Эмерслейкеры были возмущены тем, что я вытворял, но при этом никаких насильственных действий в отношении меня предпринято не было. Обещание местного скульптора забрызгать меня едкими выделениями туртеля, как оказалось, было не более чем пустой угрозой. Видимо, любые формы насилия противоречили самой природе эмерслейкеров. Самое большее, на что они оказались способны, – это выказывать свое презрение, то и дело наступая мне на ноги. Но с этим я мог смириться.
Думаешь, на этом история заканчивается?
Какое там!
С отдавленными ногами, но в остальном целый и невредимый, прибыл я следующим днем на таможенную станцию, имея на борту два контейнера со строительным мусором, шесть контейнеров с разобранными строительными лесами и четырех роботов-строителей. Таможенник – не тот, что неделю назад пропускал меня на Эмерслейк; хотя, по мне, так все таможенники похожи друг на друга, как пара кузнечиков на лугу в знойный полдень, – внимательно изучил таможенную декларацию, пожевал таможенные губы, потыкал пальцем в клавиши таможенного компа, почесал гладкий таможенный затылок… Он двигался медленнее мухи, завязшей в меде. Глядя на него, можно было подумать, что Вселенная расширилась до границы красного смещения и время вот-вот остановится.
– Поня-ятненько, – произнес он наконец – медленно, почти нараспев.
Я представления не имел, что ему там стало понятно, но все равно был до соплей рад тому, что дело все ж таки сдвинулось с мертвой точки. И я не смог сдержать счастливой улыбки.
Таможенник посмотрел на меня неодобрительно.
– Напрасно лыбитесь, гуманоид, – произнес он вполне индифферентным тоном. Хотя, если прислушаться, в голосе его можно было услышать и скрытое злорадство, и затаенную угрозу, и еще кое-что малоприятное.
Ясное дело, таможенник не был землянином. К тому же землян он почему-то не любил. Ну, ксенофоб и ксенофоб – мне-то, спрашивается, что за дело до этого? У одних ксенофобия врожденная, другие старательно и бережно культивируют в душе ее ранние всходы, – и те и другие со стороны похожи на коллекционера оружия, который сам спускового крючка ни разу в жизни пальцем не касался.
– В чем проблема, уважаемый? – вежливо поинтересовался я у таможенника-ксенофоба.
– Проблема в вашем грузе, уважаемый, – он как будто передразнивал меня. – Неделю назад вы провезли на Эмерслейк некое произведение искусства, состоящее, – таможенник нажал клавишу комп-терминала, и на стол перед ним упал тоненький, полупрозрачный листок распечатки, – состоящее «из стандартных сборных конструкций для возведения строительных лесов и четырех строительных роботов», – зачитал он и скосил на меня ехидный взгляд.
– Я скульптор-монументалист, – ответил я, не моргнув глазом. – Мой талант невозможно втиснуть в узкие рамки художественной студии, поэтому я творю на открытом воздухе, возводя мегалитические арт-флексы.
– С талантом вашим пущай искусствоведы разбираются, – гнусно так усмехнулся таможенник, и я понял, что сейчас он выдаст какую-нибудь гадость. – Проблема в том, что таперича вы везете с собой тот же самый груз, задекларировав его как строительный мусор.
Откинувшись назад, я положил согнутый локоть на спинку стула, закинул ногу на ногу и воздел подбородок к потолку – одним словом, принял позу гения, не хватало только сигареты в длинном мундштуке, зажатом меж тонкими вялыми пальцами, а еще лучше, загадочно побулькивающего кальяна, чьи дымные кольца способны увести созерцателя в мир раздвоенного сознания и безумного многообразия вариантов ускользающей сути.
– Известно ли вам, уважаемый, как создается произведение искусства? – Я не произнес, а пропел эту фразу с томным придыханием. – В частности, скульптура? – Тут я сделал паузу, все своим видом давая понять, что любой ответ, какой бы ни дал таможенник, окажется неверным. Ксенофоб все правильно понял и благоразумно промолчал. – Для того, чтобы создать скульптуру, я беру здоровенную, – тут я двинул руками в стороны, намечая фантастические размеры, – глыбу мрамора или какого другого материала и отсекаю от него все лишнее, – изящный жест полусогнутой кистью руки: все, мол, очень просто, мог бы и сам догадаться. – Материалы, сваленные в грузовом отсеке моего корабля, есть не что иное, как то, от чего пришлось избавиться в процессе создания произведения искусства. Сама же работа была передана в дар жителям Эмерслейка.
Я сказал таможеннику чистую правду. Но человеку, от искусства далекому, слов моих оказалось недостаточно. Угадай, что он сделал? Верно – запросил подтверждение у эмерслейкеров. А эмерслейкеры, простые ребята, само собой, ответили, что я действительно создал монументальный шедевр мирового значения, но после демонтировал его, загрузил в корабль и увез с планеты.
Сам понимаешь, после такого глаза таможенника, ненавидевшего меня уже только за то, что мои предки были родом с Земли, загорелись инфернальным огнем. По счастью, все те же эмерслейкеры, перед этим едва не отправившие меня в притон для садомазохистских забав, которым заправляет слепая тетка Фемида, согласились считать конфликт исчерпанным, если я вернусь и воссоздам свое творение в первоначальном виде. Поскольку в случае отказа конфискация строительного набора, владельцем которого являлся Жека Псел, была гарантирована, я счел за лучшее согласиться.
Следует отдать должное эмерслейкерам – они не держали на меня зла. Должно быть, считали, что художники все немножко с придурью. Но тем не менее к работе по восстановлению своего концептуального шедевра я должен был приступить немедленно.
Сказано – сделано. Будучи человеком практичным, я не стал заново возводить леса вокруг уже построенного корпуса – четверка роботов получила приказ соорудить из строительных конструкций куб высотой метров, эдак, в пятнадцать в пятистах метрах от посольского здания. Как только роботы принялись за дело, вся масса встречавших меня, как родного, эмерслейкеров, переместилась в требуемом направлении. Я остался в одиночестве, о чем ни капли не жалел. Мне нужно было успокоиться и немного прийти в себя после обмена любезностями с таможенником-ксенофобом, – перед расставанием мы высказали все, что думали друг о друге, – а потом собраться с мыслями и всесторонне проанализировать сложившуюся ситуацию. По завершении аналитической части я понял, что, собственно, и думать-то особенно не о чем, – в настоящий момент проблема сводилась к тому, как урегулировать отношения с Жекой Пселом.
Результаты переговоров с Жекой трудно было назвать обнадеживающими. Для начала я предложил Пселу продлить договор об аренде строительного оборудования еще на десять дней, от чего тот спокойно и вежливо отказался. Тогда я решил увеличить сумму арендной платы, на что тут же последовал не менее решительный отказ. Под конец я выложил свой последний козырь – предложил Жеке выкупить все, уже и до меня неоднократно бывшее в употреблении оборудование, по остаточной цене. В ответ на это Псел почесал задумчиво щеку, улыбнулся и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
