Легкое посапывание, которое только угадывается через тонкую кухонную стенку, принадлежит моей сестре Марине, одинокой девушке забальзаковского возраста. Она приехала ко мне в гости с другого конца города, припозднилась и осталась ночевать, попросив Одиссея с супружеского ложа и предоставив ему покоиться на подростковой раскладушке, поставленной возле раскрытого окна. Днем все свои силы моя сестра направляет на то, чтобы делать вид. Что это значит? Если коротко, она пытается заставить окружающих поверить, что у нее все в порядке, прямо-таки замечательно. Когда же это получается, то она обижается на всех вокруг за нечуткость. Днем ее не понять, но вечером, когда Олег Иванович засыпает на раскладушке, а я еще вожусь на кухне, отделяя зерна от плевел, перед тем как сварить гречневую кашу, сестра садится в уголке и, подобно восточному торговцу коврами, раскатывающему перед придирчивым покупателем свой бесподобный товар, принимается удивлять меня неожиданными красотами своей души, которые так и остались невостребованными.
Она будет главной героиней повествования — волшебницей Цирцеей, превращающей мужчин в свиней.
Моя Муза в сомнении качает головой: немолодая девица с сутулой спиной — Цирцея? Но я, успокаивая, поглаживаю распаренную в стирке руку: ты еще не знаешь моего замысла, милая, ты только настраиваешь меня на нужную волну.
А какая она, эта нужная волна?
Она широкая и неторопливая, она (прошу прощения за стилистическую погрешность) цвета морской волны и соленая, она, конечно же, прозрачная, и в ее глубине видны покинувшие морское ложе черные водоросли, угадываются упругие, скользкие тела медуз. Эта волна неслышно входит в раскрытое окно, подхватывает спящего Одиссея и подростковую раскладушку, которая тут же превращается в стройный черногрудый корабль. Богатырский храп моего мужа гармонично сливается теперь с посвистом ветра, направляющего корабль к скалистому острову Эй. Бедный Одиссей, сколько пришлось тебе перенести и сколько еще предстоит.
Спи пока под мерное поскрипывание мачты: неизвестно, что ждет тебя у берегов чуждого острова.
А я буду ждать тебя, мой Одиссей, ждать и распускать сотканную за день тонкую ткань, обманывая многочисленных женихов, ибо никто из них не достоин занять твое место в моем сердце.
Кстати, один из них снова звонил мне сегодня утром, зная, что ты уже на работе. Его зовут… впрочем, неважно. У него есть «Жигули», и он делает вид, что хочет на мне жениться. Он из тех, кто всегда готов жениться на замужней женщине.
* * *
В ту ночь светлокудрая Цирцея не сомкнула глаз. Вечером заглянул на огонек юный бог Эрмий и рассказал между прочим, что завтра в бухте появится корабль Одиссея. Подмигнул лукаво: «Прибыль тебе, сестренка!» Цирцея едва дождалась, когда уйдет несносный. Потом долго ходила по пустынному дому. Каменные стены казались живыми. В нервном свете факелов они волновались и вздрагивали, и девушка прикладывала ко лбу прохладные руки. Может быть, завтра бессмертные боги снимут страшное заклятье, и она наконец сможет покинуть ставший ненавистным остров. Цирцея с отвращением взглянула на прислоненный к стене волшебный жезл. Он был похож на застывшую молнию. Он и был когда-то молнией, и, если завтра будет снято заклятье, жезл, вспыхнув живым огнем, умчится навсегда к своему хозяину — громовержцу Зевсу.
А если нет? Снова потянутся постылые дни, снова согнется она над тканьем, снова зазвучит странная, томительная песня, и однажды, заслышав ее, в дверь постучится поздний гость. Любопытство и настороженное ожидание будут на его лице, а потом удивление, чуть ли не обида.
Он шел, он не мог миновать волшебный остров, он столько слышал о его хозяйке, и вдруг…
Да, среди бессмертных богов Цирцея была дурнушкой. Лицом она напоминала обыкновенную земную женщину. Лишь дивные светлые волосы говорили о ее божественном происхождении. И когда она видела, как мгновенно пустеют глаза пришельца, внутри у нее все потухало. Но это еще не все. Через несколько минут, уже за столом, с кратером сладкого вина в руке гость станет смотреть на нее спокойным насмешливым взглядом, и Цирцея, бессмертная богиня, прочитает его черные мысли.
«Обидно уходить отсюда ни с чем, — подумает гость. — Девчонка не так уж дурна и, кажется, влюбилась в меня без памяти: вон как вспыхивает, стоит мне посмотреть в ее сторону. В конце концов, почему бы и нет? Как весело будет потом рассказывать в компании друзей о ночи, проведенной в объятиях колдуньи. К тому же я заслужил этот отдых — остров Эй не так-то легко найти в бурном море».
Но тут перед мысленным взором гостя встает заросшее щетиной свиное рыло, и он, ужаснувшись, на мгновение прерывает трапезу. Цирцея же, наславшая это виденье, смотрит на гостя в упор.
«Опомнись, славный муж. Что ты замышляешь? Зачем равнодушной рукой хочешь погубить походя другого человека? Радость ли это? Ведь мне не надо уже пользоваться чарами, еще немного, и твоя истинная сущность сама выйдет наружу».
Но гостю весело. Он уже кладет свою руку на плечо бессмертной богини и предлагает, говоря современным языком, выпить на брудершафт. Глядя на свое прекрасное, готовое к любви тело, гость не верит, что оно может зарасти вдруг диким волосом и заплыть салом.
«Я не допущу этого, — думает он, — в тот момент, когда это начнется (если начнется), я напрягу все мускулы, схвачу ведьму за горло, одним словом, я не дам погубить себя. Главное, не пропустить этот момент, остановить злодейство в самом начале. Мы еще посмотрим, кто кого! А сейчас я возьму факел и отведу девчонку в спальню. Пришло время развлечься».
Он протягивает руку и с ужасом замечает, что это уже не рука, а свиная нога, увенчанная новеньким копытцем. С визгом валится гость из кресла на Каменный пол. Он ползет к ногам Цирцеи, он пытается заглянуть ей в глаза, но жирный загривок не дает ему поднять голову.
И тогда богиня выпрямляется во весь свой прекрасный рост. В душе ее больше нет надежды, но нет и сострадания: «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими».
* * *
Он проснулся на рассвете и долго не мог понять, где находится. Было по-утреннему прохладно, перед глазами повисло светлеющее небо.
«Звезды меркнут и гаснут, в огне облака…» — вспомнилось ему. «Где я?» — Олег Иванович резко сел, стараясь прогнать наваждение. На палубе вповалку спали люди в необычных одеждах, за бортом ласково хлюпала вода. Олег Иванович с недоумением посмотрел на свои непривычно крупные мускулистые руки, потрогал странную белую рубаху, едва закрывающую мощные бедра.
«Все ясно, — подумал с досадой. — Жена опять пишет роман, а я отдуваюсь. Теперь главное — разобраться, где я, зачем, и постараться успеть назад к началу рабочего дня».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
