Ведь мистер О’Хара был именно из таких людей, который добился чего-то в жизни не потому, что этому учили его родители, а потому, что до этого он дошел сам, своим умом, своими руками.
И ему хотелось видеть Скарлетт такой же самостоятельной и уверенной в себе. Ведь его мечты получить от Эллин наследника так и не воплотились в реальность.
Трижды рожала она ему сыновей, и каждый раз они называли мальчика Джеральдом. Но ни один из них не доживал до года, все они похоронены на семейном кладбище О’Хара, в тени узловатых дубов.
На всех трех надмогильных камнях была одинаковая надпись: «Джеральд О’Хара младший».
Поэтому в своей Скарлетт Джеральд хотел видеть самого себя.
Он понимал, что судьба больше не подарит ему сына, если ей было угодно забрать троих детей, и знал, что Скарлетт, как самая самостоятельная и решительная из всех трех дочерей, возьмет на себя управление поместьем после его смерти.
А смерти Джеральд не боялся.
Он спокойно воспринимал ее как неизбежность, точно так же, как он смотрел на приход ветра, засухи.
Джеральд О’Хара был не очень-то щедр на проявление своих отцовских чувств. Он предпочитал прятать их где-то в глубине души.
Но изредка по вечерам, когда Скарлетт подходила к нему, Джеральд не выдерживал: он обнимал ее, усаживал на колени и начинал рассказывать, чем он занимался днем.
Он говорил обо всем обстоятельно, вдаваясь в мельчайшие подробности.
И Скарлетт прекрасно себе представляла, как идут дела в поместье. Понемногу из таких вот уроков она усвоила все премудрости ведения сложного хозяйства Тары.
И даже, если бы что-нибудь сейчас случилось, двенадцатилетняя девочка вполне смогла бы разобраться, что и когда нужно сеять, где и по чем продавать.
Да и самой Скарлетт казалось, что она куда лучше понимает своего отца, чем мать. Тот был проще, всегда говорил то, что думал.
А Эллин не давала проникнуть себе в душу. И независимо от того, была ли она зла на дочь или же, наоборот, полна нежности к ней, держалась строго и не позволяла себе лишней ласки и лишней строгости.
Рабы и слуги тоже очень любили Скарлетт. Еще не было случая, чтобы она накричала на кого-нибудь из них или же выдала родителям нечаянную оплошность.
А Мамушка, видя какой красавицей становится Скарлетт, говорила себе:
«Вот посмотришь, Мамушка, твоя Скарлетт будет самой красивой девушкой во всей Джорджии».
И вот, когда Скарлетт исполнилось двенадцать лет, в ней произошли резкие перемены.
Теперь ее уже мало привлекали шумные мальчишеские игры, ей не было интереса в том, чтобы лазать по заборам или играть в ножики.
Все ее внимание переключилось на наряды. Она с удовольствием читала книги. Правда, к огорчению девочки, их в Таре нашлось не так уж много.
Джеральд О’Хара, хоть и не был глуп, но считал книги ненужной вещью. Ведь для себя, за всю свою жизнь, он не почерпнул из них ни одной мудрой мысли.
Все, что он знал, все, что умел, далось ему с опытом. А книги он считал уделом сентиментальных женщин и не достойных уважения мужчин.
А перед Скарлетт из книг раскрылся словно бы другой мир, о существовании которого она и не подозревала.
Конечно, она и раньше знала, что мир не кончается за горизонтом, что где-то есть чужедальние страны, другие города, другие нравы. Но это было из ряда тех знаний, что Земля — шар.
Теперь же этот новый мир открылся перед Скарлетт во всем своем великолепии.
Жизнь в Таре показалась ей немного унылой и однообразной. Ведь Джеральд О’Хара, несмотря на то, что сам любил поиграть в карты, поохотиться, приглашал к себе гостей редко.
А если и появлялись тут гости, то это были, в основном, мужчины, озабоченные картами, выпивкой, охотой. Вырвавшись из-под опеки своих жен, они были довольно грубы, и Скарлетт старалась держаться от них подальше.
Она, еще ни разу не испытавшая глубокого чувства, из книжек поняла, что такое любовь.
И уже где-то в мыслях представляла себе расплывчатый образ своего будущего любимого. Конечно же это был красавец, гордый и благородный.
Скарлетт всегда чувствовала какое-то странное волнение, которому сама не могла найти объяснения, в обществе чужих мужчин.
Они хоть и казались ей слишком грубыми, но в них было что-то такое привлекательное, настолько будоражащее душу, что даже их развязность не могла заставить Скарлетт забыть о них.
Она любила украдкой пройти возле гостиной, где сидел ее отец со своими гостями. Она морщилась, заслышав грубые выкрики не очень-то деликатных плантаторов.
Краска смущения заливала ее щеки, когда она слышала какую-нибудь скабрезную шутку, отпущенную кем-нибудь из приятелей отца.
Она волновалась, когда слышала громкий мужской хохот.
Это было так непохоже на тихие задушевные беседы женщин, в которых Скарлетт мало что могла понять. Ей были неинтересны разговоры ее матери о вышивке и о прочем рукоделии. И она не очень-то любила находиться в обществе женщин, поскольку чувствовала в них какую-то скрытность и неискренность.
Совсем другое дело мужчины. Они всегда говорили то, что думали, их души были нараспашку, а их мысли были понятны юной Скарлетт.
Особенно ей нравилось по вечерам, когда в гостиной шло обсуждение минувшей охоты, остановиться на галерее и, спрятавшись в темноте, прильнув щекой к холодной колонне, подслушивать разговоры взрослых.
Многое, конечно, из их слов было непонятно девочке. Но с каждым разом она все больше и больше проникалась заботами чужих ей людей.
Порой ее удивляли ненароком оброненные кем-нибудь из гостей слова о какой-нибудь знакомой ей женщине. Мужчины обычно отделывались такими фразами как «она холодна как лед» или же «она жарче пламени».
И Скарлетт сразу же пыталась вообразить кого-нибудь из своих соседей в образе ледяного столпа или же горящей головешки. Ее забавляли эти немного странные для ее возраста сравнения, ведь она не понимала еще, каких именно качеств женщин они касаются.
И Скарлетт иногда задавала себе вопрос:
«А я кто, лед, огонь или же дохлая рыба?»
А еще ей очень нравилось, когда мужчины пускались в рассуждения о женской красоте: «у нее точеная ножка» или «ее не объехать на коне и за день». А иногда она слышала: «ее грудь словно изваяна из мрамора».
И Скарлетт тут же пыталась вообразить себе холодную каменную грудь, затянутую корсетом.
Иногда мужчины говорили настолько забавно о женщинах, что Скарлетт очень хотелось расспросить поподробнее у Мамушки о том, что же они имели в виду.
Но девочка чувствовала, — что в этих разговорах есть что-то запретное. Ведь иначе бы мужчины не уединялись, чтобы вести такие разговоры.
