— Все подходят. Спасибо, Майло. Я с утра отправлю запрос на переход в Бермонт.
— Удачи, Игорь, — Тандаджи помолчал, словно увлекшись наблюдением за вяло плавающими рыбками и спросил словно невзначай. — Что с Дробжек? Она бы тебе пригодилась.
— Она у матери, больше негде, — ровно ответил Стрелковский, хотя внутри, как обычно за последние дни, кольнула дурная вина, щедро замешанная на стыде. — Я сегодня собирался ехать решать вопрос с ней, но видишь, как получается.
— Я могу позвонить ей и прислать к тебе, — предложил тидусс.
Игорь взглянул на часы.
— Нет, Майло. Это только мое дело, прятаться за тебя я не буду. До утра еще время есть. Подними телепортиста, пусть будет готов забрать меня с Севера. Она сама Зеркала только на очень небольшие расстояния может открывать. Поговорю. Не согласится — возьму другого, хоть и не хотелось бы. Поеду. Все равно до утра ничего не решится.
Тандаджи сложил пальцы домиком и смотрел на него так одобрительно, будто не он был учеником Игоря, а совсем наоборот.
Полковник Стрелковский перешел штатным телепортом до Лесовины. Там его уже ждал телепортист, перенесший его в самое ближайшее к дому Люджины поселение, в котором могли добыть штатный листолет. Он поднялся на борт двухместного полицейского аппарата, похожего на небольшое вытянутое яйцо с острым носом — если смотреть снизу, то смотрится как липовый лист — и бодрый водитель, выжимая по-максимуму, понес Игоря Ивановича над заснеженными, тихими лесами Севера, над плоскими льдами белых озер и над редкими, разбросанными по территории огнями хуторов и деревень. Хорошо, что Люджина жила не в предгорьях — иначе листолетом бы не добрался.
Летели долго, больше полутора часов — Стрелковский, умеющий спать в любых условиях, прикорнул под глухое бормотание радио и незатейливые песни. В салоне пахло пластиком и совсем немного — маслом и кофе. Звонил Тандаджи — вернулась королева, вызвала его и дополнила информацию о происшествии, кандидатуру Игоря на командование гвардией одобрила, приказала отчитываться каждый день. После звонка полковник снова погрузился в полудрему под убаюкивающий свист листолета.
Свои ошибки, чужая боль — тяжелый груз на совести. Да и нельзя выходить на опасное дело, не закрыв долги. Как бы ни сложился разговор с напарницей, он обязан сделать, чтобы она не держала на него зла. Пусть такого общения, как раньше, больше не будет.
Жаль, что не будет.
Не сказать, чтобы он скучал или тосковал по Дробжек — после поездки на остров все чувства у него стали приглушенными, ушла резкость и острота, и он, привыкший тащить в себе неподъемную тяжесть, словно лишился части души. Но дом его снова казался пустым. Оказывается, он привык к знанию, что напарница где-то рядом, что вечером они, если он не задерживается на работе, обязательно поговорят за ужином. Не хватало ее спокойствия и ясности мысли, мнений, которые она высказывала и которые могли подтолкнуть его к решению, периодически прорывающейся и удивляющей его иронии — и упорства. Как-то увереннее он стал держаться на земле, пока напарница была с ним, словно именно она удерживала его в мире.
Да уж, Игорь Иванович, Игорь Иванович. Что бы ни было — Люджина женщина и боевой товарищ. А ты и женщину обидел, и товарища ударил. Натворил ты дел. И, главное, как за это извиняться? Что сказать?
После бурной ночи на Маль-Серене в нем что-то надломилось. Любовь все еще была с ним, как и тоска, но не в нем, а рядом — и окунуться так же безоглядно, как это случалось раньше, не получалось. И он остро чувствовал потерю и пустоту внутри. То, что столько лет составляло смысл его жизни, разбилось, разлетелось осколками. Теперь воспоминания о королеве неизбежно тянули за собой и другие, недавние, горячие и злые, заглушались голосом совести. И никак ему было не вернуть равновесие.
— Через минуту будем на месте, господин полковник, — сообщил пилот, замедляя ход. Игорь выглянул в выгнутое стекло окна — листолет двигался над небольшим замерзшим озерцом с хорошо заметными в лунном свете темными квадратами прорубей и голубоватыми наплывами льда. Впереди стоял небольшой деревянный дом с пристроенной баней. Из труб прозрачным маревом струился дымок, спускался на снег и лениво растекался по земле серым туманом. Ему даже показалось, что в кабине запахло гарью.
Листолет мягко приземлился на снег. Пилот открыл дверь, с шуршанием опустился вниз трап, и Стрелковский сошел на мерзлую землю. Было очень тихо. Двор был вычищен, к стене дома у массивной двери были прислонены широкая лопата и лом. Рядом с жилищем виднелись какие-то хозяйственные постройки. Все казалось довольно крепким, будто тут работала не одна пара мужских рук.
Игорь запахнул пальто — мороз сразу принялся покусывать сквозь зимние ботинки, через одежду — и направился к дому. За его спиной почти беззвучно поднимался в небо листолет.
Стук в дверь гулко разлетелся по всем окрестностям, будто он в барабан ударил. В доме словно не было никого — но вскорости раздались шаги, дверь распахнулась, выпуская теплый парок с запахом молока и хлеба, и на пороге выросла Анежка Витановна, закутанная в шаль.
— Явился-таки, — грозно сказала она и хрустнула костяшками пальцев. — Что ж ты так-то, Игорь Иванович?
— Я за Люджиной, — проговорил Стрелковский — и не выдержал колкого взгляда северянки, опустил глаза. — Поговорить хочу.
Мать напарницы пожала плечами, отвернулась и через плечо бросила:
— В коровнике она, скотину доит. Иди, говори.
В дом она его не пригласила.
Коровник тоже был большим, добротным, как и все вокруг. Запах прелого сена и навоза полковник почуял за несколько шагов до входа — и вокруг лежали соломинки, втоптанные в снег. Помедлил чуть, толкнул дверь, подбитую снизу войлоком и оттого шедшую тяжело, вошел и аккуратно притворил ее на место.
Здесь запах животных был гуще, душнее, но и сеном пахло приятно, уютно и тепло. Из-за тонких воротец слышался звук бьющих о жестяное ведро струй и успокаивающий скотину голос Люджины. Коровы притоптывали, вздыхали, где-то в углу блеяли козы.
— Мам, я скоро закончу, — раздался голос напарницы, — ты чего пришла?
— Капитан, это я, — Игорь открыл дверцы, зашел внутрь. Северянка, в толстом платке, которым были обвязаны волосы, в каких-то войлочных штанах и стеганой куртке, поверх которой был накинут белоснежный халат, взглянула на него с хмурым удивлением. Не ожидала. Но не остановилась — так и продолжала, ловко, уверенно доить пеструю, пузатую и мордастенькую коровенку. Молоко в ведре так и пенилось.
— Здравствуйте, Игорь Иванович, — спокойно сказала она. — Рано вы. Не спится?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
