— Ну, куда идти?
Хала смотрела на него с удивлением, будто он взвалил на себя мешок мусора и вознамерился его спасать. Разработанная на бумаге теория затрещала по швам при первом же столкновении с предполагаемой подопытной.
— Объясни мне, какого черта? Ты ведь говорила, что такие, как ты, ищут людей. Получается, вы что-то вроде спасателей, так? Тогда почему тебе вообще пофигу, что происходит сейчас?
— Лагеря нет. Люди — ваша забота. Вы платите нам, мы находим и тащим заботу к вам. Куда ее теперь девать?
Шли по улице медленно, прижимаясь к стенам домов и прислушиваясь. В городе стреляли. На тротуарах попадались свежие и высушенные солнцем тела. Однажды раздался хлопок и грохот отдаленного взрыва. Женщина на руках Завалова вновь пришла в себя и начала скулить.
Хала свернула в двери неприметной лавки под выгоревшей вывеской. Завалов шагнул следом и остановился, увидев ряды книжных полок.
— Проходи. Здесь не будут шарить. Я жила тут, напротив.
От дома напротив ничего не осталось.
Хала нырнула за кассовую стойку, уселась на пол, вытянув ноги. Завалов уложил рядом женщину. Сел, прислушиваясь к свинцовой тяжести в ногах и ноющим плечам. Горло пересохло. Завалов достал из рюкзака бутылку минералки, отпил, предложил остатки Хале. Та улыбнулась, показав припрятанную под курткой флягу.
Раненная пила с большим трудом и, кажется, не вполне понимала, что происходит. Завалов еще раз осмотрел рану. Здесь мог помочь только хирург. Кажется, проще было не мучить женщину и оставить в подъезде. Поразмыслив, Завалов понял, что наткнулся на некий логический парадокс. Он хотел послать всех и сбежать, но не мог оставить раненную. В какой момент воспитательного процесса ему в голову была заложена эта программа, не дающая осечки? Одно понятно сразу — до таких вершин его собственному проекту далеко.
— А теперь чего?
— Ждать.
— Отлично. Тогда давай свою шайтан-коробку.
— Что?!
— У нас ведь отношения, построенные на прочном фундаменте капитализма? Браслет ты забрала. Или верни, или…
— Стой! Очень осторожно.
Хала подвинулась и наклонила голову. Завалов достал из рюкзака лэптоп в противоударном корпусе. Он уже подозревал, что все зря. Запустилась система, на экране выплыло окно настроек, предлагающее выбрать параметры объекта исследования. Учтен был даже заранее низкий уровень интеллекта. Но во все многомесячные расчеты вкралась одна фатальная ошибка. Готтентотская мораль, так ведь сказал Кузнецов.
Хала — чистый лист. Но ошибкой было считать, что она просто не знает о каких-то примитивных человеческих вещах. Она смотрела на мир с другой стороны. Программа вряд ли подыщет слово, что сможет зацепиться, в этом стерильном от современных норм сознании.
Завалов отцепил коробку-переводчик, повертел, разыскивая нужный разъем для переходника.
— Осторожно! — взвизгнула Хала, хватая его за руки.
От коробочки тянулись провода. Два, самых толстых, уходили в ушное отверстие, остальные скрывались под волосами. Боясь дернуть, Завалов заставил Халу наклонить голову ниже. Поднял волосы и тут же отпустил. Едва не выронил переводчик.
— Что это? — глухо спросил он.
— Она не снимается, да? Доктор Кузнецов пришил ее насовсем, после того, как мне выстрелили в голову.
Завалов трясущимися руками ощупал провода визора. Крошечный диод мигал, обозначая запись изображения с фронтальной камеры. Старая технология. Конечно, ведь есть еще объекты, для которых не годятся беспроводные девайсы. Визор был подключен к тому же разъему, что и переводчик. Напрямую.
— Глаз слепой?
— Да. Ударили сильно, и он перестал видеть.
Покопавшись в рюкзаке, Завалов нашел нужный переходник в смотке проводов.
— Знаешь, куда воткнуть?
Хала кивнула и полезла рукой под волосы.
Завалов защелкал клавишами, и аппаратура на голове ожила. Визор засветился, коробка-переводчик заискрилась диодами. Хала ойкнула. Села прямо, обняв колени и уставившись в одну точку.
