Когда реклама вклинивается в фильм и вместо задуманного режиссёром катарсиса начинается пошлое восхваление жвачки без сахара, мельтешение дебильно-слащавых рож кажется нескончаемым. Однако стоит потерять бдительность и отвлечься – и нипочём не ухватишь начала долгожданной программы, обязательно что-нибудь да пропустишь. Тётя Фира давно уяснила это для себя, но тем не менее каждый раз попадалась. Когда она закрыла холодильник и вновь обратила взгляд на экран, там уже вовсю шёл утренний выпуск «Информ-TV». Однако, к её разочарованию, показывали не поваленные деревья и разбитые ими витрины дорогих магазинов, а просторный гараж какого-то автохозяйства.
– Ну и что? – довольно громко спросила тётя Фира, но тут же понизила голос, вспомнив про спящего за тоненькой стенкой жильца. – Без вас не ясно, что автобусов на линии нет?..
Она успела решить, что речь шла либо о низкой зарплате водителей, либо о том, что первый снег в году, как всегда, явился полной неожиданностью и начисто парализовал городской транспорт. Однако тут в мутных глубинах экрана возникло что-то вроде человеческих силуэтов, нарисованных мелом на полу гаража. Внутри каждого контура темнели густые потёки, неуловимо отличавшиеся от пятен мазута и масла, испещривших цемент. Тётя Фира безошибочным движением схватилась за рукоятку громкости.
– … С беспредельным цинизмом, типичным для наёмных убийц, – сдержанно зазвучал полный боли знакомый голос Благого. – Вот здесь, на холодном полу, навеки остались трое молодых телохранителей, ценой жизни защищавших своего принципала… Врачи ещё не потеряли надежды спасти четвёртого, но и он вряд ли скоро сможет что-нибудь рассказать…
Камера двинулась мимо распростёршихся силуэтов, мимо подъёмника и мойки. Кадр плавал, покачиваясь, имитируя движение бегущего человека. И эффект был достигнут: когда за спиной щёлкнул, отработав, электрический кипятильник, тётя Фира вздрогнула, как от выстрела. На экране уже проплывал нарядный, чистенький офисный коридор. По светлому паласу тянулась цепочка жирных следов. Два сотрудника милиции, попавшие в поле зрения камеры, едва мелькнули в тумане по краю картинки: что, мол, толку от вас!..
– Опять бизнесмена укокошили, – вздохнула тётя Фира.
– Он не дожил до тридцати лет, – безысходно сообщил ей Благой. – У него остались жена и маленький сын…
– Вот здесь он… свой последний бой принял… – раздался за кадром голос недавно плакавшей женщины. – Видите, стена разворочена, тут дырка от пули была… милиция вынула… Это Миша из пистолета отстреливался… защищался… Извините…
Голос женщины задрожал и сорвался. Она стояла у приоткрытой стеклянной двери в кабинет и опиралась на стену, прижимая к лицу смятый платок. Экран древнего телевизора мерцал и рябил, но тётя Фира даже без очков различила возникшую надпись: «Инесса Шлыгина, вдова».
– А зохн вэй агицен паровоз!.. – вырвалось у неё. После чего она вскочила на ноги, обеими ладонями захлопнула себе рот и так, стоя, досмотрела до конца всю передачу.
Рядом с Инессой появился гигант в камуфляже, чуть не лопавшемся на полноватой фигуре. Он обнял женщину и протестующе выставил в объектив пятерню: такое горе у человека, а вы с камерой лезете!
– Орудие преступления было столь же чудовищным, как и вся расправа, случившаяся в этих стенах, – деликатно отворачиваясь от Инессы, продолжал Благой Он был трагически небрит и вообще имел вид проведшего всю ночь на ногах. Однако микрофон держал точно боевую гранату: – Мы помним, кого в древности распинали гвоздями… Вот и мне только что показали ржавый гвоздь, оборвавший жизнь человека трудной судьбы, делавшего добро… Мужа, отца…
Камера показала лучащееся рассветным солнцем окно кабинета и пустое кресло возле компьютера. Оператор быстро изменил фокус, и кресло стремительно приблизилось – так, словно что-то летело к нему от двери. И стало видно, что на высокой кожаной спинке тоже запеклись подозрительные потёки. А на крышке стола стояла в рамочке трогательная фотография улыбающегося двухлетнего мальчика.
