– Вы не убрали драгоценности? – удивленно спросила она.
– Я не смогла этого сделать, – голос Элинор задрожал. Она сама удивилась мучительной боли, вызванной этой давней потерей. Саймон умер уже более двадцати лет назад, и она крепко и страстно любила Иэна. Но Саймон был ее первым мужем, научил ее силе и мудрости, он был отцом ее двоих детей. Элинор грустно улыбнулась. – Мы достаточно богаты. Если бы у нас появилась острая нужда в деньгах, я бы убрала драгоценности, но такой необходимости не возникало.
Она замолчала, посмотрела, как Сибель поднимает и расправляет платье из богатого, прочного, почти немнущегося шелка, и подумала о том бесчисленном множестве раз, когда вынимала этот наряд из сундука для того, чтобы проветрить его. Саймон надевал его всего лишь три или четыре раза. В тот период, когда королем был Джон, Саймон не нуждался в придворных нарядах, а для обычных дел и встреч с соседями и вассалами это платье было слишком роскошным. Но тщательный уход ничуть не состарил ткань.
Может, с чьей-то точки зрения, такой дар Уолтеру показался бы кощунством, но Сибель была очень молода, и ей понадобятся сила, настроение и мудрость, которыми дополнял молодую Элинор Саймон. Элинор боялась, что весь груз Роузлинда падет вскоре на эти хрупкие плечи, ибо настанет и ее смертный час, а Джоанна будет прикована к Джеффри и двору.
– Скажи мне, Сибель, – внезапно спросила Элинор, – ты еще девственница?
Сибель покраснела.
– Да, но...
Смех Элинор подтвердил, что ей понятен смысл появившегося румянца и этого «но», и она избавила внучку от необходимости завершать фразу.
– Да, – сказала она, – бери эти платья. Твой Уолтер все больше и больше напоминает мне моего Саймона. Это платье, что ты сейчас держишь, Саймон надевал на нашу свадьбу. Это был мой подарок ему.
– И оно будет нашим подарком Уолтеру, – пылко сказала Сибель. – Спасибо вам, бабушка.
Она направилась к выходу, унося наряд, но Элинор остановила ее.
– Пошли с платьем служанку... и отправь записку, если хочешь. Мужчины сейчас знакомятся с соглашением и очень заняты. Тебе тоже нужно будет прочитать его, но ты сможешь сделать это как-нибудь и на досуге, поскольку контракт написан мною. Можешь не сомневаться, что в нем отражены твои интересы и интересы твоих будущих детей.
Сибель кивнула в знак согласия и спросила:
– Где вы нас устроите?
– В южной башне. – Элинор улыбнулась. – Там вам никто не будет мешать. Эдит будет прислуживать тебе. Можешь оставить себе ее и ее дочь, Адель. Девочка пока не обучена, но Эдит знает свое дело.
Сибель снова кивнула и вышла в прихожую, где нашла письменный столик Элинор и черкнула несколько строчек, объясняя Уолтеру предназначение платья. Затем наверх поднялась Рианнон в сопровождении служанок и слуг, которые несли ванну и чаны с горячей и холодной водой.
– Почему это семейство устраивает все свадьбы зимой? – прохныкала она, дрожа от холода всем телом и влезая в ванну.
– Потому что зимой ночи длиннее, – ответила Элинор, лукаво усмехнувшись. – Сейчас тебе холодно, но позже тебя согреют, и ты получишь хорошую компенсацию за неудобства.
Такой же диалог, но только в других словах, состоялся между Уолтером и Саймоном примерно часом позже в главной палате южной башни, где Уолтер тоже принимал ванну, поставленную рядом с очагом. По сути дела, он имел гораздо больше оснований для жалоб, поскольку огонь, несмотря на то, что горел в полную силу, какую только могли позволить размеры камина, разожгли уже после прибытия его отряда, и он еще не успел обогреть комнату, в то время как в апартаментах Элинор пламя горело денно и нощно круглый год. Учитывая данные обстоятельства, купание Уолтера длилось недолго. Он лишь несколько раз окунулся в воду, что счел вполне достаточным для удовлетворения потребности в ритуальном очищении. Сибель не станет на это сетовать, подумал он, когда Адам и Саймон принялись энергично вытирать его. Она не возражала против его нечистоплотного состояния в Клиро или Рыцарской Башне.
Эта мысль успокаивала его и согревала так же, как теплая ткань, которой растирали его Адам и Саймон. Его несколько встревожила их реакция на великолепное серое платье и записку, которую он нашел, когда они вошли в башенную комнату. Оба отнеслись к одеянию с необыкновенным почтением, а затем почти с тем же трепетом посмотрели на него – а ведь ни Саймон, ни Адам ни перед кем не испытывали благоговейного трепета. Очевидно, этот подарок скорее обладал огромной значимостью, нежели ценностью, хотя он сам по себе выглядел весьма дорого. Однако ни Саймон, ни Адам не рассказали ему о том, что этот наряд принадлежал первому мужу леди Элинор, а в записке по этому поводу ничего не было сказано.
Облачившись в это одеяние, Уолтер узнал не больше того, что уже знал, если не считать, что платье было довольно теплым для такой тонкой ткани в сравнении с шерстяной одеждой. Второе потрясение наступило, когда Уолтер вошел в зал, и Иэн, вскочив на ноги, закричал:
– Саймон! Саймон! – В следующее мгновение прежде, чем леди Элинор успела схватить его за руку, а лорд Джеффри воскликнуть: «Нет, Иэн, это Уолтер, мужчина Сибель», Иэн сам покачал головой, засмеялся и вытянул в направлении Уолтера руки. – Извини меня, Уолтер, – сказал он, улыбаясь. – Я как раз думал о первом муже моей жены, спрашивая себя, а что бы он сказал Генриху – ибо Саймон был прямолинеен и очень мудр, – и получилось так, будто бы он сам появился передо мной. Ты очень похож на него телосложением и походкой.
– И, будем надеяться, способностью здраво мыслить, – добавила леди Элинор, поднимаясь рядом с мужем. – Это моя вина, Иэн. Я хотела сказать тебе, что Уолтер будет одет в платье Саймона. Я подумала, что ему очень подойдет этот цвет, и он действительно ему к лицу. Но вы с Джеффри отвлекли меня проблемой нашей встречи с королем. Давайте отложим ее в сторону. Пора бы нам взглянуть, как дети будут смотреться рядом.
Уолтер не успел ничего сказать, но оно было, пожалуй, и к лучшему, ибо он порывался отрицать всякое сходство с личностью, перед которой, похоже, благоговел каждый обитатель Роузлинда. Как только смысл этого подарка прояснился, шелковое платье, которое несколько мгновений назад казалось таким легким, внезапно стало в десять раз тяжелее его полного вооружения. Иэн был стар; Адама связывали собственные обширные поместья. К тому же ему наверняка с самых пеленок внушали мысль, что он никакого отношения к Роузлинду не имеет, так, чтобы не оспаривал право своей сестры на эти земли; Джеффри приковывали ко двору и к землям, на которых он выполнял обязанности королевского кастеляна, кровные узы и политическая необходимость, и у него бы просто не хватило времени для управления таким огромным поместьем, как Роузлинд; Саймон всегда говорил, что он никоим образом не причастен к ответственности за Роузлинд.
