В этих условиях естественным было появление чувства благодарности верующих германской армии за «возвращение» религиозной свободы. И первоначально часть населения активно выражало это чувство. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 16 октября 1942 г. говорилось, что жители Донской области радуются открытию храмов, резко выросло число крещений и часто происходят приглашения немецким солдатам быть крестными отцами. Иногда, при приходе частей вермахта, население охватывала своеобразная истерика: немцев не только приветствовали, но некоторые женщины, плача, падали ниц перед солдатами, целовали их сапоги и благодарили за освобождение. Подобный случай описан в другом сообщении СД от 18 декабря 1942 г.: «Во время богослужений снова и снова выражается большая благодарность германскому вермахту, только благодаря которому снова стало возможно свободное занятие делами веры и использование церквей. В Кисловодске бургомистр просил коменданта и местного руководителя подразделения СД принять хлеб и соль из рук русской православной общины… К концу богослужения участники были совершенно растроганы. Женщины плакали, падали перед обоими немцами на землю и целовали им руки и ноги»[1023].
Но такое происходило лишь в первые дни или недели после занятия германскими войсками населенных пунктов. Вскоре их жители поняли, что получили не «освобождение» и «религиозную свободу», а жестокое угнетение. В связи с этим можно упомянуть интересный случай, произошедший в одном из русских городков после прихода частей вермахта. По свидетельству очевидца, в ответ на приветствия части населения германский офицер честно сказал: «Погодите радоваться. За нами идут части СС, и тогда вы поймете, что мы никакие не освободители»[1024].
Конечно, нацистское руководство рассчитывало использовать религиозный фактор на занятых восточных территориях в своих пропагандистских целях. Но их собственные экспансионистские планы противоречили выполнению этой задачи. В частности, Г. Гиммлер хотел после истребления евреев, устранения христианских и прочих руководящих сил и порабощения верующих создать на территории СССР подлинную «арийскую» область господства[1025]. Еще более отрицательно относился к православию начальник Партийной канцелярии М. Борман, стремившийся взять в свои руки руководство религиозной политикой на всех захваченных территориях. Так, шеф Имперской канцелярии Ламмерс 13 ноября 1942 г. разослал всем компетентным германским ведомствам следующий циркуляр: «Чтобы сохранить единство политической линии и обеспечить использование полученного опыта, согласно воле фюрера руководитель Партийной канцелярии также заботится о единообразной разработке политико-конфессиональных дел на имеющих гражданскую администрацию присоединенных или занятых территориях. При этом он путем консультаций с компетентными германскими органами учитывает отличающиеся в разных местах правовые и реально существующие отношения. Для этой цели ваше учреждение также должно информировать руководителя Партийной канцелярии по всем важным и принципиальным вопросам и своевременно высказывать свою точку зрения»[1026].
Но не имея своего административного аппарата на оккупированных территориях СССР, Борман мог влиять на религиозную политику там в основном опосредованно, через рейхскомиссаров и т. п. Характерный инцидент произошел весной 1944 г. Узнав, что 10 марта в Кракове состоялось совещание о конфессионально-политических делах с участием представителей ведомства Розенберга и подотдела церковных дел правительства Польского генерал-губернатора, Борман отправил Розенбергу 3 мая рассерженное письмо: «Я указываю на то, что фюрером на меня была возложена ответственность за выполнение разработки этих вопросов партией… Поэтому обсуждение подобных вопросов представителем Вашего ведомства с представителями государственных учреждений в целом и на новых территориях в особенности противоречит указаниям фюрера. А потому я был бы благодарен Вам, если бы в будущем полностью считались с их исполнением и при всех обстоятельствах отказались от подобного рода переговоров»[1027].
