Тут стеклянный шар закачался взад и вперед, и послышался мелодический звук, будто дыханье ветерка коснулось струн арфы. Но скоро звук обратился в слова:
Пулно, жизнь еще не вся,Вдалеке надежда светит,Луч дрожит, во тьме скользя,Трудно, мастер, жить на свете,
Душат старой клятвы сети?Веруй! Выведет стезя!Уврачует раны этиТа, чьих слез забыть нельзя.
«О милосердное небо! ― пробормотал старик трясущимися губами. ― Это она сама, это она говорит со мной с высоты небесной; ее уже нет среди людей!» Тут снова послышался мелодический звук и еще тише, еще отдаленнее зазвучали слова:
Не подвластен смерти тот,Чья любовь, как жизнь, богата,Кто в слезах встречал восход,Дольше видит свет заката.Близок час твой: все утраты,Все печали он сметет.Смей, верши, исполни святоВсе, что небо ниспошлет!
То усиливаясь, то вновь затихая, сладостные звуки убаюкали старика, и сон осенил его своими черными крылами. Но во тьме, сияя прекрасной звездой, ему снилось минувшее счастье, и Кьяра вновь лежала в его объятиях, и оба вновь были молоды и счастливы, и никакие злые духи не омрачали их любви.
(Издатель должен заметить благосклонному читателю, что здесь кот снова начисто выдрал несколько макулатурных листов, и оттого в этой истории, полной пробелов, снова образовался пробел. Но, судя по номерам страниц, недостает только восьми колонок, где, по-видимому, нет ничего особенно важного, так как последующее, в общем, достаточно согласуется с предыдущим. Итак, дальше идет:)
...не мог ждать. Князь Ириней был заклятый враг всяких необыкновенных происшествий, особенно же когда от его собственной персоны требовалось поближе ознакомиться с делом. Поэтому он взял из табакерки двойную понюшку, как делал обычно во всех критических случаях, уставился на лейб-егеря знаменитым, пронзающим фридриховским взглядом и сказал:
― Лебрехт, уж не лунатик ли ты? Видишь призраки, поднимаешь какой-то непотребный шум!
― Светлейший государь, ― ответил очень спокойно егерь, ― велите прогнать меня взашей, как самого что ни на есть негодяя, коли я вам рассказал не всю правду, до самой точки! Я повторяю вам без страху, без утайки: Руперт ― распоследний мошенник.
― Как, Руперт? ― воскликнул князь, разгневанный донельзя. ― Мой старый кастелян, пятнадцать лет верно служащий княжескому дому, никогда не допустивший ржавчины ни на одном замке, ни разу не позабывший вовремя отпереть и вовремя запереть двери, и он ― мошенник? Лебрехт, ты с ума сошел! В тебя вселился бес! Сто тысяч дья..!
Князь запнулся, как всегда, когда он ловил себя на проклятиях, противных всем княжеским благоприличиям. Лейб-егерь воспользовался этим мгновеньем и поспешил вставить:
― Светлейший государь изволите горячиться и ругаться так страшно, а все ж молчать нельзя и правду сказать надобно.
― Кто горячится? ― сказал князь, успокоившись. ― Кто ругается? Ослы ругаются! Я желаю, чтобы ты повторил мне все как можно короче, дабы я мог изложить суть дела на тайном заседании моим советникам для подробного обсуждения и постановления о необходимых мерах. Ежели Руперт и вправду мошенник, то... ну, это мы увидим потом.
― Я ж говорил, ― начал лейб-егерь, ― когда я вчера с факелом провожал фрейлейн Юлию, тот самый человек, что уже давно здесь повсюду шатается, прошмыгнул мимо нас. Постой, думаю я, уж я поймаю тебя, дьявола; провожаю я, стало быть, милую фрейлейн наверх, тушу свечку и становлюсь в темное место. Прошло немного времени, и тот человек вылезает из кустов и стучится в дверь. Я подкрадываюсь туда. Вот дверь открывается, и выходит девушка, и с этой девушкой чужак исчезает в доме. Это была Нанни. Вы ведь знаете, светлейший государь, красотку Нанни, ну ту, что у госпожи советницы?
― Coquin! [157] ― воскликнул князь. ― С высокими венценосными особами не говорят о «красотке Нанни»; но продолжай, mon fils! [158]
― Да, красотка Нанни, ― продолжал егерь, ― и я никак не думал, что за ней водятся такие глупости. Стало быть ― просто любовные делишки, и больше ничего, думаю я себе, и невдомек мне, что тут кроется еще что-то. Так и стою возле дома. Прошло немало времени, госпожа советница возвратилась домой, и только это она вошла в дом, как наверху открывается окно и выскакивает чужак ― до чего ж проворно! ― и прямехонько на красивые гвоздики и левкои, те, что за оградой; сама фрейлейн Юлия за ними ходит, точно за малыми ребятами. Садовник ― тот прямо разбушевался, он на дворе ждет с разбитыми горшками и хотел сам подать жалобу светлейшему государю. Но я его не впустил, потому как бездельник уже спозаранку под мухой...
― Лебрехт, это слишком смахивает на имитацию, ― перебил князь лейб-егеря, ― то же самое происходит в опере господина Моцарта, называемой «Свадьба Фигаро», которую я видел в Праге. Не уклоняйся от истины, егерь!
― Но я каждое словечко могу подтвердить под личной присягой, ― продолжал Лебрехт. ― Молодчик свалился, и я хотел было его схватить, но он быстрее молнии вскочил и помчался что есть духу ― куда? Ну как вы думаете, светлейший князь, куда он помчался?
― Я ничего не думаю, ― ответил важно князь, ― не тревожь меня докучными вопросами о моих мыслях, егерь, и повествуй спокойно, пока не завершишь свою историю! Тогда уж я начну мыслить.
― Прямо в нежилой павильон улепетнул тот человек, ― продолжал егерь. ― Да, нежилой! И только постучался в двери, внутри стало светло и к нему навстречу выходит не кто иной, как честный и верный господин Руперт, вводит чужака в дом и снова накрепко запирает двери. Вот видите, светлейший повелитель, Руперт водится с чужеземными опасными гостями, и замышляют они что-то недоброе, иначе б не прятались. Кто знает, на что они метят; может, эти негодяи подстерегают здесь в тихом, спокойном Зигхартсгофе моего светлейшего князя?
Так как князь Ириней считал себя необыкновенно значительной княжеской персоной, то естественно, что ему по временам чудились всяческие дворцовые интриги и злокозненные преследования. Поэтому от последнего открытия егеря словно камень лег ему на сердце, и на несколько мгновений он погрузился в глубокое раздумье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
