Мы подошли вплотную к «Вендвинду» и теперь нам нужно было причалить к нему. Большую часть работы должна была выполнить автоматика, но могли возникнуть проблемы, которые я должен буду решать сам.
Мучительно тянулись бесконечные секунды. Я смотрел на датчики приборной панели, от показаний которых зависела жизнь или смерть не только наша, но и корабля, к которому мы приближались, в любой момент готовый внести поправки. И вот мы оказались у цели. На экране возникло изображение открытого люка, ведущего в ангар для шлюпки. Когда его створки закрылись за нами, экран погрузился в темноту. Я облегчённо вздохнул. Но Ит. неожиданно вскочил и вцепился в подлокотник.
— Беда. Сейчас… — он не успел закончить мысль.
Я не могу описать то, что произошло — в человеческом языке нет для этого слов. Мы не успели занять места в креслах, не успели подготовиться. Нас даже не предупредили. Корабль вышел в гиперпространство…
Рот был полон крови. Она текла по подбородку. Открыв глаза, я увидел темноту, темноту, от которой возникло страшное ощущение слепоты. Всё тело было пронизано болью, при попытке шевельнуться переходившей в неистовую агонию. Но мне как–то удалось поднести руку к голове, и я почувствовал под пальцами липкую кровь.
Я ничего не видел!
— Ит! — простонал я. Звук эхом прогремел в ушах, пронзая мозг огнём.
Ответа не последовало. Темнота не исчезала. Я попытался на ощупь узнать, что творится вокруг меня. Рука упёрлась во что–то твёрдое. Возникло воспоминание. Я был в шлюпке. Мы вернулись на корабль за секунду до того, как он вышел в гипер.
Я не знал, насколько серьёзно я ранен. Так как шлюпка изначально предназначалась для спасения пострадавших в космических катастрофах, мне нужно было только вновь оказаться в кресле, и автоматически включившееся устройство окажет мне помощь.
Я попытался найти кресло. Хотя одна рука мне подчинялась, другой я не мог шевелить совсем. Я не нащупал ничего, кроме стены. Тогда я пополз, касаясь её пальцами. Кабина шлюпки была настолько тесной, что я сразу же должен найти одно из кресел. В полной темноте я водил рукой из стороны в сторону. Она не касалась ничего.
Если я был в шлюпке, то не найти в ней кресла было невозможно. Мысль о кресле, которое могло уменьшить боль, сделать тонизирующие и заживляющие инъекции, так поглотила меня, что я заставил себя приложить ещё большее усилие, чтобы найти его. Но кресла не было. Где бы я теперь не находился, это место не было шлюпкой. Моя рука опустилась на пол и нащупала неподвижное маленькое тельце. Ит! Пальцы сообщали мне, что он был не таким, каким я видел его в последний раз, а просто Итом, мутантом, как он был от рождения.
Я провёл ладонью по его пушистому боку, и мне показалось, что я заметил еле заметную пульсацию, словно его сердце всё ещё билось. Затем я попытался на ощупь проверить, не получил ли он заметных ранений. Темнота — я не мог позволить себе признать, что ослеп, — стала густой и давящей. Я тяжело дышал, как будто отсутствие света означало также и отсутствие воздуха. Я боялся, что так оно и есть, и нас будут держать здесь, пока мы не задохнёмся.
Ит не отвечал на мои мысли, которым я изо всех сил старался придать связность. Мы явно находились на борту «Вендвинда», запертые в одной из пустых кают внизу. Дверь не поддавалась моим слабым усилиям. Всё это могло означать лишь одно: Ризк взял власть в свои руки. Я не знаю, что он мог наговорить закатанину. Впрочем, наши действия были достаточно странными, чтобы послужить основой для какой–нибудь истории о том, что мы находимся вне закона, а его самого затащили на борт против желания (что, кстати, так и было). Хотя закатане и телепаты, но Ризк мог говорить только чистую правду и Зилврич поверил бы ему. Вполне возможно, нас теперь везли, чтобы выдать Патрулю за захват заложников и связи с Вейстаром. Выстраивая факты один за другим, я с ужасом понимал, что позиция Ризка безупречна, и Зилврич должен поддерживать его.
То, что мы помогли вернуть часть сокровищ, не означало ровным счётом ничего. Забрав их с Вейстара, мы вполне могли удерживать их вместе с закатанином с целью получения выкупа. Такие дела не столь уж редки.
И если Ризк занесён в чёрный список, то выдав нас, он может быть реабилитирован. А если меня подвергнут глубокому дознанию, обнаружится вся афера с Камнями Предтеч, и станет ясно, что мы вели с Патрулём двойную игру. Ризку останется только по прибытии в ближайший порт изобразить кристально честного человека, и с нами будет покончено.
Положение дел казалось безнадёжным. У нас, на мой взгляд, не было никаких преимуществ. Если бы с нами был один из Камней Предтеч, то при нынешнем умении использовать их необычные свойства у нас имелся бы шанс на победу. А Ит… Если он не умер, или не умирал, он мог бы…
Я осторожно поднял маленькое тело Ита, положив его голову к себе на плечо и поддерживая его здоровой рукой. Мне показалось, что пульс больше не ощущался. На мои мысленные призывы он не реагировал. Похоже, он был мёртв. И в этот момент я забыл о том, как меня раздражало его вторжение в мою жизнь, о том, как бесцеремонно он командовал мною. Может быть, мне нужна была такая зависимость от более сильной воли — моего отца, Вондара Астла, потом Ита…
Но я не считал, что это конец. Если Ит мёртв, то Ризк заплатит за его гибель. Я подумал о том, какую помощь могли бы оказать Ит и Камень. Но ни того, ни другого со мной теперь не было. Оставался только я сам, и я не считал себя побеждённым.
Мне всегда казалось, что я не экстрасенс. До встречи с Итом подобные способности у меня никак не проявлялись. Он сумел открыть мой разум, и я многому научился у него. В один не слишком приятный день он устроил мне мысленный контакт с другим человеком, чтобы доказать офицеру Патруля нашу невиновность. Затем он научил меня галлюцинационной маскировке, и уже я сам открыл, что используя Камень Предтеч, можно совершить полное превращение.
Но Ит — он был мёртв или близок к смерти. Ни Камня, ни Ита не было со мной. Я был ранен, неизвестно насколько тяжело, и я был пленником. Оставался лишь маленький, ничтожно маленький проблеск надежды — закатанин.
Он был телепатом, как и Ит. Мог ли я обратиться к нему, как–то его позвать?
Я смотрел в темноту, которая могла стать моим уделом на всю оставшуюся жизнь, но в моём сознании возникло лицо Зилврича, каким я запомнил его. И я старался удержать перед собой этот образ не для того, чтобы изменить внешность, а в качестве отправной точки для мысленного поиска. Я посылал не конкретную мысль, а мольбу о внимании, крик о помощи.
И я почувствовал прикосновение! Но если мысли Ита, точно также, как и мысли закатанина в его присутствии, были ясны и отчётливы, то сейчас это была путаница из стремительно меняющихся ощущений, в которых я не мог разобраться, сливающихся в хаотический, утомительный шум.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
