ты должен остановить его».
«Я помню! Мы заключили договор».
Последняя мысль принадлежала Стражу Границ.
Лишь эта мысль ему и принадлежала – тела он уже лишился.
Во всяком случае, своего прежнего тела. За несколько минут Норон вобрал в себя всю плоть, что принадлежала Деду, включая те клетки, что были воссозданы при регенерации.
И в Страже Границ не осталось ничего человеческого. Сплошная бронза! Кожу покрыл насыщенный загар, и таким же бронзовым стал цвет одежды. Но это был живой металл, тёплый, дышащий, чувствующий.
Фигура Фабхраря выросла и окрепла. У невзрачной зимней куртки, купленной на распродаже, вытянулись полы, рукава и воротник. Появились пуговицы, исчезла молния – куртка превратилась в солдатскую шинель. Ботинки трансформировались в сапоги. На голове возникла звездастая шапка с коротким козырьком и загнутыми ушами. В правой руке Страж Границ сжимал винтовку. А под пальцами левой стояли торчком острые собачьи уши.
Пёс отличался той же бронзовой мастью, что и его хозяин, но нос и часть морды были заметно светлее. Внимательно глядя на Норона из-под насупленных бровей, пёс нетерпеливо переступал с лапы на лапу.
Поведя плечами, словно он сто лет простоял в одной позе, Пограничник поднял винтовку и прицелился. Дуло указало точно в середину вражеского лба.
– Ты не оставил нам выбора, – пророкотал Страж Границ. – Пришёл с мечом – не жди мира!
В подтверждение его слов глухо зазвенел огромный гравированный меч – одна из достопримечательностей павильона.
– Войну у нас знают! Стоять насмерть! За Родину!
Над головой Фабхраря – на балках колоннады – бронзовые буквы возвещали: «Нас вырастил Сталин на верность народу на труд и на подвиги нас вдохновил». Цитата из гимна СССР, восстановленная во время последней реконструкции, оказалась весьма кстати.
– Зря ты разменял Макмара. Он бы тебе рассказал, как с нами можно, а как нельзя. И какими мы бываем…
Норон привык иметь дело с душами и телами, с энергией и материей, но теперь перед ним возвышалось непостижимое слияние того и другого, да вдобавок чего-то третьего! Невозможно было разобрать, где кончается человек, а где начинается статуя, станция, люди, которые видели её каждый день, и люди, которые создали, наполнив камень и металл своими душами.
Никогда раньше Отвратень не сталкивался с подобным творением! Но времени на исследование феномена не оставалось…
– Фас, – сказал Пограничник и нажал на курок.
Пёс радостно оскалился и присел на задние лапы. Едва пуля вонзилась в голову Норона, пёс прыгнул на него и вцепился в горло.
Падая на спину, Отвратень любовался отсветами пожарищ, раскрасивших ночное небо. Умер он счастливым, потому что знал: Ангелы Смерти уже приступили к уничтожению Москвы. А это значит, что победа осталась за Нороном. Пусть он не сможет разрушить Большой Дом, но хотя бы с Землёй поквитается!
