собой и тобой, я выберу тебя, понимаешь? Я всегда выберу тебя и твою безопасность, Каролина. Остальное второстепенно. И мое будущее в том числе, – произнес он так проникновенно и искренне, с нотой отчаяния и безысходности, что меня почти полностью парализовало от шока. Даже трястись перестала. Одни лишь губы сохранили способность двигаться.
– Почему ты так говоришь? У этих людей находится Давид, а не я, – напомнила я очевидный факт, получив в ответ злую усмешку.
– Пока. У них пока находится только Давид. И в случае, если я не выполню их требования, если попытаюсь рассказать все Владу или как-то обхитрить их, они не только убьют моего брата, но и не успокоятся, пока не заберут у меня тебя. А я уже имел честь убедиться, что они способны на похищение кого-то из Десятки, поэтому ни за что не стану так сильно рисковать тобой.
Наш с Димой разговор происходил вчера, однако сегодня мне еще больнее и страшнее от его слов. Наверное, потому, что всю ночь размышляла над нашим диалогом; над тем, что узнала о Владе; над всеми его ужасными поступками, в списке которых вполне может оказаться и убийство беременной Ангелины; и над тем, что, как бы мне не хотелось это признавать, но Дима прав – у него нет выбора. У нас его нет.
Если Влад не умрет, то, вероятнее всего, развяжется настоящая война, умрет Давид и под ударом окажусь я. Однако самое страшное будет то, что мой безжалостный брат получит всю власть на острове. Мне даже страшно представить, к чему это приведет. Еще страшнее, чем мысли о том, что я буду причастна к убийству родного брата.
– Я могу задать тебе вопрос, Ари? – не выдержав тяжести ужасных мыслей, я наконец нарушаю молчание.
– Конечно, – сестра поворачивает голову в мою сторону и сосредотачивает на мне слегка рассеянный взгляд.
Я выдыхаю, собираясь с мыслями, чтобы правильно задать вопрос, не выдав ничего лишнего. Меньшее, чего сейчас хотелось бы, – это пугать Арину устрашающими новостями о скорой, возможной смерти Влада.
– Ты могла бы пожертвовать жизнью кого-то из членов семьи ради спасения миллионов людей?
Арина хмурится, в ее зеленом взгляде загораются огромные знаки вопросов с примесью тревоги.
– Почему ты вдруг решила спросить меня о таком?
– Просто… Задумалась над этим и захотела узнать твое мнение.
– Мне даже думать о таком неприятно и страшно. Что уж там говорить о разговоре на подобную тему.
– Понимаю, но мне все равно хотелось бы услышать, что ты думаешь об этом? – произношу максимально спокойным голосом, стараясь не выдать уничтожающего меня волнения.
Арина поджимает губы и замолкает, возвращая взгляд к пруду. И спустя пять минут тишины, разбавляемой лишь шелестом листвы и щебетанием птиц, мне начинает казаться, что сестра не станет отвечать на мой странный вопрос. Однако она наконец произносит:
– Я думаю, я бы сделала все возможное, чтобы спасти большинство.
Устремляю взгляд на ее профиль, и сердце сжимается, на душе становится в стократ тяжелее.
– Даже если для этого тебе нужно было бы убить кого-то из нас?
Десять секунд тишины, и раздается уверенный ответ:
– Да. Не знаю, зачем ты спрашиваешь об этом, но да, Кара. Я люблю каждого из вас всем сердцем, но я не смогла бы жить с чувством вины за гибель миллионов. Это слишком много. Ни один психически здоровый и гуманный человек не смог бы жить с такой ношей на душе. Это бы убило морально.
Слова Ари непосильным грузом повисают в воздухе и давят на меня, побуждая сгорбиться и опустить взгляд в землю. Сестра сказала мне то, о чем беспрерывно думаю я. Наши позиции идентичны.
Одна жизнь не может стоить жизней миллионов. Даже если эта жизнь родного человека, а значит…
Я должна вырвать сердце из груди, заставить себя выключить все эмоции и впервые в жизни поступить так, как говорит мне разум.
Я. Должна. Это. Сделать.
Глава 43
Каролина
Он скоро умрет.
С момента, как мной было принято решение, я зареклась даже мысленно не произносить его имя, как будто обезличив для себя человека. Посчитала, что так мне будет легче смириться с грядущим убийством. Работает это или нет? Сложно ответить. Я нахожусь в таком напряженном состоянии, что с трудом могу определить, какие именно эмоции испытываю. Кажется, кроме волнения, тревоги и страха во мне ничего больше не осталось. Либидо тоже снизилось почти полностью. Физика еле реагирует, когда к спине прижимается крупное, горячее тело Димы, а рука обвивает мой живот.
– Проснулась, – возле щеки раздается бархатный мужской голос и губы касаются моей щеки.
– Как ты понял? – не уловив в его интонации вопроса, интересуюсь я.
Дима не видел моего лица. Я лежу на боку, повернувшись к нему спиной, и не двигаюсь.
– По дыханию и напряженному телу, – спустив губы к шее, отвечает он и рисует пальцами нежную дорожку от плеча, к локтю и запястью.
Я даже не могу усмехнуться напоминанию о том, насколько умело он всегда считывает меня. Кажется, мышцы лица окаменели еще сильнее, чем тело.
Он скоро умрет.
Сжимаю веки, что есть силы, желая хотя бы на минуту удалить из головы эту мысль, но не получается. Она прочным якорем вбилась в центр сознания. Ничто не способно ее вытащить. Даже сочувственный, теплый ласковый голос мужа:
– Мне невыносимо смотреть, как ты мучаешься. Я уже сотни раз пожалел, что рассказал тебе обо всем.
– Я бы никогда тебя не простила, если бы ты умолчал о таком и сделал все за моей спиной.
– А за то, что убью твоего брата разве сможешь простить?
Я молчу и не оборачиваюсь. Продолжаю обездвиженно лежать и смотреть в одну точку, тщетно пытаясь найти ответ на этот вопрос.
– Я не могу сказать, что будет потом, Дима, – решаю быть искренней. – Я не знаю, что буду чувствовать, когда все случится. Но точно знаю, что буду чувствовать, если ты не убьешь его – бесконечную, невыносимую вину перед людьми, которые погибнут. А с этим я жить стопроцентно не смогу.
На сей раз Дима ничего не отвечает. Просто обнимает меня крепче в знак понимания и поддержки, и мы лежим еще какое-то время в полном молчании. Спокойно, не двигаясь, в обнимку, как будто у нас нет никаких дел и забот. Хотя на дворе уже почти полдень. Дима обычно никогда так долго не задерживается в постели. Обычно в семь утра он уже вовсю тренируется в зале, а после
