лестницы показалась Арманда со свечой в руке.
— Госпожа Мольер, — сказал Барон, — посылайте еще кого-нибудь за священником, но скорей!
Арманда уронила свечу и исчезла в темноте, а Барон, прошипев на лестнице недоуменно: «Что же, черт возьми, не идет никто из докторов?» — побежал наверх.
— Чего вам дать, мастер? — спросил Барон и вытер платком лоб Мольера.
— Свету! — ответил Мольер. — И сыру пармезану.
— Сыру! — сказал Барон служанке, и та, потоптавшись, поставила свечку на кресло и выбежала вон.
— Жене скажите, чтобы поднялась ко мне, — приказал Мольер.
Барон побежал по лестнице вниз и позвал:
— Кто там? Дайте свету больше! Госпожа Мольер!
Внизу одна за другой загорались свечи в чьих-то трясущихся руках. В это время там, наверху, Мольер напрягся всем телом, вздрогнул, и кровь хлынула у него из горла, заливая белье. В первый момент он испугался, но тотчас же почувствовал чрезвычайное облегчение и даже подумал: «Вот хорошо...» А затем его поразило изумление: его спальня превратилась в опушку леса, и какой-то черный кавалер, вытирая кровь с головы, стал рвать повод, стараясь вылезти из-под лошади, раненной в ногу. Лошадь билась и давила кавалера. Послышались совершенно непонятные в спальне голоса:
— Кавалеры! Ко мне! Суассон убит!..
«Это бой под Марфе... — подумал Мольер, — а кавалер, которого давит лошадь, это сьёр де Моден, первый любовник Мадлены... У меня льется из горла кровь, как река, значит, во мне лопнула какая-то жила...» Он стал давиться кровью и двигать нижней челюстью. Де Моден исчез из глаз, и в ту же секунду Мольер увидел Рону, но в момент светопреставления, солнце, в виде багрового шара, стало погружаться в воду, при звуках лютни «императора» д’Ассуси. «Это глупо, — подумал Мольер, — и Рона и лютня не вовремя... Просто я умираю...» Он успел подумать с любопытством: «А как выглядит смерть?» — и увидел ее немедленно. Она вбежала в комнату в монашеском головном уборе и сразу размашисто перекрестила Мольера. Он с величайшим любопытством хотел ее внимательно рассмотреть, но ничего уже более не рассмотрел.
В это время Барон с двумя шандалами в руках, заливая лестницу светом, поднимался вверх, а за ним, волоча и подбирая шлейф, бежала Арманда. Она тянула за руку девчонку с пухлыми щеками и шептала ей:
— Ничего, ничего, не бойся, Эспри, идем к отцу!
Сверху послышалось гнусавое печальное пение монашки. Арманда и Барон, вбежав, увидели эту монашку со сложенными молитвенно ладонями.
«Святая Клара...» — подумала Арманда и разглядела, что вся кровать и сам Мольер залиты кровью. Девчонка испугалась и заплакала.
— Мольер! — сказала дрогнувшим голосом, как никогда не говорила, Арманда, но ответа не получила.
Барон же, с размаху поставив шандалы на стол, прыгая через ступеньку, скатился с лестницы и, вцепившись в грудь слуге, зарычал:
— Где ты шлялся?! Где доктор, болван!!
И слуга отчаянно ответил:
— Господин де Барон, что же я сделаю? Ни один не хочет идти к господину де Мольеру! Ни один!
Глава 33. Ты есть земля
Весь дом находился в тягостном недоумении. Оно передалось и нищим монашкам. Почитав некоторое время над обмытым, укрытым и лежащим на смертном ложе Мольером, они решительно не знали, что им дальше делать. Дело в том, что земля не желала принимать тело господина Мольера.
Жан Обри накануне напрасно умолял священников прихода святого Евстафия, Ланфана и Леша, явиться к умирающему. Оба наотрез отказались. Третий, фамилия которого была Пейзан, сжалившись над приходящим в отчаяние Обри, явился в дом комедианта, но слишком поздно, когда тот уже умер, и тотчас поспешил уйти. А о том, чтобы Мольера хоронить по церковному обряду, не могло быть и речи. Грешный комедиант умер без покаяния и не отрекшись от своей осуждаемой церковью профессии и не дав письменного обещания, что в случае, если господь, по бесконечной своей благости, возвратит ему здоровье, он никогда более в жизни не будет играть в комедии.
Формула эта подписана не была, и ни один священник в Париже не взялся бы проводить господина де Мольера на кладбище, да впрочем, ни одно кладбище и не приняло бы его.
Арманда стала уже приходить в отчаяние, как приехал из Отейля тамошний кюре, Франсуа Луазо, подружившийся с Мольером в то время, когда тот проживал в Отейле. Кюре не только научил Арманду, как составить прошение на имя парижского архиепископа, но, несомненно рискуя сильнейшими неприятностями для себя лично, вместе с Армандой поехал к парижскому архиепископу.
Вдову и кюре после недолгого ожидания в тихой приемной ввели в архиепископский кабинет, и Арманда увидела перед собой Арле де Шанваллона, архиепископа парижского.
— Я пришла, ваше высокопреосвященство, — заговорила вдова, — просить вашего разрешения похоронить моего покойного мужа согласно церковному обряду.
Де Шанваллон прочел прошение и сказал вдове, но глядя не на нее, а на Луазо тяжкими и очень внимательными глазами:
— Ваш муж, сударыня, был комедиантом?
— Да, — волнуясь, ответила Арманда, — но он умер как добрый христианин. Это могут засвидетельствовать две монахини монастыря святой Клары д’Аннесси, бывшие у нас в доме. Кроме того, во время прошлой Пасхи он исповедовался и причащался.
— Мне очень жаль, — ответил архиепископ, — но сделать ничего нельзя. Я не могу выдать разрешение на погребение.
— Куда же мне девать его тело? — спросила Арманда и заплакала.
— Я жалею его, — повторил архиепископ, — но, поймите, сударыня, я не могу оскорбить закон.
И Луазо, провожаемый в спину взглядом архиепископа, увел рыдающую Арманду.
— Значит, — уткнувшись в плечо кюре, плача, говорила Арманда, — мне придется вывезти его за город и зарыть у большой дороги...
Но верный кюре не покинул ее, и они оказались в Сен-Жермене, в королевском дворце. Тут Арманду ждала удача. Король принял ее. Арманду ввели в зал, где он, стоя у стола, дожидался ее. Арманда не стала ничего говорить, а сразу стала на колени и заплакала. Король помог ей подняться и спросил:
— Я прошу вас успокоиться, сударыня. Что я могу для вас сделать?
— Ваше величество, — сказала Арманда, — мне не разрешают хоронить моего мужа, де Мольера! Заступитесь, ваше величество!
Король ответил:
— Для вашего покойного мужа все будет сделано. Прошу вас, поезжайте домой и позаботьтесь о его теле.
Арманда, рыдая и произнося слова благодарности, удалилась, а через несколько минут королевский гонец
