Потому что не всякому человеку подойдет любое укрытие. Бомж или мелкий уголовник никак не укроются в обиталищах тех, кто именует себя «элитой» или «светом», ни в каком закоулке. Их выдаст прислуга, стоящая на страже благополучия своих хозяев, гордящаяся своей принадлежностью к этому миру, пусть и в таком качестве. И наоборот, человеку из верхов не найти убежища, скажем, на свалке, хотя тамошний люд избегает контактов с властями, но вынужден бывает идти на них, а своим статусом дорожит даже больше, чем все прочие низы, и не хочет его потерять. И его сдадут сразу же, потому что ему никак не удастся выглядеть своим, даже нарядись он в самые отрепья: он и говорит иначе, и ходит иначе, и мир видит не таким, каким выглядит тот для бомжей. И так далее. Укрыться вдали от людей вообще в этом мире невозможно; есть, конечно, места не населенные, но чтобы просуществовать там хоть небольшое время, необходима помощь извне: там нечего есть и нет источников информации. Конечно, есть люди, способные жить и в таких условиях. Но эти скрывшиеся к таким не принадлежали, они, как известно, были учеными: одни – физиками, другие – генобиологами, и к жизни на уровне каменного века вряд ли были готовы. Так вот, где же могут укрыться такие? Ответ напрашивается: среди себе подобных. Но это практически невозможно – вся их среда постоянно на виду у властей, и их взяли бы уже через несколько часов, если не минут. Логика говорила о том, что скрыться, затаиться они вообще не могут в обществе, до такой степени организованном, как это было на Альмезоте. И тем не менее где-то они укрылись, и до сих пор никто даже не напал на след, хотя перед тем, как исчезнуть окончательно, они оказались уже почти в руках власти.
Дальнейшие размышления складывались сами собой: разыскиваемые люди могли быть и вовсе не приспособленными к жизни где-то в подполье, но самое малое одна сильная сторона у них была: эти люди умели думать нестандартно, сочетать такие понятия, которые никто другой никогда рядом не поставит, и из этого делать совершенно неожиданные для всех остальных выводы. А это означало вот что: искать этих людей нужно там, где укрыться вообще невозможно. С общепринятой, во всяком случае, точки зрения.
И вот сейчас Никодим, сидя в шкуре главы Банковской унии Альмезота, пытался понять: что же могло оказаться таким местом. А думать ему мешали. Даже вот и сейчас снова сунулся секретарь:
– Державный советник (таким был официальный ранг банкира), пришло сообщение, – он поднял глаза к потолку, – с самого верха. О займе. Там, правда, в одном месте какая-то несуразица – может быть, магнитная буря повлияла на прохождение…
– Дай сюда. Разберусь с Божьей помощью.
Он стал читать. Действительно, письмо в весьма сухом тоне напоминало, что в секретариат вице-провектора до сих пор не поступило конкретной информации о размещении займа; упоминалось и о том, что курс дикона в отношении межмирового галлара неоправданно понизился: все еще продолжался процесс, начавшийся некоторым даже обвалом, когда Галактика поняла, что обещанное супероружие на рынке в обозримом будущем не покажется. А между двумя этими темами вклинилось несколько и в самом деле посторонних слов и еще дважды по четыре цифры: 1, 9, 2 и 9. Он прочитал, поднял брови, сказал секретарю:
– И в самом деле галиматья. Скоро придется письма от руки писать, к тому идем… У тебя все? Так оставь меня в покое, наконец.
Ну вот. А он только что жаловался, что связи нет. Послание и в самом деле тревожное. «Сразу, как прилетим на место, надо будет серьезно накрутить хвост начальнику охраны, чтобы никто и близко подойти не мог. Здесь-то, в агроне, где только свои, и не раз проверенные, опасаться, пожалуй, нечего, но вот как только коснемся грунта – сразу всех поставить на уши…»
Так решилось в той части сознания, что принадлежала законному хозяину банкирского организма. Решилось – и успокоилось. Зато в другой части, наоборот, пошла серьезная работа.
«Хотелось бы знать – как они ухитрились нас вычислить, но это потом, сейчас не до расследований. Значит – в числе прочих охота открыта на меня, то есть и на моего любезного „домохозяина“, главного финансиста Альмезота. Охотники, надо полагать, уже на номерах. Ружья заряжены, в любой миг можно их вскинуть – и стрелять влет дичь, вставшую на крыло…
Влет, ясно тебе? Именно влет. Никто не станет ждать, пока ты сядешь на грунт. Там намного легче ускользнуть. А отсюда?
Отсюда – разве что пешком с трех тысяч метров.
Так. Так. Очень интересно.
Пешком – при наличии пузыря – неплохая прогулка, как сказано нашим пилотом. А у нас пузыри есть? На меня, на сопровождающих, на самого пилота, наконец? Посмотрим, что знает об этом хозяин тела».
Вот ведь как любопытно: он никогда этим не интересовался. Считал, и, наверное, вполне разумно, что обо всем этом должны думать люди, которые занимаются его транспортом и за это получают, кстати, очень неплохие деньги. Помнит только, что – да, есть эти пузыри, вспоминается даже – их показывали, такие штуки вроде школьного ранца в древности, заспинная сумочка, и в ней – антиграв, маломощный, но достаточный, чтобы опустить человека на грунт без повреждений. Есть они. Но хозяйская память, увы, не сохранила ничего другого: где они хранятся, например, и как приводятся в действие… Вот в маршрутном агроне пассажиров наверняка предупреждают об этом еще перед взлетом, а его вот хозяина не сочли нужным просветить. Стоит ли после этого быть боссом? И тем более – создавать себе облик всезнающего и всемогущего? Ах, безобразие!..
«Конечно, можно поступить очень просто: вызвать сюда пилота, оторвать его от болтовни с приблудным коллегой и спросить: а где мой пузырь? Ну-ка, покажите мне его? И пилот тут же…
Стоп.
Приблудный коллега. Которому лететь только до Киланмора. И стрельба влет. Коллега, готовый покинуть агрон, пользуясь своим пузырем. Пилот, ранее моему водиле не встречавшийся. Ну просто очень здорово. Совершенно прелестно. Значит, своего головореза нарядили, выходит, в мое, брата Никодима, грешное тело, у жулика заимствованное, и послали, снабдив – чем же? Дистантом? Ножом? Вряд ли. Для пользования ими нужны условия, а они там достаточно опытны, чтобы понять: ко мне его не пустят ни за какие коврижки. Нет, конечно. Просто взрывчатка – в количестве достаточном, чтобы от нашего средства передвижения остались мелкие брызги. Стрельба влет. Сам же исполнитель должен воспользоваться своим пузырем и имеет возможность сделать это совершенно спокойно: «Ах, мы уже над Киламором? Спасибо, коллега, мне пора, до следующего!» – и за борт. Еще три-пять минут – бух, и агрона нет. Ах, какая жалость, как трагично! Аминь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
