С кризисом лета 1792 года, когда территория Франции была окружена кольцом врагов, а внутренний мятеж угрожающе набирал силу, к концу года удалось покончить. Восставшие отряды в Вандее, сопротивление в Лионе, Бордо. Марселе, Тулоне и других южных городах безжалостно подавили. В число жестоких методов расправы входило сжигание деревень, заподозренных в симпатиях мятежникам, печально знаменитые noyades (утопления) — около 2 тысяч жертв согнали на баржи и пустили на дно Луары, — расстрел на краю массовых могил, а также введение политического правосудия через революционные трибуналы.
Пока армия заботилась о безопасности Франции, члены Комитета общественного спасения, и в первую очередь Жорж Дантон, главная фигура Комитета с апреля по июль 1793 года, и его конкурент Максимилиан Робеспьер, сумевший сместить Дантона, были заняты укреплением своей политической власти, ликвидируя оппонентов с помощью нескончаемого, как казалось, потока казней. Террор, как стали называть этот режим, продолжался с июня 1793–го по июль 1794 года. Парижская гильотина заслужила дурную славу у потомков, однако следует заметить, что подавляющее большинство из 35 тысяч французов, лишившихся жизни за время Террора, погибли в ходе гражданской войны во французских провинциях.
Во многом спровоцированный логикой развития реальных событий. Террор в то же время представлял собой устрашающий отсвет мрачной оборотной стороны руссоистского учения — теории, согласно которой подлинное освобождение человека возможно лишь тогда, когда общая воля возобладает над индивидуальной. Начало Террора стало точкой, после которой абстрактная забота о человечестве, казалось, полностью вытеснила любую заботу о конкретных людях. Час за часом, день за днем процессии повозок тянулись от революционного трибунала к площади Революции, откуда другой караван увозил обезглавленные тела. Приговоренные поднимались по ступням на помост, где их привязывали к доске и укладывали в горизонтальное положение; доску придвигали по направляющим, чтобы зафиксировать голову жертвы, и отпускали нож. После этого, по свидетельству очевидца, с невероятной ловкостью и скоростью два палача спихивали тело в корзину, а третий бросал туда же голову».
Оппоненты режима никоим образом не были ни роялистами, ни реакционерами. Основная масса приветствовала многие реформы, которые принесла с собой революция. Земельные реформы, освободившие огромные массы крестьянства от ненавистной феодальной или сеньоральной системы, и распределение феодальной и церковной собственности между простыми людьми заслужили парижскому режиму широкую популярность среди сельского населения. Однако закрытие церквей, запрет на богослужения и «дехристианизация» Франции восстановили против него многих потенциальных сторонников в аграрных регионах. В южных городах депутаты–жирондисты, у которых якобинцы перехватили контроль над Конвентом, попытались поднять мятеж. Несмотря на наличие демократически избранного Конвента, политическая оппозиция могла реализовать свои требования только насильственными действиями, и потому любого, кого подозревали в несогласии с режимом, ждали обвинение в измене Франции и неминуемая казнь.
Террор был методом, к которому прибегли якобинцы для удержания власти, но он же являлся необходимым элементом попытки придать несовершенному миру совершенный разумный порядок и наделить политическую деятельность моральным смыслом. Революционный режим реализовал такие меры, как прогрессивное налогообложение, учреждение финансируемых государством школ и мастерских, введение пенсий и помощи голодающим. Но если эти черты справедливого строя вполне отвечали ожиданиям французов и гармонировали с их традиционным укладом, то желание полного обновления, выразившееся, к примеру во введении нового «рационального» календаря (и, кстати, метрической системы мер и весов), шло с ними вразрез. В своем безоглядном желании принести обществу справедливость и порядок якобинцы оказались неспособны увидеть разницу.
Машина убийств застопорилась в тот момент, когда люди осознали, что революции больше не угрожает немедленная гибель, — война перестала служить оправданием для того, чтобы терроризировать Париж и всю Францию. Мания величия Робеспьера сделалась очевидной окружающим после того, как он организовал праздник Верховного существа, чтобы ознаменовать основание во Франции новой религии. 28 июля 1794 года члены Национального конвента воспользовались возможностью, чтобы арестовать Робеспьера и 19 его сторонников, которых казнили на следующий день. Teppop завершился.
