кивнул и отдал следующий приказ.
– Сержант, организуйте погрузку всего этого на катер. – Он указал на груду слоновой кости, лежащую на краю поляны. – Потом выдвигаемся к Собачьему острову, там отыщем еще одного белого с его английским флагом.
8
Флинн обнаружил только входное отверстие пули, темно-красную дырочку, откуда все еще медленно сочилась водянистая кровь. Он мог бы просунуть туда свой большой палец, но делать этого не стал, только осторожно ощупал ногу с обратной стороны и нашел в мякоти твердый бугорок, где прямо под кожей застрял кусочек металла.
– Черт побери, черт побери, вот зараза, – прошептал он не столько от боли, сколько от злости на столь маловероятное стечение обстоятельств, когда пуля срикошетила именно туда, где под берегом стоял он, причем с такой скоростью, что не продырявила ему ногу насквозь, не вылетела с обратной стороны, а осталась у него в бедре.
Флинн медленно распрямил ногу, проверяя, не сломана ли кость. От этого движения легкий мат плавучего папируса, на котором он лежал, слегка качнулся.
– Еще немного – и могла бы задеть кость… но не задела, – облегченно проворчал он и в первый раз почувствовал легкое головокружение и подступающую слабость. – Да-а, слегка подрастерял кровушки, – заметил он и тут увидел, что из раны прорвалась свежая струйка алой крови и смешалась с каплями воды, ползущими вниз по ноге и падающими на сухой, плотно слежавшийся папирус. – Надо бы остановить это дело, – снова прошептал он.
Флинн был совершенно голый и мокрый. Ни ремня, ни даже куска ткани, которую можно было бы использовать в качестве жгута, у него не было, но кровотечение как-то надо остановить. Плохо слушающимися от слабости пальцами он нарвал пучок длинных, как сабля, листьев растущего кругом тростника и стал плести из них веревку. Закончив, обмотал ее вокруг ноги повыше раны, стянул потуже и завязал узлом. Струйка крови уменьшилась и почти совсем прекратилась, и только тогда Флинн откинулся на спину и закрыл глаза.
Благодаря небольшим водоворотам и завихрениям в течении реки, а также волнению, вызванному поднимающимся утренним ветерком, островок под ним тихонько раскачивался и колыхался. Флинн устал, ужасно, невыносимо устал, а это покачивание успокаивало его. И он погрузился в сон.
Разбудили его боль и отсутствие ощущения успокоительного покачивания. Боль выражалась в тупой и непрекращающейся пульсации крови, которая билась у него в ноге, отдаваясь в промежности и в нижней части живота. Преодолевая головокружение, он приподнялся на локтях и окинул взглядом свое тело. В результате того, что нога его была туго стянута сплетенной из травы веревкой, она распухла и посинела. Он целую минуту отрешенно смотрел на нее, не совсем понимая, что к чему, пока не вспомнил все, что с ним случилось.
– Гангрена! – проговорил он вслух и рванул узел. Веревка отвалилась, кровь с новой силой хлынула по венам в ногу, пронзив ее острой, мучительной болью, он ахнул от неожиданности, сжал кулаки и стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль немного улеглась, осталось лишь тупое и монотонное биение крови в ноге, и он снова хрипло, как человек, страдающий астмой, задышал.
Потом перемена в его положении дошла до сознания, и Флинн, близоруко щурясь, огляделся вокруг. Течение реки снова принесло его к мангровым болотам, в лабиринт множества проток между небольшими островками дельты. С начавшимся отливом уровень воды упал, и плотик остался на илистом берегу. От ила несло вонью гниющей растительности и запахом серы. Рядом с ним расположилась компания больших зеленых речных крабов. Щелкая клешнями и пуская пузыри, они трудились над мертвой рыбой. Их глазки на тонких стебельках то и дело поднимались и удивленно вертелись в разные стороны. Заметив, что Флинн пошевелился, они бочком, угрожающе вскидывая клешни с красными кончиками, отступили, чтобы быть поближе к воде.
Вода! До сознания Флинна вдруг дошло, что слюна во рту его густа и тягуча, а язык прилип к нёбу. Сожженное безжалостными солнечными лучами, разогретое изнутри воспалившейся раной, тело его напоминало раскаленный котел, который жаждал быть наполненным влагой.
Флинн пошевелился и тут же закричал от боли. Пока он спал, нога его задеревенела. Она была похожа теперь на тяжелый якорь, навсегда приковавший его к папирусовому плотику. Он сделал еще попытку сдать назад, используя руки и мышцы ягодиц и волоча за собой неподвижную ногу. Каждый вдох отдавался в его пересохшем рту рыданием, каждое движение – вонзающимся ему в бедро раскаленным добела копьем. Но ему надо глотнуть воды, вода нужна сейчас его организму, как воздух. Дюйм за дюймом он подвигался все ближе к краю плотика и сполз наконец на илистый берег.
С отливом вода отступила, и до ее кромки оставалось теперь шагов пятьдесят. Подражая движениям пловца на спине, он медленно продвигался по липкой грязи, волоча за собой больную ногу. Рана снова стала кровоточить, не столь обильно, как раньше, но при каждом движении на ноге проступала очередная ярко-красная капля.
До воды он в конце концов добрался и повернулся на бок, чтобы раненая нога была сверху и в рану не попала грязь. Опираясь на локоть, окунул лицо в воду и принялся жадно пить. Вода оказалась теплой, приправленной морской солью и терпкой от сгнивших мангровых растений и вкусом напоминала мочу животных. Но он продолжал шумно втягивать в себя эту воду, погрузив в нее и рот, и ноздри, и даже глаза. Наконец ему не хватило воздуха, он прервался и сделал вдох, тяжело дыша, поднял голову и закашлялся: вода через нос попала в дыхательные пути, на глаза навернулись слезы, затуманив зрение. Но вот дыхание восстановилось, успокоилось, зрение прояснилось. Он хотел уже снова опустить голову в воду и продолжить жадное утоление жажды, но, бросив быстрый взгляд в направлении противоположного берега, увидел, что по воде кто-то движется в его сторону.
До него еще было с сотню ярдов, но плыл он довольно быстро, вспенивая воду огромным хвостом. Очень крупный, не менее пятнадцати футов в длину, похожий на покрытый грубой корой ствол дерева – крокодил оставлял на поверхности воды после себя широкий след.
Флинн пронзительно закричал, всего один раз, но крик на удивление оказался громкий и поразительно чистый. Он так испугался, что забыл о ране и попытался встать, помогая себе руками, но раненая нога пригвоздила его к земле. И он закричал снова, от боли и от страха.
Лежа на животе, извиваясь всем телом, Флинн торопливо пополз по липкому, вонючему берегу, вонзая в ил скользящие пальцы, прочь от мелководья, туда, где в пятидесяти ярдах лежал его папирусовый
