проксемика
Сказанное о паралингвистике актуально и для кинезики: о чем идет речь – об индивидуальных приемах индивидуальной окраски сообщения или о приемах, предусмотренных кодом? Специалисты в этой области, уже в значительной мере ставшей наукой, наряду с наукой о системах письма говорят о самых настоящих кодах[434].
Как говорит Бердвистелл, когда люди издают звуки и слушают, двигаются и смотрят, трогают и осязают, распространяют и воспринимают запахи и т. д. – все это в самых разнообразных сочетаниях участвует в формировании коммуникативной системы, и логично предположить, что все эти явления сами могут быть структурированы сходным образом. Если взять в качестве примера фильмы с мэром Ла Гуардиа, в которых он говорит по-итальянски, на идиш и американском английском, то можно увидеть, как последовательно меняется его манера двигаться, так что даже при выключенном звуке можно понять, на каком языке он говорит (Прил. 178).
Предположение о том, что кинезика есть не что иное, как форма параязыка, противоречит другому предположению, по правде говоря, довольно романтическому, о том, что язык жестов предшествует артикулированному языку. Но настоящая причина дифференциации заключается в том, что, похоже, кинезика обрела свой собственный предмет и инструментарий. Ныне Бердвистелл разработал довольно строгую систему записи значений телодвижений, составив номенклатуру смыслоразличителей и жестовых синтагм, о которых мы упоминали, когда говорили о кинематографическом коде (см. Прил. 159).
Что касается того, что изучает кинезика, то воспроизведем частично перечень Л а Барра (Прил. 190–220): немой язык жжто^монахов-затворников, язык глухонемых, язык индийских купцов, персов, цыган, воров, продавцов табака; ритуальные движения рук буддистских и индуистских священников, способы общения патанских рыбаков; восточная и средиземноморская кинезика, в которой большую роль играет неаполитанская жестикуляция; стилизованные жесты в живописи майа, использованные при расшифровке их письменности; равным образом, изучение греческой жестикуляции по вазовой росписи может пролить свет на изучаемый период (как изучение жестикуляции по фризам Парфенона – на кинезические обычаи Великой Греции и Аттики). В том же ряду кинезика изучает ритуализованную театральную жестикуляцию классических восточных театров, пантомимы и танца[435].
Сюда же отнесем характер походки, меняющийся от культуры к культуре и соответственно коннотирующий разный этос; отличительные черты положения стоя (в этом случае код более строг, но и более изменчив), различные положения при команде «Смирно!» и при почти литургическом ритуале парадного шага.
Элементы параязыка, различные манеры смеяться, улыбаться, плакать— это тоже элементы кинезики, и изучение их культурной вариативности (распространяющейся как на сами жесты, так и на их значения) может рассеять философский туман, окутавший проблему комического. Более того, исследования культур с высокоразвитой кинезикой (мы уже упоминали работы Мосса о техниках тела) описывают положения при дефекации, мочеиспускании и коитусе, включая положение больших пальцев ног при оргазме, обусловленное не только физиологией, но и культурными причинами, о чем свидетельствуют различные примеры античной эротической скульптуры.
К этому следует добавить исследования движений головой (всеми признана относительность жестов «да» и «нет» в разных культурах), жестов, выражающих благодарность, поцелуя (исторически общих для греко-римской, германской и семитской культур, но, по-видимому, чуждых кельтской культуре, в любом случае, в разных восточных культурах эти жесты несут разную смысловую нагрузку). Такие кинетические семы, как показывание языка, имеют противоположные денотации в Южном Китае и в Италии; жесты, выражающие пренебрежение, которыми столь богата итальянская кинезика, кодифицированы в той же мере, что и жесты, выражающие указания (один и тот же жест в Латинской Америке означает «иди сюда», а в Северной – «уходи».) Жесты вежливости относятся к наиболее кодифицированным, тогда как подвергшиеся конвенционализации рефлекторные движения настолько меняются со временем, что, например, кинезика немого кино делается малопонятной, а то и смешной, даже для западного зрителя. Жесты, сопровождающие разговор, уточняющие или заменяющие целые фразы, объединяются с масштабными ораторскими жестами. Есть работы, описывающие различия жестикуляции при разговоре итальянца с американским евреем; равным образом, проводятся исследования конвенционального значения символических жестов (жесты предложения, дарения), а также жестикуляции в различных видах спорта (бросок в бейсболе, гребля на каноэ), вплоть до манеры стрельбы из лука, которая вкупе с ритуальными жестами чайной церемонии составляет один из устоев эстетики дзен. И наконец, разные значения шума и свиста (аплодисменты, выражение пренебрежения и т. п.), а также различные способы есть и пить.
В каждом из этих случаев, как и во всем, что касается параязыка, в конечном счете, можно заметить, что даже если жесты и тоны голоса не имели бы сложившегося формализуемого значения, они в любом случае понимались бы как условные сигналы, ориентирующие адресата на тот или иной коннотативный код, дешифрующий словесное сообщение, и стало быть, их роль указателей кода семиологически очень важна.
Отдельную главу следовало бы посвятить проксемике, но на этом мы уже останавливались, когда говорили об архитектурных кодах в в.6.и.
Что касается этикета, то некоторые авторы (Бердвистелл, Прил. 230) полагают, что он не может исчерпываться кинезикой, поскольку здесь участвуют другие вербальные или визуальные элементы.
IV. Музыкальные коды
Обычно музыка оказывается в поле зрения, когда речь заходит о том, можно ли кодифицировать тонемы. Оствальд (Прил. 176) напоминает, что современная нотная запись рождается из древних записей жестов и пневматической записи, которая регистрировала одновременно кинезические и паралингвистические явления. Во всяком случае, в области музыки можно говорить о:
Формализованных семнотнках: это различные шкалы и музыкальные грамматики, классические лады и системы атракции22. Сюда входит изучение музыкальной синтагматики, гармонии, контрапункта и т. д. В настоящее время к этому можно добавить новые системы нотной записи, используемые в современной музыке, отчасти идиолектальные, отчасти схожие с иконическими знаками, базирующиеся, впрочем, на культурных конвенциях.
Системах, основанных на звукоподражании: от систем словесного языка до репертуаров ономатопей, характерных для комиксов.
Коннотативных системах: в пифагорейской традиции каждый лад коннотировался с каким-либо этосом (при этом имелась в виду стимуляция какого-то определенного поведения), что отмечает и Ла Барр (Прил. 208). Соответствующие коннотации прослеживаются и в таких музыкальных традициях, как, например, классические китайская и индийская. С тем, что крупные музыкальные синтагмы наделены определенными коннотациями, можно согласиться и применительно к современной музыке, даже при том, что не стоит считать, что каждая музыкальная фраза обладает какой-то своей семантикой. Тем не менее трудно отрицать, что у некоторых музыкальных жанров есть свои устойчивые коннотации, достаточно вспомнить пасторальную музыку, военную музыку и т. д., кроме того, некоторые произведения так прочно связались с конкретными идеологиями, что их коннотации неоспоримы («Марсельеза», «Интернационал»).
Денотативных системах: например, военные музыкальные сигналы, связь которых с той или иной
22 См. тщательное исследование М. М. Ланглебена К описанию системы нотной записи, в кн. Труды по
