Отец женился еще юношей. Женился, чтобы спасти семью. Сделал бы он еще раз то же самое, памятуя о прошлом?
Полог шатра откинулся, и вошла Мамочка К. Она взглянула на Логана с легким, но искренним сочувствием. Где ей понять? Разве знает она, что такое любовь? По ней, так выбор очевиден. Жениться на Тэре, потом разбираться с проблемами. На его месте она занялась бы интригами и манипуляциями. Дошло бы дело — и покончила бы с Тэрой.
— Пора, — сказала Мамочка К.
— Символ безупречен, — похвалил Логан. — Спасибо.
— Обратил внимание на крылья? — спросила она. — Кончики выходят за круг, ваше величество. Кречет всегда будет парить свободно.
Они вместе взошли на круглый, размером почти с Дыру помост. Круг, символ идеальной, вечной и нерушимой природы супружества. Ощущая на себе тысячи взглядов, Логан поднимался, чтобы занять место в центре. Сердце вдруг екнуло. Он словно очутился в замкнутом пространстве, его стало подташнивать. Логан вспомнил, как старался вытянуться над Дырой, да подальше. Ради чего? Ради куска хлеба пополам с мочой, которым в другое время не стал бы кормить даже животных.
Заиграла музыка, и его хлеб пополам с мочой изящно ступил на помост.
Отчасти Логан был голоден до нее, хотел ненасытно, как еду в Дыре. В последние три месяца, озабоченный только тем, как бы выжить, он так ослаб и отощал, что едва ли думал о сексе. Хотя перед Дырой едва ли думал о чем-то другом, кроме секса. Теперь, на свободе, силы прибывали, и прежний Логан возвращался. Тэра Грэзин была высокой и гибкой. С почти мальчишескими формами, зато очень женственной улыбкой. Она и двигалась как женщина, которая знает, что любят мужчины. И знает, что у нее это есть. Изголодавшийся Логан сгорал от желания.
Буханка с мочой всегда была на вид аппетитна — пока не откусишь. Но она, по крайней мере, насыщала, и неважно, что ты чувствовал потом. Что ж, зато теперь у него будет секс. Ей-богу, уже двадцать один год — и все еще девственник.
Ирония мысли заставила его мрачно улыбнуться. Тэра заметила и улыбнулась в ответ. Выглядела она потрясающе. Волосы уложены в нечто затейливое. Интересно, подумалось Логану, сколько портных, браня друг друга два последних часа, ухитрились переделать одно из ее платьев в подвенечное? Ушитый до стройной фигурки Тэры наряд был традиционного зеленого цвета, символа богатства и новой жизни. С витиеватыми завязками на спине и длинным разрезом юбки — явно не по обычаю, зато соблазнительным. Довершала ансамбль элегантная вуаль, символ целомудрия, идеально сочетавшаяся с платьем, если уж не с женщиной, на которую платье было надето.
«Что ж. Секса будет, сколько захочу, если ее репутация хоть в малой степени заслуженна».
Мысль теплой струей ударила в живот. Нет, о репутации лучше не думать.
Что бы он ни чувствовал, Тэра Грэзин осуществила то, что казалось невозможным. Она и сексуальна, и в то же время царственна. Для нее все это власть, которую давали положение, личность или тело, средства навязать свою волю.
Власть. Граф Дрейк сказал, что это и есть искушение.
Тэра встала рядом и застенчиво взяла его за руку. Народ возликовал. Взяла точь-в-точь как Дженин Гандер, когда ее отец объявил об их женитьбе. Логан сглотнул подступившую к горлу тошноту. Дженин вела себя искренне. Тэра была на том званом обеде и видела, что делала Дженин и как это одобряли люди. Она сознательно подражала Дженин.
— Расслабься, — шепнула Тэра. — До исполнения всех твоих желаний осталось пять минут.
«Тэра, ты просто дура, если этому веришь».
Логан изобразил улыбку на лице и повелел телу расслабиться. Нет, это не то, что он выбрал бы по собственной воле. Однако он сумеет все изменить. Сможет победить Урсуула. Искоренить Са'каге. Отменить плохие законы. Он сможет…
Вот оно. То, что имел в виду граф Дрейк. Искушение властью. Логан мысленно перевернул свои амбиции вверх тормашками. Это не для меня, говорил он себе, а для людей. А не лукавит ли он? Логану понравилось отдать приказ о казни Горхи; понравилось, как он выпроводил за порог графа. Логан требовал, и все свершалось на глазах. Люди подчинялись. Он так долго был беспомощен в Дыре, что мысль «никогда ни от кого не зависеть» звучала медом на устах.
«Отлично, граф Дрейк, я понимаю. И где же теперь выход?»
Слишком поздно. По правую руку стоял гекатонарх в богатых одеждах: сто цветов для ста богов. По левую — человек в простом коричневом плаще, патриарх единого бога. Герцог Уэссерос занял место посередине. Тэра проследила, чтобы церемония носила тройственный смысл. Овации зазвучали крещендо, когда пятнадцать тысяч людей взревели до хрипоты — ради пары, которая их спасет.
— Могу я обратиться к людям с речью? — спросил Логан.
— Исключено, — отрезала Тэра. — Что еще за уловка?
— Это не уловка. Я просто хочу говорить с теми, кто за нас прольет кровь или сложит голову. У меня такой возможности еще не было.
— Ты задумал настроить их против меня, — сказала Тэра.
— Как насчет того, — рассудил герцог Уэссерос, — чтобы Логан поклялся не говорить о тебе ничего плохого? Если обмолвится, я выйду и остановлю его. Это приемлемо, мой господин?
— Да.
— Моя госпожа? — сказал герцог Уэссерос. — Он все-таки их король.
— Только быстро.
— Логан, пять минут, — объявил герцог, затем подошел ближе и понизил голос: — Да вдохновит тебя дух Тимэуса Ринддера.
Возможно, это свидетельство поддержки. Тимэус Ринддер был столь искусным оратором, что превращал фиаско в бегах на колесницах в удачный ход, хотя его и связывали те же ограничения, которые герцог Уэссерос наложил на Логана. Определив такие правила игры, герцог как бы заявлял: «Сумеешь переманить людей на свою сторону, я тоже присоединюсь».
— Друзья мои, завтра мы встанем бок о бок в грохоте битвы.
Едва Логан произнес первые слова, как они зазвучали громче вдвое, вчетверо. Он смолк, затем увидел улыбку мастера Найла в первом ряду. Логан притворился, что это не важно, и остальные тут же последовали его примеру.
— Завтра мы встретимся лицом к лицу с врагом, которого отлично знаем. Вы видели его, бросавшего тень на ваши двери. Его сапоги, оставлявшие грязь на ваших полах. Его факелы, поджигавшие ваши поля. Вы на собственной шкуре ощутили его плеть, кулаки и презрение, но отказались сдаться!
Нервы Логана и самокритика: «Мог ли я сказать лучше? Не дрожит ли голос? Почему так трудно дышать полной грудью?» — сошли на нет, едва он глянул на поднятые кверху лица людей. Его людей. Несколько месяцев назад он и представления не имел, кто такие люди Сенарии. Да, он знал и любил простых подданных Джайров, однако разделял светское презрение аристократов к черни. Легко просить безликую и безымянную толпу идти на смерть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
