перевод с вульгарного языка – возможно, с тосканского или венецианского диалекта – на латынь». Он закончил работу между 1310 и 1314 годами, в последние годы жизни Марко Поло. Манускрипт Пипино был близок к оригиналу, но, кажется, Марко до конца жизни дополнял свою повесть. По этой причине Пипино опасался, что его ученый перевод окажется не последним словом, и более того, что ему недостает грубой страстности «вульгарного языка».
Несмотря на все трудности, Пипино внес в свой труд отчетливую религиозную идею. Его латинский перевод предназначался для того, чтобы подготовить монахов его ордена к основанию миссий на далеком Востоке. Он редактировал текст, руководствуясь представлениями о приличиях и религиозной доктриной, выпускал слишком откровенные сексуальные отрывки и многие из вставленных Марко двусмысленностей. Там, где считал это необходимым, Пипино дополнял рукопись от себя. Он выражал надежду, что его благочестивый читатель, «видя языческие народы в такой тьме и слепоте и в такой нечистоте, возблагодарит Бога, просветившего верных светом истины и милосердно призвавшего их из опасной тьмы к чудесному свету».
Восприятие религий, описанное в повествовании Марко, конечно, намного более тонко и парадоксально, чем взгляды фра Пипино. Например, хотя Марко так и не постиг тонкости, силы и сложности ислама и исламской культуры, Пипино усиливает его неодобрительное отношение, вставляя слово «ненавистный» и тому подобные прилагательные везде, где венецианец упоминает о мусульманах или неверных; в результате равнодушие Марко к исламу превращается в открытую враждебность – но она исходит от восприятия Пипино, а не Марко. Тем не менее правка Пипино сохраняется и в некоторых современных версиях «Путешествий».
Первое печатное издание «Путешествий» вышло в Нюрнберге в 1477 году, примерно через 175 лет после того, как Рустикелло закончил свою рукопись. На фронтисписе книги в полный рост изображался идеализированный портрет молодого путешественника. Спрос на книгу Марко Поло привел к переизданию ее в Германии, на этот раз в Аугсбурге, четырьмя годами позже. Примеру Германии последовали издатели других стран. Французский перевод, вышедший в виде книги в 1556 году, основывался на версии Пипино (его не следует путать с оригинальной версией на французском диалекте, на котором, вероятно, писал Рустикелло).
В Италии много лет основным считалось издание Рамузио. Оно несколько раз переиздавалось, а окончательная версия вышла в 1557 году, через два года после того, как Рамузио скончался в Падуе (и через два века с лишним после смерти Марко Поло). Рамузио с бесконечным энтузиазмом собирал все сплетни о Марко, вдохнул новую жизнь в историю венецианского путешественника и в полной мере осознал вклад, внесенный им в понимание мира. «Видя, сколь многие факты и подробности о той части мира, о которой… писал Марко, подтверждаются или в новом свете открываются в наши дни, – замечает Рамузио, – я рассудил, что разумно выпустить эту книгу на основании различных копий, написанных более двухсот лет назад (сколько я могу судить), совершенно верных и гораздо более точных, чем читанные до сих пор; чтобы мир не лишился плодов столь великого усердия и трудов в столь благородной науке».
Рамузио считал Марко Поло величайшим из путешественников, как современных ему, так и древних, и ставил его даже выше Колумба. «Я не раз обдумывал про себя вопрос, какое странствие чудеснее, – писал он, – совершенное по суше этим нашим благородным венецианцем или предпринятое… доном Христофором». Рамузио признавал, что судит пристрастно, поскольку Колумб был уроженцем главной соперницы Венеции, Генуи, и плавал под флагом враждебной Испании. Все же, писал он, «мне представляется, что (путешествие) по суше должно расцениваться выше, чем по морю», учитывая «огромное величие души, необходимое для исполнения такого предприятия и завершения столь долгого и трудного пути», не говоря уже о «нехватке съестных припасов – в течение не дней, но месяцев».
Колумб во время своих четырех плаваний в Новый Свет делал примечания к запискам Марко Поло – ведь генуэзский мореплаватель тщетно пытался отыскать сказочный Китай. (Можно сказать, что Марко ввел его в заблуждение, убедив, что Китай расположен где-то в районе Карибского моря.) В своей личной копии итальянского перевода «Путешествий» Колумб сделал многочисленные заметки на полях, показывающие, что он обращал особое внимание на ценные товары, упомянутые Марко: перец, корицу, гвоздику, благовония, рубины и золото. Колумб мечтал ввозить все это в Европу с огромной прибылью. К тому же он намеревался продолжить дело Марко Поло, встретившись с «великим ханом» и представив ему письма своих августейших покровителей, короля Фердинанда и королевы Изабеллы, а также просветить его по части западных обычаев, преподать основы христианского вероучения – не понимая, что Монгольская империя осталась в далеком прошлом.
«Путешествия» вдохновили еще одного восприимчивого мореплавателя, молодого дипломата Антонио Пигафетту, который вел официальную хронику кругосветного плавания Фернана Магеллана, начавшегося в 1519 году. Пигафетта, один из оставшихся в живых восемнадцати участников этой злосчастной экспедиции, вел путевые записки, подражая своему кумиру и соотечественнику, Марко Поло.
При всей неполноте и непоследовательности «Путешествия» остались незаконченным шедевром, взывающим к новым поколениям странников и мечтателей.
Однажды, летним днем 1797 года, как рассказывает Сэмюэл Тейлор Кольридж, «автор, будучи тогда нездоров, отдыхал на одинокой ферме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира». Кольриджу было двадцать пять лет, он был младшим из четырнадцати детей сельского священника. Он недавно покинул Колледж Иисуса в Кембридже, так и не получив степени, и решительно встал на путь поэта и мечтателя-радикала. Страдая неустойчивым темпераментом и приступами меланхолии, он искал облегчения в лаудануме, препарате опиума[64].
«Вследствие легкого недомогания, – продолжает он, – было прописано болеутоляющее, под действием которого он уснул в кресле за чтением следующей фразы в “Паломничестве Перчаса”» (хроника, опубликованная Сэмюэлем Перчасом, включала обширные заимствования из книги Марко Поло). «В Ксанаду Хубилай-хан построил величественный дворец», – написал Перчас, не подозревая, что эта фраза вызовет к жизни одно из самых знаменитых стихотворений в английской поэзии. «Десять миль земли обнесены стеною. За стеной имеются фонтаны и реки проточной воды, и очень красивые лужайки и рощи… Великий хан держит там все виды животных. Посреди парка, где расположена прекраснейшая роща, великий хан устроил себе для жилья дворец и при нем сад. И стена окружает десять миль плодородной земли».
Прочитав эти слова, Кольридж три часа провел «в глубоком сне, по крайней мере, внешних чувств». Ему казалось, что, пока он спал, его внутренний разум сложил «две или три сотни строк стихотворения… без всякого ощущения или осознания усилия». Очнувшись, он «немедля и поспешно» попытался записать все, что мог вспомнить из приснившегося стихотворения. По-видимому, неуловимые стихи относились к Хубилай-хану, о котором читал Кольридж, прежде чем задремал.
В
