Богу», — подумал я.
— Теперь можно и зашивать.
— О-ой! — дернулся Ричард. — Сделай укол.
— А как же, обязательно, — ответил фельдшер.
— Только не в рану, умоляю, только не в рану…
— Ладно, дружище, ладно. — Он взял шприц с длинной иглой, убедился, что Томпсон закрывает поле зрения Ричарда, и со словами: «Да, Новая Зеландия — прекрасная страна» — сунул иглу в открытую рану. Ричард дернулся, взвыл, сжал мою руку, замотал головой, и я почувствовал как сам бледнею.
— Прекрасная, — фельдшер извлек иглу, — и скучная.
Он снова, чуть отступя, воткнул иглу в ткань и впрыснул еще анестетика, и Ричард закричал, и мы с Томпсоном крепко держали его.
— Почему же скучная? — спросил Томпсон.
Фельдшер приготовился сделать третий укол.
— Не о чем даже поспорить, разве что о ценах на масло…
— А-а-ай! — закричал Ричард.
— Да на телячьи отбивные, — продолжал фельдшер. — И на сыр. — Он продолжал обкалывать рану. — И так далее в этом роде.
Ричард корчился, и мы прижимали его к столу, и у меня отлила кровь от лица и звенело в ушах.
— То ли дело здесь… — Новый укол. — Происходят исторические события. — Укол. — А девочки какие…
Ричард задыхался, кривился, обливался потом, корчился, кусая шляпу.
— Если, конечно, вы любите девочек. Ну-ка, повернись на бок, дружище.
— У-ух, черт! — сказал Ричард.
Мы прижали его боком к столу, и фельдшер принялся обкалывать рану на задней стороне икры, и Ричард кричал:
— Ч-чер-рт!
— А ты малость побелел, — сказал мне фельдшер.
— Не без того.
— На днях, — он сделал укол, — полицейский привез африканца на операцию, — новый укол, — и сам же в обморок хлопнулся.
Продолжая рассказывать про полицейского, он закончил впрыскивать обезболивающий препарат, и мы крепко держали Ричарда. Петедин явно подействовал, Ричард уже не так сильно корчился и дергался, больше стонал и кусал шляпу, и волосы его прилипли к мокрому лбу, и нам уже не надо было так крепко держать его, но он по-прежнему стискивал мою руку. Когда дело дошло до швов, Ричард почти совсем успокоился. Фельдшер вооружился большой изогнутой иглой и ниткой, захватил пинцетом край раны и проткнул, и Ричард дернулся, и мне снова стало худо.
— Что-нибудь почувствовал?
— Немножко, — выдохнул Ричард.
— А вот и нет, — возразил фельдшер. — Кожа онемела, ты чувствуешь боль в глубине раны. Думай о своей девушке.
— Советую тебе тоже думать о своей девушке, — обратился он ко мне.
— Ладно, — отозвался я.
Фельдшер продолжал зашивать рану. Он наложил двадцать девять швов; я думал, этому конца не будет, но Ричард и впрямь перестал чувствовать боль, и тогда мне стало малость полегче, и со швами рана смотрелась куда лучше.
В ту же ночь я повез Ричарда дальше, в Солсбери.
Уже стемнело, когда вечером следующего дня мы с Томпсоном вернулись в Ньямасоту. Подойдя к своим палаткам, я тщетно высматривал Брайтспарка Тафурандику. Несколько раз позвал его, злой как черт от голода и усталости. Наконец сердито извлек из сумки бутылку пива и примостился на складном стуле перед костром. Я почти управился с бутылкой, когда появился Брайтспарк Тафурандика. Он держал под мышкой испуганную курицу.
— Где ты пропадал?
— Я ходил покупать для нас курицу, нкоси, — обиженно ответил он.
— Ты ходил пить пиво, черт бы его побрал!
Брайтспарк Тафурандика продолжал изображать обиду.
— Да я пива этого в рот не беру. Я купил для нас отличную курицу.
Он нечаянно зацепил ногой оттяжку палатки, шлепнулся на четвереньки, и курица бросилась наутек. Хлопая крыльями и кудахтая, она испуганно промчалась через лагерную площадку, обогнула костер, нырнула в траву и благополучно скрылась в ночном мраке. Брайтспарк Тафурандика вскочил и ринулся вдогонку, выкрикивая нехорошие слова. Я и не подозревал, что старый хрыч способен развивать такую прыть. С шумом он исчез в траве, приказывая курице вернуться. С минуту продолжался треск и топот, потом Брайтспарк изменил тактику, попробовал приманить беглянку вкрадчивыми уговорами и клохтаньем. Ничего не добился и вернулся к палатке.
— А теперь согрей мне воду помыться и приготовь еду, — сказал я, перейдя на чилапалапа.
Брайтспарк Тафурандика с досадой вглядывался в темноту, поглотившую вероломную хохлатку.
— Как там молодой европеец? — спросил он недовольным голосом.
— В порядке.
— Доктор наложил ему швы?
— Много швов, — ответил я.
— Э-хе-хе, — Брайтспарк покачал головой. — Верно сказал прорицатель, что он будет ранен.
— Вздор, — возразил я. — Все эти прорицатели — вздор.
Мои слова потрясли Брайтспарка Тафурандику.
— Прорицатели вовсе не вздор! Так же верно, как то, что есть Бог на небесах.
— Бог? — Я пристально поглядел на небо. — Где Бог? Что-то я его не вижу.
— Бог — на луне, — объяснил Брайтспарк Тафурандика.
— На Луне? Но американцы побывали на Луне и не встретили там никакого Бога.
Брайтспарк Тафурандика уставился на меня через костер.
— Вы, в самом деле, — медленно произнес он, — верите в этот вздор?
— Какой вздор?
— Что американцы побывали на Луне.
— Конечно, — сказал я.
Брайтспарк Тафурандика смерил меня недоверчивым взглядом.
— Э-эх! — печально вымолвил он.
— А ты не веришь? — спросил я.
— Верю ли я? Конечно, не верю! Только женщины и мальчишки способны поверить в такое.
— Но ведь есть фотографии, — сказал я. — Снимки.
— Снимки… — протянул Брайтспарк Тафурандика, вдвойне разочарованный: мной и курицей. — Это все выдумано, чтобы досадить русским.
— А русские побывали на Луне? — спросил я.
Брайтспарк посмотрел на меня с досадой.
— Никто не может побывать на луне, нкоси. Потому что это невозможно.
— Вот как? А в прорицателей ты веришь?
Брайтспарк Тафурандика рассердился.
— Что сказал прорицатель про первого европейца, который погиб? Что он сказал про молодого европейца, который пострадал вчера? — Он погрозил мне указательным пальцем. — Вам следует поберечься, нкоси. У вас ведь светлые волосы.
— Ну, не такие уж светлые, — возразил я.
— Очень даже светлые на солнце. А следующим, до кого доберется чипимбири, будет человек со светлыми волосами.
— Ты боишься за свое жалованье? — спросил я.
Я не больно-то верю в прорицателей и колдунов, но Фосбери погиб, а молодой Ричард попал в переплет, и я искренне радовался, что у меня не такие светлые волосы, как у Томпсона, у Куце и у Невина.
Часть четвертая
Глава девятнадцатая
В последних числах августа пришел конец долгой засушливой зиме, и на Руйе у границы Мозамбика стало несравненно жарче, твердая горячая земля стала еще горячее и тверже, сухой буш — еще суше, и скелеты деревьев отбрасывали скупую тень, и прибавилось летучей пыли, и в сухих руслах песок обдавал отраженным солнечным зноем. Через месяц-полтора,
