– Ваше сиятельство, мой полк готов! – молодцевато шагнул вперед князь Багратион.
Он знал суворовскую натуру: надо быстро и четко!
И Суворов еще раз обнял Багратиона:
– Ступай, приготовь и приготовься! Помни: голова хвоста не ждет! Внезапно, как снег на голову!
III
В Валеджио Суворов принял рапорт командующего австрийской армией престарелого барона Меласа и произвел смотр его войскам.
Австрийскую армию Суворов знал хорошо еще по турецкой кампании, по Фокшанам и Рымнику, и смотр ничего нового дать ему не мог, но Суворов хотел всеми мерами поднять дух австрийской армии, которая несколько последних лет терпела неудачи.
– Что, старик, разобьем французов? – спросил Суворов у пожилого австрийского гренадера.
– Мы бивали врагов с Лаудоном, а с вашим сиятельством еще лучше будем бить! – отвечал гренадер.
Перед Суворовым целый час проходили полки.
Суворов был в белом австрийском фельдмаршальском мундире и небольшой каске.
Рядом с ним верхом на лошадях сидели старые кавалерийские генералы барон Мелас и венгерец Край.
Край, еще очень крепкий для своих шестидесяти пяти лет, был длинен, жилист и смугл.
А рыхлый небольшой Мелас, более старый, чем Край, уже с трудом сидел на лошади. Рука, державшая поводья, тряслась. Ему пристойнее было бы сидеть в покойной коляске, а не в седле, но барон бодрился: рядом с ним на казачьем коне молодцевато сидел его одногодок, сухонький, живой фельдмаршал Суворов.
Суворов, казалось, смотрел только на проходившие войска, но видел все: как перешептываются австрийские адъютанты, как барон Мелас по-стариковски шевелит пухлыми губами. Александр Васильевич в уме уже окрестил его – папа Мелас.
Мелас был не Бог весть какой талантливый полководец, но человек почтенный, всю жизнь в строю и не интриган, и потому Суворов чувствовал к нему расположение.
Австрийцы шагали браво. Башмаки у них не так истрепаны, как у Багратионовых егерей, которые прошагали столько верст. Белые мундирчики созданы только для парадов. Но – Господь с ними! – надо для начала похвалить союзников.
– Шаг хорош: победа! – громко, чтобы слышали все, сказал Суворов, когда мимо него прошел последний австрийский взвод.
В своем же кругу Суворов дал другую оценку;
– Солдаты – неплохи. Много славян: чехов, поляков, русин. С солдатом, помилуй Бог, бить французов можно. Но офицеры австрийские – никуда. Все они – немогузнайки. Что ни спросишь, один ответ: «Ich kann nicht bestimmt sagen!»[99] Ох уж эти мне нихтбештимзагеры, унтеркунфтщики!
Суворову очень не понравилось, когда на его вопрос адъютанту, где генерал Фрелих, австрийский офицер ответил, что генерал Фрелих поехал за город, чтобы иметь лучший «унтеркунфт»[100].
Новое меткое суворовское словцо было готово.
– Куда может вести солдат такой офицер? Войска знают одно: оборону. Надобно переломить, переучить! Завтра же начать!
Обучаться австрийские войска действительно начали со следующего дня.
Русские полки собирались постепенно в Валеджио. Наступать с одними австрийцами, к тому же незнакомыми с суворовской тактикой, было немыслимо. Суворов решил подождать подхода всех своих войск. А чтобы не терять времени даром, велел обучать австрийцев сквозным атакам пехоты на пехоту, пехоты на кавалерию и т. д. И дал приказ – продиктовал по-немецки выдержки из своей «Науки побеждать».
В австрийские полки разослал русских офицеров обучать союзников штыковому бою, быстроте и натиску.
Австрийцы оскорбились: помилуйте, какие-то варвары станут учить их! Лапидарный, отрывистый стиль суворовских приказов был им непривычен и чужд.
«Марш вперед!» – когда австрийцы привыкли в лучшем случае стоять на одном месте.
«Смерть или плен – все едино!» – когда у австрийцев понятие о воинской чести не было так высоко, чтоб предпочитать смерть плену.
Только те, кто по Фокшанам и Рымнику помнил знаменитого «Генерала-вперед», понимали суворовский приказ. Остальные пожимали плечами, говоря: «Den Feind uberall angreiffen! Was ist das fur eine Strategie?»[101]
Папа Мелас, как старший австрийский генерал, приехал к фельдмаршалу поговорить об этих нововведениях. Он завел разговор издалека – о том, что-де у русских и австрийцев разные воинские уставы и прочее.
Но Суворов прижал его, – папа Мелас вынужден был сказать прямо: да, австрийские генералы недовольны новыми порядками.
– Пустяки! Это младенцы, которые плачут, пока их обмывают! Зато после они спят крепким сном! – отрезал Суворов.
И папа Мелас уехал ни с чем.
Генерал Шателер предложил Суворову, пока подойдут русские войска, произвести рекогносцировку.
Суворов резко отказался:
– Рекогносцировки нужны только робким. Кто хочет найти неприятеля, найдет и без них. Штыки, холодное оружие, атака, удар – вот мои рекогносцировки!
Это говорил он сам, опытнейший разведчик, с первых дней своей военной службы показавший себя чрезвычайно смелым и находчивым в рекогносцировке, бывший в разведке в двух шагах от палатки Фридриха II.
Но здесь под рекогносцировкой австрийцы понимали иное: демонстрацию. Излюбленным их приемом было – пугать неприятеля, делать вид, что они хотят наступать, в то время как сами желали обратного.
Суворову сразу же надо было показать, что на этот путь он не станет.
Суворов был намерен ударить по врагу, ударить немедленно и сокрушительно. Он только ждал, когда подойдут его чудо-богатыри.
IV
Суворовские полки один за другим собирались у Валеджио.
Русские войска шли, с удивлением глядя кругом: здесь все было необычайно – и люди, и природа.
Казались странными эти городки и местечки, окруженные, точно крепости, каменными стенами и рвами; плоские крыши кирпичных домов; фруктовые деревья, разбросанные меж кукурузных и капустных полей; холмы, где тесно, друг к дружке, посажены виноград, кукуруза, тутовые деревья, яблони, груши, орешник; смуглые черноволосые крестьяне в кожаных штанах с голыми от подколенок ногами.
– Народ здесь черный, как цыгане.
– И ни одного курносого…
– Чесноком и луком больно пахнут: как откроет рот, так уноси ноги!
– И до чего голосистые, черти!
– А у баб голоса грубые…
– Сердитые, должно. Оттого тут мужики сами коз доят и ребят нянчат…
– Говорят смешно, словно барабан трещит, – «грррандэ!» – передразнил Зыбин.
– И скажи, какой вежливый народ: всех, даже нашего брата солдата, называют «синьор». «Синьор солдате!»
– Это во многих землях такой обычай, – наставительно сказал любивший поучать Воронов. – Вот в Польше – все паны: холоп – «пан» и Бог – «пан». «Цо пану треба?», «Як пан Бог позволили?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
