ко временам, когда он был молодым, дерзким и отчаянным, часто вплотную к той границе, за которой располагаются научные ереси, не одному сломавшие карьеру, вот Дальрета хотя бы взять… Вот только потом Уртало, в отличие от Дальрета, стал ужасно благонамеренным и держался от этих границ подальше… Каждому свое. Командир… Неужели у вас нет соображений по поводу нашего «алфавита»?
– Подожди, подожди… – сказал Сварог. – Как-то не задумывался… Пятьсот сорок комбинаций… Черт! Да ведь это позволяет вести шифрованные переговоры…
Канилла энергично кивнула:
– И посылать какие-то сигналы, и отдавать какие-то команды. Брашеро, теперь никаких сомнений, использовал «пятый ручеек» для бесед с сообщниками в Магистериуме. Кстати, в «пятом ручейке» комбинаций даже побольше, там больше букв, так что получается более миллиона вариантов. Хотя с практической точки зрения достаточно, чтобы число комбинаций соответствовало числу букв нашего алфавита. Открытие, в общем, нам для конкретных дел и не нужно. Разве что позволяет более вдумчиво наблюдать за Радиантом. Но в собственной работе оно нам ни к чему. Нам вполне хватит и той шифросвязи, что уже есть, мы, в отличие от Брашеро, никаких заговоров не плетем… Ну, вообще-то бесполезных открытий не бывает, может, когда-нибудь на что-нибудь и пригодится…
– Ничего, – сказал Сварог. – Первое открытие гораздо важнее. Значит, там есть какой-то стационарный излучатель, остается его найти и посмотреть, кто с нами балует… Это все вы с Дальретом?
– Ну, конечно.
– Молодцы, – сказал Сварог, перехватил ее взгляд и усмехнулся. – Ты куда это уставилась? А если у короля на столе сверхсекретные бумаги?
На столе у него все еще были разбросаны папки об Ассамблеях из Интагарова футляра – в том числе и листок с несколькими строчками об Ассамблее Боярышника.
– Ну что вы, командир, – сказала Канилла. – В секретные бумаги я бы глаз запускать не посмела, а тут во-о-от такими буквами значится, что ничего секретного нет. Ассамблеи, и только. О них и так все все знают.
– И о «Молодой лани» тоже? – усмехнулся Сварог.
Канилла поморщилась:
– Мерзость какая. Они там все больные, по-моему…
– Что делать, – сказал Сварог. – Некоторые разновидности больных, увы, приходится держать на свободе…
– Интересно, а что о моем «Боярышнике» докладывают? – с любопытством спросила Канилла. – Что вы так смотрите? Ваша школа, командир, Интагар, конечно, ко мне не стал бы лезть, но я-то догадываюсь, что вся прислуга во дворце герцогини – ваша. Не могут не… осведомлять. Из чистой рутины, дело житейское…
– Ну, у тебя-то самая лучшая репутация, – сказал Сварог, ухмыляясь. – Правда, иных орлов старшего поколения, помнящих времена, когда приличное платье было обязано прикрывать колени, чуть шокирует ваша привычка устраивать танцы в платьях, как они выражаются, самым варварским образом обрезанных…
– В чем, в чем? – Канилла недоумевающе уставилась на него, потом что-то сообразила, рассмеялась звонко, весело, искренне. – Ох уж эти мужчины… А, впрочем, откуда им знать… Нет у меня в Ассамблее никаких «варварски обрезанных» платьев. Мы туда приходим потанцевать в платьях с Той Стороны, а они по сравнению с нашими, сами знаете, коротковаты. Помните, я самым беззастенчивым образом обокрала на Той Стороне ведущие дома моды? Ну вот, у меня в маноре уже есть мастерская. Девушкам фасоны нравятся, так что не удивляйтесь, если эти моды будут распространяться и наверху… Кстати, Яна тоже хочет поехать ко мне потанцевать, но не решается у вас спросить.
– Вот не думал, что я домашний тиран… – сказал Сварог. – С чего бы я ей запрещал потанцевать в коротеньком платье? Да сколько угодно. Не боится же она меня, грозного мужа?
– Нет, конечно, – сказала Канилла. – Просто Янка – девушка ответственная и серьезно относится к своему положению мужней жены… вы меня только не выдавайте, ладно? Она особо не рассердится, но все равно…
– Могила, – сказал Сварог. – Так что ты ей так и скажи: я прослышал краем уха и ничего против не имею. Может быть, и сам как-нибудь загляну. Пустишь?
– О чем разговор, командир!
– Вот, кстати, – сказал Сварог уже серьезно. – Обе дочери Интагара у тебя в Ассамблее ведь тоже состоят?
– Ага. В превеликой тайне. Если грозный папаша узнает, в каких платьях они щеголяют…
– Вот именно, грозный папаша со своими специфическими взглядами на мораль… – сказал Сварог. – Когда ты сможешь увидеть Вилеретту?
– Да хотя бы сегодня днем. Я к ней иногда заезжаю в гости, – Канилла тоже посерьезнела. – А что случилось?
– Ничего пока, – сказал Сварог. – Но последствия возможны самые непредсказуемые. Слушай внимательно…
…Заложив руки за спину, Сварог чуточку нетерпеливо прохаживался по кабинету. Он уже давно продумал, как построит разговор, но еще с четверть часа предстояло ожидать молодую женщину, чья судьба могла послужить темой для баллады или сюжетом для рыцарского романа. И в том, и в другом случае конец оказался счастливым, что как нельзя лучше укладывалось в каноны поэзии и изящной словесности.
В чем-то история герцогини Латери, до замужества баронессы Таргайл, напоминала неизвестную здесь историю прекрасной Анжелики – вот только здесь романтики не было ни капли, а вот грязи имелось выше головы…
Герцог Латери, родовитейший вдовец, считался хозяином одной из провинций, расположенных лигах в ста от Латераны, – ничего удивительного, если учесть, что его владения занимали добрую треть провинции. Классический магнат старого времени: все крестьяне состоят на положении крепостных, расположенные на его землях гербовые города стараются особой строптивости не проявлять (есть разные способы у господ магнатов изрядно навредить даже гербовому городу, не нарушая законов), губернатор почитает за честь приглашение на обед, пышные охоты, роскошные балы для знати не только этой, но и двух прилегающих провинций, и все такое прочее, вплоть до приглашений на имперские балы и приемы. Одним словом, жизнь удалась.
Барон Таргайл, отец будущей герцогини, был полной противоположностью соседу: чуть ли не клочок земли с четырьмя деревушками, бедные пашни, каменистые пастбища да водяная мельница, обеспечивавшая барону больше половины годового дохода. Словом, еще один классический персонаж, только с обратным знаком: замок ветшает, наполовину уже не пригоден для жилья, а чинить не на что, из крестьян, как ясно умному человеку, много не выжмешь, хоть ты их каленым железом жги, они и сами едва сводят концы с концами, сыновей, которых можно было бы и пристроить на выгодную службу, нет, богатые дальние родственники давно уже предпочитают с обнищавшим неудачником не водиться, приданого для единственной дочери практически нет, накопления на черный день у зажиточных крестьян в иных местах побольше… В общем, полный абзац.
А дочка, которой едва исполнилось двадцать, – писаная красавица. Вот только и на выгодное замужество рассчитывать нечего – красота красотой, а более богатые
