Чебутыкин (целуя ей обе руки, нежно). Птица моя белая... Ирина. Когда я сегодня проснулась, встала и умылась, то мне вдруг стало казаться, что для меня все ясно на этом свете, и я знаю, как надо жить. Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге... Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается... о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать. И если я не буду рано вставать и трудиться, то откажите мне в вашей дружбе, Иван Романыч. Чебутыкин (нежно). Откажу, откажу... Ольга. Отец приучил нас вставать в семь часов. Теперь Ирина просыпается в семь и по крайней мере до девяти лежит и о чем-то думает. А лицо серьезное! (Смеется.) Ирина. Ты привыкла видеть меня девочкой и тебе странно, когда у меня серьезное лицо. Мне двадцать лет! Тузенбах. Тоска по труде, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли! Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25-30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый! Чебутыкин. Я не буду работать.

{13124}

Тузенбах. Вы не в счет. Соленый. Через двадцать пять лет вас уже не будет на свете, слава богу. Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел мой. (Вынимает из кармана флакон с духами и опрыскивает себе грудь, руки.) Чебутыкин (смеется). А я в самом деле никогда ничего не делал. Как вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, даже ни одной книжки не прочел, а читал только одни газеты... (Вынимает из кармана другую газету. ) Вот... Знаю по газетам, что был, положим, Добролюбов, а что он там писал - не знаю... Бог его знает... Слышно, как стучат в пол из нижнего этажа. Вот... Зовут меня вниз, кто-то ко мне пришел. Сейчас приду... погодите... (Торопливо уходит, расчесывая бороду.) Ирина. Это он что-то выдумал. Тузенбах. Да. Ушел с торжественной физиономией, очевидно, принесет вам сейчас подарок. Ирина. Как это неприятно! Ольга. Да, это ужасно. Он всегда делает глупости. Маша. У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том... Златая цепь на дубе том... (Встает и напевает тихо.) Ольга. Ты сегодня невеселая, Маша. Маша, напевая, надевает шляпу. Куда ты? Mаша. Домой. Ирина. Странно... Тузенбах. Уходить с именин! Mаша. Все равно... Приду вечером. Прощай, моя хорошая... (Целует Ирину.) Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать-сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне... Я уйду... Сегодня я в мерлехлюндии, невесело мне, и ты не слушай меня. (Смеясь сквозь слезы.) После поговорим, а пока прощай, моя милая, пойду куда-нибудь.

{13125}

Ирина (недовольная). Ну, какая ты... Ольга (со слезами). Я понимаю тебя, Маша. Соленый. Если философствует мужчина, то это будет философистика или там софистика; если же философствует женщина или две женщины, то уж это будет - потяни меня за палец. Маша. Что вы хотите этим сказать, ужасно страшный человек? Соленый. Ничего. Он ахнуть не успел, как на него медведь насел. Пауза. Маша (Ольге, сердито). Не реви! Входят Анфиса и Ферапонт с тортом. Анфиса. Сюда, батюшка мой. Входи, ноги у тебя чистые. (Ирине.) Из земской управы, от Протопопова, Михаила Иваныча... Пирог. Ирина. Спасибо. Поблагодари. (Принимает торт.) Ферапонт. Чего? Ирина (громче). Поблагодари! Ольга. Нянечка, дай ему пирога. Ферапонт, иди, там тебе пирога дадут. Ферапонт. Чего? Анфиса. Пойдем, батюшка Ферапонт Спиридоныч. Пойдем... (Уходит с Ферапонтом.) Маша. Не люблю я Протопопова, этого Михаила Потапыча, или Иваныча. Его не следует приглашать. Ирина. Я не приглашала. Маша. И прекрасно. Входит Чебутыкин, за ним солдат с серебряным самоваром; гул изумления и недовольства. Ольга (закрывает лицо руками). Самовар! Это ужасно! (Уходит в залу к столу.) Иpина, Тузенбах и Mаша вместе. Иpина. Голубчик Иван Романыч, что вы делаете! Тузенбах (смеется). Я говорил вам. Mаша. Иван Романыч, у вас просто стыда нет! Чебутыкин. Милые мои, хорошие мои, вы у меня единственные, вы для меня самое дорогое, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик... Ничего во мне нет

{13126}

хорошего, кроме этой любви к вам, и если бы не вы, то я бы давно уже не жил на свете... (Ирине.) Милая, деточка моя, я знаю вас со дня вашего рождения... носил на руках... я любил покойницу маму... Ирина. Но зачем такие дорогие подарки! Чебутыкин (сквозь слезы, сердито). Дорогие подарки... Ну вас совсем! (Денщику.) Неси самовар туда... (Дразнит.) Дорогие подарки... Денщик уносит самовар в залу. Анфиса (проходя через гостиную). Милые, полковник незнакомый! Уж пальто снял, деточки, сюда идет. Аринушка, ты же будь ласковая, вежливенькая... (Уходя.) И завтракать уже давно пора... Господи... Тузенбах. Вершинин, должно быть. Входит Вершинин. Подполковник Вершинин! Вершинин (Маше и Ирине). Честь имею представиться: Вершинин. Очень, очень рад, что, наконец, я у вас. Какие вы стали! Ай! ай! Ирина. Садитесь, пожалуйста. Нам очень приятно. Вершинин (весело). Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню - три девочки. Лиц уж не помню, но что у вашего отца, полковника Прозорова, были три маленьких девочки, я отлично помню и видел собственными глазами. Как идет время! Ой, ой, как идет время! Тузенбах. Александр Игнатьевич из Москвы. Ирина. Из Москвы? Вы из Москвы? Вершинин. Да, оттуда. Ваш покойный отец был там батарейным командиром, а я в той же бригаде офицером. (Маше.) Вот ваше лицо немножко помню, кажется. Маша. А я вас - нет! Ирина. Оля! Оля! (Кричит в залу.) Оля, иди же! Ольга входит из залы в гостиную. Подполковник Вершинин, оказывается, из Москвы. Вершинин. Вы, стало быть, Ольга Сергеевна, старшая... А вы Мария... А вы Ирина - младшая...