Глядя на ползущую по экрану полосу загрузки, Завалов подумал, каким дураком был еще с утра. Да что там! Весь массив работы казался ему теперь безотчетным движением в тупик.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он разрабатывал системы структурирования, писал обучающие программы. Одна учила детей рисовать, другая накрепко вбивала основы первой медицинской помощи. Третья, ставшая международным проектом и принесшая ему первые серьезные заработки, в семидесяти четырех процентах случаев ухитрялась заложить в голову взрослого человека вторую языковую матрицу. А если взять для примера подростка, то вероятность успеха увеличивалась до девяноста двух процентов.
В те поры Завалов был счастлив и уже воображал свою фамилию среди лауреатов престижных премий. Если родной язык — определенная структура, навсегда привязывающая нас к образу мышления и картине мира, то он ухитрился найти читерский код, позволяющий перестроить разум и расширить внутреннее зрение. А значит, стоило лишь чуть модернизировать программу…
— Зачем ты это делаешь? — спросила Хала.
Завалову показалось, что в полумраке торгового зала ее глаза как-то странно блестят. Тяжело вздохнул, растер лицо ладонями. Не глядя, захлопнул лэптоп. Диоды мерцали — запись продолжалась.
— Хотел бы я сказать, что из любви к человечеству, но ты — персона еще менее романтичная, чем доктор Кузнецов. Поэтому ответ прост: я чесал свое ЧСВ. Знаешь, что это такое?
— Гордость? — сдвинув брови, переспросила Хала и шмыгнула носом. — Конечно, знаю.
— Какой у тебя автоподбор слов красивый. Жаль только, не на все слова перевод найдется. А я про это и не подумал.
— А что думаешь теперь?
— Думаю, что это был бы отличный повод для гордости. Представь: благодаря мне в мире могло стать чуть больше правильных людей. Одна большая кнопка, которая бескровно исправит все. Простой советский студент, переписавший мир. И державе хорошо, и мне — приятно.
— Я видела информацию, — кивнула Хала, постучав ногтем по переводчику. — Но ты спрашивал «почему», можно и я спрошу? Почему ты об этом думаешь? Зачем вообще нужны эти усилия? Кажется, нужна цель.
— Цель проста и незатейлива. Чтобы, к примеру, твои дети жили в мире, который стал чуточку лучше.
— У меня уже нет детей. Доктор Кузнецов сказал, что больше не будет. Зачем столько сил прилагать? Можно просто жить. Кушать дают — уже хорошо. Поспать — хорошо. Что еще надо?
— Нет, это цели из нижней ступени знаменитой пирамидки. Интересны только первое время. Прогрессивному человеку нужно уже что-то другое, что руками не потрогаешь. — Завалову показалось, что он ослышался: — У тебя были дети?
— Да. Двое.
На некоторое время за стойкой воцарилась тишина.
— Тебе сколько лет? — уточнил Завалов.
— Шестнадцать.
Лучше не стало.
В шестнадцать Алиса заняла первое место на всесоюзной олимпиаде и получила путевку в Артек. Грамота до сих пор висит дома у родителей. А Вадим готовился к поступлению, ему было не до радостей жизни. Все кажется, вот этот рубеж перетерпеть, и — вот заживу, вот действительно классно станет! Но за горизонтом всегда оказывалось непаханое поле новой большой работы. И из радостей — покушать, да поспать.
— А какие такие слова, которых нет у меня в переводчике? — не выдержала Хала. — Ты скажи вслух, а я скажу, как переводится. Такого быть не может! Доктор Кузнецов сказал, что это хорошая модель.
Завалов подумал, что не сможет объяснить ей то, до чего только что дошел собственным умом. Просто потому, что нельзя взять и вложить в чужую голову свои красивые и правильные мысли. Все равно, что кидать семечки на асфальт и ждать, когда же вырастет подсолнуховое поле. Он и сам только сейчас понял, как эти ожидания далеки от реальной жизни.
— Ну, давай попробуем. К примеру, сострадание — это что?
Хала нахмурилась.
Время тянулось медленно. В горячем воздухе кружились мухи, привлеченные подсыхающей кровавой лужицей. Раненная женщина сидела, привалившись к стойке и закрыв глаза. Беззвучно шевелила губами. Завалов отломал ножку кассирского стула и дважды выходил на улицу, пытаясь понять, что творится в городе. Против АК нет приема, но хоть от очередного вооруженного мусором ребенка можно отбиться. Хотя, конечно, смотря какой ребенок.