Особенно неясен был вопрос разделения компетенции различных ведомств в церковной сфере на Востоке в первые месяцы войны. В это время каждый местный представитель оккупационной власти по своей инициативе занимался (или не занимался) регулированием этой проблемы, причем нередко в качестве стимула действовала давно существовавшая конкурентная борьба между «гражданскими» и «военными». Первоначально особенную активность стремилось проявлять СД. Свои самопровозглашенные притязания на лидирующую роль в практическом осуществлении церковной политики оно отстаивало в борьбе с Министерством занятых восточных территорий, МИД, РКМ, политическими отделами рейхс- и генералкомиссариатов, церковными экспертами в абвере, ОКВ, ответственными за вопросы душепопечения офицерами вермахта и учреждениями местного «самоуправления» (главным образом в Прибалтике). Впрочем, последние существовали недолго. В результате директивы Розенберга от 13 мая 1942 г. и последующих указаний произошел роспуск церковных отделов в органах местного «самоуправления» — не должно было существовать даже внешней видимости государственной поддержки Церкви. В результате этого запрета все регулирование церковных дел легло на учреждения германской администрации, которые нередко с ним не справлялись и не могли так, как они хотели, контролировать возникавшие религиозные организации[1028].
Первые директивы РСХА, ОКВ и т. п. о церковной политике на занятых восточных территориях плохо доходили до нижестоящих инстанций, кроме того, они были сформулированы в общем виде, без необходимой детализации. На заседании РСХА 22–23 сентября 1941 г. вообще было устно заявлено, «что так как в церковно-политической области многое никогда не может быть изложено в приказах и письменных директивах, работники ведомства должны уметь читать между строк и после этого действовать». Указ Розенберга о правовом положении религиозных обществ от 13 мая 1942 г. и изданные на его основе распоряжения рейхе комиссаров довольно поздно попали к нетерпеливым «практикам», не желавшим ждать так долго. Х.-Х. Вильгельм справедливо писал, что работники СД уже в период отсутствия директив пытались по своему разумению с большим или меньшим успехом разрешить существующую проблему. «Озабоченные бюрократы» полагали, что нельзя допустить вакуума и необходимо самим проявить инициативу. Они считали, что церковное развитие только тогда останется под контролем, если с самого начала «направить его по правильным рельсам». В отличие от многих офицеров абвера и вермахта, среди которых даже встречались отдельные образованные богословы, большинство занимавшихся церковными вопросами офицеров полиции безопасности и СД уже вышли из Церкви и гордо писали о себе в личном деле как о бесконфессиональных или неверующих. Некоторые из них были убежденными врагами Церкви и религии и это, естественно, проявлялось в их практической деятельности. Следует отметить также, что службы СД чрезвычайно недоверчиво относились к русским священникам вне зависимости от их юрисдикции. Лишь в редких случаях офицеры полиции безопасности не испытывали подозрений, что священники каким-нибудь образом сотрудничали с НКВД или коммунистами, возможно, и сейчас еще действуют по их заданию. И все же в СД, как и в гражданской администрации, преобладали прагматики; и даже известные своими «свирепыми» церковно-политическими взглядами руководители режима — Гитлер, Борман, Йодль или Гиммлер должны были считаться с тем, что порой их полные фантазий концепции ослаблялись на нижнем уровне до неузнаваемости[1029].
По мере создания и укрепления органов гражданской администрации влияние СД в церковно-политических вопросах все более отходило на задний план. В целом можно констатировать, что почти весь период оккупации главную роль в практическом осуществлении религиозной политики на оккупированных территориях СССР играли РМО и его рейхскомиссары, которые при этом, правда, в принципиальных вопросах должны были руководствоваться директивами партийных вождей и лично Гитлера. Как говорилось в сводке полиции безопасности и СД от 24 июня 1942 г., Министерство занятых восточных территорий стремилось во время войны политически обезопасить области «за спиной» вермахта и воспрепятствовать распространению саботажа, партизанской деятельности и т. п. Поэтому министерство выступало за предоставление местному населению возможностей определенного культурного развития и даже участия в управлении, хотя бы только и на срок войны[1030]. Особенно явно эта линия проявилась в прибалтийских генерал-бецирках. Но и чиновники РМО, как и их шеф — А. Розенберг, писавший: «Христианский крест должен быть изгнан из всех церквей, соборов и часовен и заменен единственным символом — свастикой»[1031], были в принципе враждебны всякой форме христианства.