Французская республика, которая существовала на протяжении дальнейших пяти лет. в отличие от того, что ей предшествовало, и того, что за ней последовало, оказалась режимом ничем не примечательным. Новая конституция отменила всеобщее избирательное право и ввела имущественный ценз, учредила двухпалатное собрание и предусмотрела многочисленные ограничения для исполнительной власти, которую представляла Директория из пяти человек. Отменены были также революционные трибуналы и Национальная гвардия. Однако новую республику, стремившуюся остаться верной идеалам революции в рамках конституционного правления, ожидала неудача — именно потому; что она сохраняла верность этим идеалам. Сделавшие политик кровеносной системой нации, революционеры парадоксальным образом полагали, что сами находятся вовне. Партийная политика того типа, который существовал в Англии (и довольно быстро сложился в Соединенных Штатах), в их глазах выглядела предательством центральной доктрины Просвещения — веры в то, что действиями человека должны руководить только природа и разум. Отметая все недавние политические примеры, они видели в Греции и Риме (достаточно далеких, чтобы их можно было идеализировать) единственный источник вдохновения — к Цицерону и Плутарху прислушивались с большим вниманием, чем даже к Вольтеру и Руссо.
Такая идеализация политики не оставляла места для легитимной политической оппозиции, ее следствием могла стать только смена режимов, каждый из которых был вынужден уничтожать своих предшественников и оппонентов. Пытаясь удержаться у власти, члены Директории начали манипулировать общественным мнением, отменять и действовать вопреки результатам всех следующих выборов. В 1797 году был устроен очередной переворот, однако к тому времени политика уже целиком направлялась не изъявлением всеобщей воли народа, а махинациями небольшой кучки людей.
Между тем Франция вновь вступила в войну, которая сделалась вопросом не столько стратегической, сколько политической необходимости. Поскольку институт levee en masse превратил страну в военное государство и фактически перевел всех граждан на положение солдат, непрерывные боевые действия стали единственным способом удержать нацию от распада, и французскому правительству приходилось выжимать максимум из завоевательных кампаний, чтобы прокормить граждан Парижа. Какова бы ни была мотивация, французские армии раз от раза закрепляли успех. К 1795 году пруссаки, голландцы и испанцы либо уступили давлению, либо были разгромлены — с Францией продолжали воевать только британцы и австрийцы. Завоевание Италии в 1796 году, осуществленное самым удачливым из полководцев. Наполеоном Бонапартом, сделало Францию хозяином всей Западной и Южной Европы за исключением Британии. На волне успеха Наполеон начал дерзкий Египетский поход, завершившийся уничтожением французского флота в бухте Абукир и почти катастрофическим поражением. Несмотря на это, в октябре 1799 года блестящего генерала, возвратившегося из Африки, Париж приветствовал как героя.
Политическая ситуация во Франции к этому моменту была самой неблагоприятной. Военное поражение в Неаполе от местных войск продемонстрировало, что господство французов в Западной Европе опирается не на согласие народов, а на силу оружия. Любые мечты принести угнетенным народам соседних стран освобождение были сметены поднявшейся волной национализма. Революционный оптимизм 1789-1794 годов уступил место националистическим страстям, а на военных начали смотреть как на защитников нации и ее чести. Гражданской Директории удалось отвести потенциальную угрозу как якобинского, так и роялистского мятежа, однако к 1799 году среди парижан возник страх, отчасти имевший реальную подоплеку, отчасти искусственно подогреваемый, что якобинцы готовы опять прийти к власти и что новые дни Террора не за горами. Аббат Сьейес, консервативный член Директории, устроил ее роспуск 9 ноября 1799 года и вошел в состав нового правящего органа—консульства. Еще одним из трех консулов — и фактическим главой республики — стал тридцатилетний генерал Наполеон Бонапарт.
За десять лет, прошедших с начала революции, Франция превратилась в нацию–воительницу — французское государство действовало от имени всех в обмен на абсолютную преданность каждого. Сами люди требовали от нового руководителя военных успехов и были готовы ради него на любые жертвы. Огромное население Франции преобразилось в военную машину — как писал Карл фон Клаузевиц (прусский офицер, сражавшийся с французами). «Война сразу стала снова делом народа, и притом народа в 30 миллионов человек, каждый из которых считал себя гражданином своего отечества».