{13127}

Ольга. Вы из Москвы? Вершинин. Да. Учился в Москве и начал службу в Москве, долго служил там, наконец получил здесь батарею - перешел сюда, как видите. Я вас не помню собственно, помню только, что вас было три сестры. Ваш отец сохранился у меня в памяти, вот закрою глаза и вижу, как живого. Я у вас бывал в Москве... Ольга. Мне казалось, я всех помню, и вдруг... Вершинин. Меня зовут Александром Игнатьевичем... Ирина. Александр Игнатьевич, вы из Москвы... Вот неожиданность! Ольга. Ведь мы туда переезжаем. Ирина. Думаем, к осени уже будем там. Наш родной город, мы родились там... На Старой Басманной улице... Обе смеются от радости. Маша. Неожиданно земляка увидели. (Живо.) Теперь вспомнила! Помнишь, Оля, у нас говорили: "влюбленный майор". Вы были тогда поручиком и в кого-то были влюблены, и вас все дразнили почему-то майором... Вершинин (смеется). Вот, вот... Влюбленный майор, это так... Маша. У вас были тогда только усы... О, как вы постарели! (Сквозь слезы.) Как вы постарели! Вершинин. Да, когда меня звали влюбленным майором, я был еще молод, был влюблен. Теперь не то. Ольга. Но у вас еще ни одного седого волоса. Вы постарели, но еще не стары. Вершинин. Однако уже сорок третий год. Вы давно из Москвы? Ирина. Одиннадцать лет. Ну, что ты, Маша, плачешь, чудачка... (Сквозь слезы.) И я заплачу... Маша. Я ничего. А на какой вы улице жили? Вершинин. На Старой Басманной. Ольга. И мы там тоже... Вершинин. Одно время я жил на Немецкой улице. С Немецкой улицы я хаживал в Красные

{13128}

казармы. Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит. Одинокому становится грустно на душе. Пауза. А здесь какая широкая, какая богатая река! Чудесная река! Ольга. Да, но только холодно. Здесь холодно я комары... Вершинин. Что вы! Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река... и здесь тоже березы. Милые, скромные березы, я люблю их больше всех деревьев. Хорошо здесь жить. Только странно, вокзал железной дороги в двадцати верстах... И никто не знает, почему это так. Соленый. А я знаю, почему это так. Все глядят на него. Потому что если бы вокзал был близко, то не был бы далеко, а если он далеко, то, значит, не близко. Неловкое молчание. Тузенбах. Шутник, Василий Васильич. Ольга. Теперь и я вспомнила вас. Помню. Вершинин. Я вашу матушку знал. Чебутыкин. Хорошая была, царство ей небесное. Ирина. Мама в Москве погребена. Ольга. В Ново-Девичьем... Маша. Представьте, я уж начинаю забывать ее лицо. Так и о нас не будут помнить. Забудут. Вершинин. Да. Забудут. Такова уж судьба наша, ничего не поделаешь. То, что кажется нам серьезным, значительным, очень важным, - придет время, - будет забыто или будет казаться неважным. Пауза. И интересно, мы теперь совсем не можем знать, что, собственно, будет считаться высоким, важным и что жалким, смешным. Разве открытие Коперника или, положим, Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся,

1 ... 103 104 105 106 107 108 109 110 111 ... 128

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 11-13 - Антон Чехов бесплатно.

Похожие на Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 11-13 - Антон Чехов книги

Полное собрание сочинений. Том 1. Проза - Иван Крылов - Русская классическая проза
Том 1. Рассказы, повести, юморески 1880-1882 - Антон Чехов - Русская классическая проза
Вишневый сад. Большое собрание пьес в одном томе - Антон Павлович Чехов - Драматургия / Разное / Русская классическая проза
Том 4. Рассказы, юморески 1885-1886 - Антон Чехов - Русская классическая проза
Рассказы - Владимир Кигн-Дедлов - Русская классическая проза
Том 14/15. Из Сибири. Остров Сахалин - Антон Чехов - Русская классическая проза
Том 2. Драматургия - Иван Крылов - Русская классическая проза
Княжна Тата - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
Полное собрание сочинений в 90 томах. Том 18. Анна Каренина - Лев Толстой - Русская классическая проза
Полное собрание сочинений в 90 томах. Том 37 - Лев Толстой - Русская классическая проза

Оставить комментарий