С трудом, оторвав взгляд от смертельной пляски удивительного витязя, десятник повернулся к построившимся за его спиной воинам. Всё это происходило очень быстро, хоть и казалось, что целую вечность.
До тарков оставалось шагов полтораста. Строй сбили на удивление слаженно, хоть и были в том строю воины из разных десятков, а то и вовсе обычные мастеровые или крестьяне. Правда, они держались за спинами тех, что имели щиты и брони. Лучники по команде десятников уже выпускали свои стрелы, сея смерть в бушующем море из вражеских тел.
Наконец это море всколыхнулось и потекло прямо на их маленький хлипкий строй. Пока тарки добежали до первого ряда, стрелки успели выпустить ещё по три, а, кто половчее, то и все пять стрел. Именно лучники и смогли нанести хоть какой-то урон, прежде чем набегающие тарки не смели их хрупкий заслон. Перед тем как в глазах Олава померк свет, он ощутил странную обиду за то, что его воины продержались так мало…
… — Но отец! — Аная была непреклонна. — Ты мне не веришь? Хорошо. Тогда поспрошай тех женщин, что шли со мной. Им то ты точно поверишь? Ведь так?
— Чадо, я верю тебе, верю… — Икер сидел сейчас на своём кресле посреди дома и о чем-то, казалось, задумался. Он уже поговорил с Альди об этом чужаке и много мыслей не давали ему покоя. — Ведь ты не будешь отрицать, что этот твой Ксандр как-то связан с появлением Тёмного, из-за которого мы сейчас заперлись в городе, будто стайка перепуганных жмыхов? Верно?
Не скрылось от него, как вспыхнуло лицо дочери от его слов, особенно когда он сказал «твоего Ксандра». Этого ему только не хватало! Ишь, как разрумянилась! Неужто, полюбился ей этот пришлый!
— Да, батюшка, — она всегда так говорила, когда хотела смягчить отца. — Только вот… чего тебе гадать? Сам и поговорил бы с ним. Кем бы он ни был, меня то он все-таки спас из лап тарков. А дальше уже решишь, как быть после разговора с ним.
«Ох, хитра! — восхитился он дочерью, враз изменившейся с бушующей на покорную. — Как плетёт! Ох, как плетёт!» А вслух сказал:
— Добро, быть по сему. Поговорю я с ним. Только ещё в пути, пред воями он попросился на стену. Я ему этого запретить не в силах. Пусть станет плечом к плечу с лоримами и покажет — на что справен. А я погляжу. А уж потом и поговорим.
— Эх, батюшка, ты даже не представляешь, каково будет твоё удивление! — она говорила мягко и покладисто, только вот Седовлас всё же заметил в её взгляде что-то особое, крепкое, стальное.
Аная поклонилась отцу, чем заставила его удивлённо поднять правую бровь и молча развернулась и направилась к выходу из большого дружинного дома. Только когда тяжелая окованная дверь осталась позади, девушка дала волю своим чувствам. Вытирая крепко сжатыми кулаками выступившие слёзы обиды, дочь конунга спустилась во двор, где её ждали четверо телохранителей из отцовой дружины.
На обширном дворе в тени навесов, что были сколочены у края стены, на толстом бревне сидел Альди, а с ним и седой кормщик Асвёр. Они о чем-то вполголоса разговаривали, постоянно бросая ленивые, но цепкие взгляды на тренирующихся поодаль отроков. Проходя мимо сидящих, Аная только и вымолвила стальным голосом:
— Где?
На что Альди спокойно ответил:
— В лагере стрелков.
Более не задерживаясь и не глядя на своих охранников, девушка направилась к выходу из детинца. Она по-прежнему была одета, как отрок, а не в платье, как бы подобало дочери конунга.
Уже в воротах она почти столкнулась с Валдо Белоусом, который при виде её расплылся в счастливой улыбке. Правда улыбка та, так и застыла на его лице, потому как Аная даже не взглянула на застывшего воина…
…Долго так продолжаться не могло. Организм постепенно стал отдавать свои последние резервы. Всякое движение, всякий вздох, даже всякий поворот головы требовал каждый раз нового и нового усилия. Перенапряженное тело и мозг работали на последнем издыхании. В запале боя Саша не заметил, как оказался примерно в двадцати шагах от стены, через которую перебирались всё новые и новые твари. Их голодные глаза алчно горели, широкие ноздри часто и глубоко вдыхали острый запах смерти и крови, паривший над этим проклятым местом. Чуть поодаль валялись обглоданные останки тех, кто недавно ещё был воином, сторожившим эту часть стены.
Он уже давно заметил, что всё его тело обволокло каким-то странным бело-серебрянным маревом, каким сперва покрылись руги, а затем уже и весь он сам. Ещё он заметил, что иероглифы на ножах стали хорошо видны, их было четыре. Абсолютно разные. Впервые смысл какой-то письменности ускользал от его понимания. Только в голову приходила ниточка разгадки значения необычной вязи, и стоило за неё потянуть, как знание выскальзывало, оставляя с носом преследователя. «Ничего, — успокаивал он себя, — потом разберусь… Если выживу».
Руки, ноги, плечи и всё тело налилось свинцовой усталостью. Несколько раз, отброшенный сильными ударами, как ни странно смягченными белесым маревом вокруг тела, принц больше уже старался уворачиваться и уклоняться от ударов и бросков тарков. Они заметно увеличили скорость или, скорее всего это он стал медленнее двигаться. Сила по-прежнему входила в тело, это юноша видел, только видимо в мозгу имелся какой-то ограничитель, не дававший сжечь себя без остатка в этой смертельной схватке. Сила входила в тело и снова выходила из него, словно вода, просачивающаяся сквозь решето.
Несколько раз он видел, как рядом с ним падали твари, сраженные стрелами, некоторые из смертоносных снарядов били тарков настойчиво рядом с ним. Их оперения были похожи на оперения того молодого лучника в серой шкуре с хорошим композитным луком.
Он чувствовал, как с каждым ударом сердца Сила, всё больше и больше уходя из тела, забирает его собственную энергию. Движения замедлились, и время потекло своим обычным течением. Боль, как поток ледяной воды, неожиданно вылитый на голову, расползлась по всему телу. Именно в этот момент он получил неожиданный удар в левое плечо, отбросивший его на несколько шагов вправо.
Саша упал на спину, ощутив под собой что-то мягкое, скосив глаза, увидел — мёртвый тарк. Силы хватило только чтобы приподняться на правом локте и взглянуть, сквозь кровавую пелену, затянувшую глаза, на ударившего. Огромный тарк показался лежащему Саше исполином. Его тёмная, почти черная шкура резко контрастировала с окрасом сородичей. В каждой когтистой лапе он держал по настоящему стальному топору. У этого хватило ума присвоить себе трофейное оружие. Его клыкастая пасть ощерилась в противной улыбке.
— Ты сдохнешь, двуногий! А твоё сердце и твой мозг… — рык монстра оборвался. Он запнулся. В его горле торчала рукоять руги, а из пасти с противным бульканьем потекла кровь. Но тварь не остановилась. Выронив из лап топоры, он схватился ими за горло и сделал ещё несколько шагов по направлению к обидчику. Вся грудь зверя намокла и, казалось, стала липкой. С его локтей текли ручейки черной густой крови.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
