Потом Таша спросила, почему госпожа Шарлин им помогла. И помогла так, чтобы не привлекать всеобщего внимания.
"Она знает, почему мы не должны его привлекать", — сказала мама.
"Она знает? — Таша, трясясь в ознобе, плотнее закуталась в одеяло. — Но почему ты ей рассказала?"
"Потому что ведьмы тоже отличаются от всех", — последовал ответ.
…факел вспыхнул.
Она перевела дыхание. Бальные отзвуки вконец затерялись в высоте, и вокруг не было ничего уже, кроме бесконечного ряда ступеней и песни неведомого скрипача — почти близко, почти ясно…
Закусив губу, Таша продолжила восхождение.
Она не знала, сколько поднималась: время размылось, и здесь, как в сказках, было лишь "долго ли, коротко ли". Но когда лестница закончилась, она упёрлась в деревянный люк — открытый.
Тихо и неслышно Таша выбралась на крышу — круглую площадку, обнесённую широким парапетом. Стемнело не так давно. Бархатный ветер легко коснулся лица. Скрипач стоял у обвитых плющом мраморных перил, и лунные лучи чётко обрисовывали его тень на каменных плитах пола. Глаза прикрыты, пальцы левой руки мягко перебирают по струнам, рука неторопливо и плавно ведёт смычок — а музыка поднимается ввысь, в бездну чёрного неба, оплетая чарующей вязью серебристый диск луны, искрящиеся звёздные россыпи, юношу у каменного парапета, девушку у открытого люка.
Музыка смеялась, музыка плакала. Музыка приказывала и молила о чём-то. Музыка рисовала сказку и открывала глаза на грешный мир, рождалась с каждым звуком и умирала со следующим, взмывала ввысь на призрачных крыльях, в отчаянье летела вниз…
Последние звуки истаяли в прозрачности ночного воздуха. Их эхо унёс лёгкий, цветами веющий ветер.
Скрипач послушал звучание тишины. Медленно открыл глаза. Опустил руки: в одной скрипка, в другой — смычок.
— А вы, оказывается, любите музыку, Таша-лэн…
— Могу сказать о вас то же самое.
Алексас оглянулся через плечо:
— Вы хороший слушатель.
— А вы… неплохой… исполнитель. Откуда у вас скрипка?
— Леогран подарил в знак благодарности за избавление его рода от двух чудищ сразу, — Алексас изящно взмахнул рукой со смычком, обведя движением тёмный горизонт. — Не желаете ли полюбоваться чудесным видом на Пвилл и окрестности?
— Благодарю, нет.
— А, — Алексас, усмехнувшись, чуть склонил голову, — полагаю, я всё ещё не отделался от навязанного мне образа посягателя на вашу честь?
Таша только фыркнула. Всё-таки порой молчание — очень удобный выход из ситуации…
— Ой…
— Что случилось?
— Да так… — поморщившись, девушка опустила взгляд на окровавленную ладонь: боль, на время подъёма по лестнице забывшаяся, вновь напомнила о себе.
— Что… о, Богиня, что с вашей рукой?
— Пустяк… порезалась.
Алексас присел на корточки, быстро, но бережно уложил скрипку тёмного дерева в лежавший у его ног чёрный кожаный футляр и щёлкнул застёжками.
— Меня поражают многие ваши способности, но одна из них, пожалуй, напоминает о себе чаще других, — ещё не поднявшись на ноги, он мягко, но цепко ухватил Ташу за руку. — Вам кто-нибудь говорил, что у вас просто поразительная способность находить неприятности?
— Скорее это они меня находят, — она настороженно следила, как он встаёт, — что вы…
— Даже на балу? — юноша осторожно ощупал рану. — Тише, тише, не шипите…
— Ой!!
— Вот и всё, — он кинул за парапет хрустальный осколок. — Попробуйте согнуть. Легче?
— Ну… — Таша послушно чуть сжала кулак, — болит, но, похоже, там больше ничего нет.
— Собственно, как я и думал, — Алексас сосредоточенно ощупывал свои карманы. — Жаль, Джемино время на сегодня истекло, он бы это в два счёта вылечил… но после полуночи он к нам вернётся, а пока будем действовать по старинке, — он наконец нашёл, что искал: в руке юноши был белый кружевной платок. — Пожалуйте ещё на миг вашу руку… уж извините, что без сердца.
— И вы ещё говорите про якобы навязанный вам образ? — уточнила Таша — руку, впрочем, послушно пожаловав.
— Говорю. Впрочем, у святого отца были некоторые основания оклеветать меня в ваших глазах, дабы вы были осторожнее… и повод я давал, что уж там, — Алексас аккуратно затянул хитрый узелок. — Не туго?
— Вроде бы… — Таша согнула перевязанную ладонь, — нет. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам, — юноша небрежно облокотился на парапет, и его пушистые, уже успевшие отрасти кудри взлохматил ветерок. — Почему вы ушли оттуда?
Девушка отвернулась:
— Не люблю толпу.
— Надо же, какое совпадение.
— Действительно интересно, какое, — Таша покосилась на него. — И всё-таки… значит, вы считаете это образом?
— Ну, чтобы уже окончательно развеять наше с вами некоторое недопонимание… — Алексас вздохнул. — Если бы я хотел, Таша, все баррикады вашей нравственности растаяли бы, как снег на летнем солнышке. Потому что я одарён неоспоримой привлекательностью в глазах женщин, и мою способность очаровывать… охмурять, простите мой просторечный, создания женского пола даже Учитель в своих целях использовал: порой близкое знакомство с чьей-либо служанкой весьма облегчало проникновение в чей-либо дом…
— Решили сразить меня наповал своей откровенностью?
— А почему бы и нет? Уж всяко лучше, чем каждый раз терпеть с вашей стороны явственную нерадость меня видеть… но вы дадите мне закончить?
Скрыв озадаченность недовольной гримаской, Таша кивнула.
— Благодарю. Итак, если бы я только хотел, то не преминул бы своей привлекательностью воспользоваться…
— А вы, стало быть, не хотели?
— Ваш папенька принял за определённый интерес простое желание быть учтивым. Впрочем, скорее даже не принял, а захотел, чтобы так приняли его вы… из осторожности, наверное. Не знаю его истинных мотивов, конечно. На деле же быть любезным с женщинами для меня естественно, как дышать. Впрочем, не скрою, что порой я чуточку переигрывал. Вы такая забавная, когда сердитесь, что не мог удержаться. О, тот поединок… да, у меня так и не было времени извиниться за тот мой переход на "ты", но я должен был убедительно сыграть роль Джеми. И не стану отрицать, что затеял поединок я отчасти потому, что мне хотелось увидеть в ваших глазах восхищение… Естественное желание каждого рыцаря. Но на то, чтобы отбить желание вас охмурять, нашлось сразу четыре причины.
— Изволите их перечислить?
— Как прикажете. Первая: место и время несколько неподходящие. Вторая: предпочитаю не заниматься развращением малолетних. Третья: кукольные блондинки не в моём вкусе. Ну, и четвёртая: любовь королевы — высочайшая честь, но эта самая честь создаёт рыцарю ещё и массу проблем, терзаний и метаний между чувством и моральным долгом, ибо между рыцарем и его королевой не может иметь место иная любовь, кроме восхищения и преклонения перед светлым и недостижимым идеалом… Не самое приятное сочетание, согласитесь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