– …Но пусть не торжествуют победу те, кто, подослав к Михаилу Шлыгину киллера, хотел вместе с ним убить и нашу надежду, – непреклонно возвестил с экрана Благой. Теперь он стоял на покрытом тающей жижей газоне, а за спиной у него проносились по Варшавской улице автомобили и виднелись раскрытые автоматические ворота. – Им не вытравить семена красоты, разума и добра, во множестве посеянные покойным. И вот первое тому свидетельство: самоотверженная работа на благо общества и страны, которой так много сил отдал ушедший, будет продолжена. Я говорил сегодня с теми, кому выпало сменить у руля погибшего капитана…
Тётя Фира выключила телевизор так, словно он был миной с дистанционным взрывателем, и принялась судорожно одеваться на улицу. Она не особенно понимала, что делает, – только то, что оставаться в квартире вдруг сделалось физически невозможно. Она натянула тёплые чулки, механически всунула ноги в резиновые боты, с ужасом огляделась вокруг – и почти бегом ринулась в коридор, шарахнувшись от двери, за которой спал её постоялец. В руках у тёти Фиры болталась синяя капроновая авоська, тоже подхваченная помимо всякой мысли, просто потому, что без неё она давно уже не представляла себе ежедневных «выходов в свет».
По счастью, коммунальный коридор был пуст, и тётя Фира выбралась на лестницу, не наткнувшись ни на кого из соседей. Потом за спиной тяжело бухнула, закрываясь, пропитанная сыростью дверь подъезда. Тётя Фира зажмурилась от яркого света и остановилась, тяжело дыша и пытаясь собраться с мыслями.
То, что её жилец некогда звался Костей, носил фамилию Иванов и был приятелем Киры, – это она поняла в самый первый день его появления. Поняла, но ни о чём не спросила, нутром ощутив: лишние вопросы этому человеку задавать определённо не стоило… если только она не хотела потерять его из виду навсегда. Она не захотела. И долгое время считала его чуть ли не подарком судьбы, доставшимся ей на старости лет. И вот вчера, то есть вообще-то совсем даже сегодня, он явился домой в половине третьего ночи, и она как ни в чём не бывало зашила глубокую огнестрельную борозду у него на плече. А потом, запершись в ванной и чувствуя себя бойцом незримого фронта, отстирывала тельняшку и свитер, пропитанные кровью и провонявшие порохом. Уж этот-то запах она пока ещё не забыла. Шма-Исраэль!.. Погубитель Кирочки, павший – согласно Благому, от рук наёмного убийцы – в день её смерти. И Кирочкин невенчаный муж с жуткими пустыми глазами и разорванным пулей плечом… Её, тёти-Фирин, жилец Алёша… О, шма-Исраэль…
И ведь – если положа руку на сердце – все эти месяцы она ЗНАЛА. Что он такой же инженер-электрик, беженец из Киргизии, как сама она – Мата Хари. Тарасику шею чуть не свернул. Валю Новомосковских с дружками по одной половице ходить выучил. Тане Дергунковой какую-то бутылку угрохал, после чего она производство своё на квартиру к сожителю перенесла… Некоторые снегирёвские художества тётя Фира видела сама, об остальных ей рассказывали. Киллер… Наёмный убийца… Тётя Фира попробовала примерить ужасное слово к Алёше. Её Алёша!.. Нет!.. Изгадал изгадаш шмей рабо…
Перед глазами побежали чёрные точки. Эсфирь Самуиловна без сил опустилась на ствол тополя, подпёртый обломанными сучьями, точно скамья ножками, и поняла, что надо срочно что-то решать.
Отдохнув немного, она по-прежнему без особой цели побрела к выходу из двора…
– Фирочка! – окликнули её знакомые бабушки проводившие утреннюю летучку на застеленных газетами скамейках возле детской площадки. – А мы смотрим мимо идёте, как в воду опущенная, не поздороваетесь? Что-то вы совсем бледненькая сегодня! Давление, поди скачет из-за погоды?..
– Да… – пробормотала тётя Фира. – Наверное…
– А мы тут моего обсуждаем, – сказала одна из бабушек, Наталья Фоминична, и тётя Фира вспомнила что она тоже вроде обитала в двух комнатушках одна и ради приварка к пенсии тоже вроде пустила жильца. – Ведь что намедни учинил? – явно не в первый раз стала жаловаться Наталья Фоминична. – Молодо-о-ой!.. Пришёл выпимши, патефон свой на полную громкость, а сам по телефону звонить! Он это, значит, в коридоре себе разговаривает, а мне его музыка как палкой на голове! Выселю!.. – пригрозила она, глядя на тётю Фиру так, словно это та была во всём виновата и выселять предстояло именно её.
– А ваш-то как, Фирочка? Не обижает? – спросила другая старушка. – Да вы не стойте, присаживайтесь. Прямо смотреть жалко на вас.
– Да я так… в магазин бегу… – неуклюже соврала тётя Фира. Скомкала в руках хозяйственную авоську и вдруг выпалила: – Мой-то? А образцовый он у меня, и вам такого желаю. Вчера вот в восемь вечера домой пришёл, программу «Время» со мной посмотрел и спать лёг…
Сказав так, она задохнулась и деревянной походкой пошла прочь. Несмотря на возраст, у неё был очень острый слух, и она услышала, как Наталья Фоминична заговорщицки прошептала ей в спину:
