«Надо же, года не исполнилось, как сами пахли… Ну, если не так же, может чуть-чуть слабее,» — подумал я, выслушивая обстоятельный доклад пары стражников, особенно упирающих на эксклюзивный аромат пленного, приволокших на шесте упакованную бесчувственную тушку. Но подумал я об этом с одобрением, и даже, пожалуй, со скрытой гордостью за наши успехи в цивилизаторской деятельности. К хорошему привыкаешь быстро. К тому же мытье с отдушками делало моих бойцов незаметными в плане запаха даже для животных, чего уж говорить о жителе, задержавшемся в развитии на нижнем палеолите, в ашельской[26] эпохе. Аки духи бесплотные, как вода на голову с небес в рекламе шипучки в нашем времени – «без вкуса, без цвета, без запаха» – свалились мои орлы на горемыку, он и мяукнуть не успел.
Я стоял и рассматривал извивающегося червяком археоантропа. Существо было немного ниже ростом, чем люди союзных племен, но повыше неандертальцев, живших с нами. Человек был значительно шире в плечах, имел развитую мускулатуру, но было видно, что он долго до этого дня голодал. Велел принести ему мяса. Пойманный с жадностью накинулся на кусок, не применяя рук, вцепился в него и сожрал урча и чавкая. Впрочем, руки применить ему было бы сложновато – они были привязаны к шесту. Одет человек был в стиле воинствующего минимализма – кусок грубо выделанной шкуры на бедрах, нитка крученной травы с немногими побрякушками на шее. Грудь украшали симметричные шрамы – очевидно, оставшиеся от обряда инициации. Судя по почти полному отсутствию бороды и усов, малый был, навскидку, лет пятнадцати. Слопав мясо, изучаемый объект уставился на меня одним глазом – второй медленно, но верно закрывался роскошным синячищем, «шедевром» произведений подобного рода, на поллица. «Горазды наши орлы синяки ставить – сразу школа братьев Ким видна – почерк характерный,» — подумал мимолетно.
— Ну что мне с тобой делать, и где твои немытые и небритые сородичи? — осведомился я у нарушителя спокойствия.
В ответ получил нечленораздельное мычание, бормотание, и попытку вцепиться зубами в ногу стоящего рядом стража. Наверное, хотел продолжения банкета. Страж с этим не согласился, бросил взгляд на меня за разрешением и получив оное на ментальном уровне, нагнувшись, резким ударом в область виска, отправил лежащего в глубокий нокаут.
— Не шали, — сурово произнес Молодой Бизон.
* * *
Между тем, сцена пополнилась новыми действующими лицами. По распадку, испуганно крича и подпрыгивая на ходу, валила немаленькая толпа нечёсаных сородичей нашего пленника. Человек сто, примерно, по приблизительным подсчетам, оглядываясь на ходу, и по силам прибавляя ходу, летела на нашу стоянку, а за ними – боже ж мой, какая приятная встреча, неспешно стелились семь смилодонов. Огромные кошаки порыкивали и взревывали противными голосами – этакая смесь низкочастотного утробного мява и хрипа на пределе слышимого диапазона, и гнали человеческую орду прямо на нас. Предводительствовал этим безобразием мой зимний знакомый – матерый самец, встретившийся нам зимой. Прайд явно не бедствовал – кошки были сыты и довольны жизнью, и стремления к убийству питекантропов не показывали – явно тут действовал принцип: «Жрать таких – замучаешься кости из клыков выковыривать, больно надо, а вот выгнать из охотничьих угодий, чтобы дичь не распугали – дело святое, как ни крути.» За тремя мамками замыкая шествие весело задирая друг друга на ходу, скакали три мохнатых котенка размером с взрослого хаски – самки благополучно окотились в эту весну, и вставшие на свои лапы детеныши по меру сил добавляли в творившееся безобразие суматохи. С ловкостью опытных загонщиков четыре взрослых зверя сбивали орду в компактное стадо, не давая разбежаться отдельным троглодитам. Воины стражи, не дожидаясь команды, мгновенно построили перед лагерем заслон из щитов, и наклонили копья, встав на левое колено. Две децимы готовы были двинуться, сминая на пути все живое, не делая разбора между котами и людьми. Охотники, не входящие в строй щитоносцев, неторопко, но споро набросили тетивы, наложили стрелы, и замерли, готовые встретить надвигающуюся опасность стрельбой в упор. У меня, не считая женщин, семьдесят человек, из них тридцать человек – бойцы стражи старые и пополнение, обученное зимой-весной, остальные – просто охотники, получившие в дорогу «луки первого уровня» – такие какие мы делали на первых порах – клееные берестой, рябина, кость в накладках, вполне достойный вариант, на пятьдесят шагов – верная смерть и стрела навылет.
Мои люди сосредоточенно молчали, готовые по команде каждый выполнить свою часть работы. Это было самым трудным в обучении новых наших соплеменников. Повиновение дисциплине строя, четкое знание каждым задачи своего подразделения и своей, безупречный автоматизм приемов, не принимался человеком каменного века изначально. Но стоило лишь довести до сознания воинов, что это необходимо как ему лично, но и всему племени – наступил перелом, и стража и ополчение стали именно военной машиной в хорошем понимании этого слова. Еще тысячелетия в моем мире существовала одна-единственная тактика – стенка на стенку, а там – каждый сам за себя. Именно поэтому военные машины, наделенные четкой организационной структурой, перемалывали орды народов, отличающихся огромной личной храбростью и недюжинной силой. Так поступили египтяне с ливийцами, персы – с народами Азии, но столкнувшись с превосходящей их дисциплиною и структурным совершенством армией греческих полисов, откатились на родину, куда вслед за ними, сияя медным оружием фаланг, пришли воины Александра и бросили к его ногам всю Ойкумену[27]. Сама же Греция склонилась перед непревзойденными легионами Рима. Непревзойденными потому, что послеримская эпоха в отношении военного искусства, является лишь вариациями на тему организации и тактики легионов. Их структура, тыловые и вспомогательные части, те же саперы, так и не были превзойдены на протяжении человеческого средневековья. Варвары, сокрушившие империю, обязаны своим успехом не передовой военной мысли, а внезапности многочисленных нападений и развалу государственного аппарата. Рим пал. Вонючие орды не оставили камня на камне от величественных дворцов и храмов. А дороги, построенные легионерами, стоят и используются до нашего времени. Именно из этих соображений я взял за основу обучения методику подготовки римских легионеров и их пехотную тактику. До конницы у нас пока было далеко, но…
Еще минута, еще мгновение – и произойдет непоправимое. До бегущих остается жалких сто метров. И я принял решение, пропустить бегущую орду внутрь лагеря. Если повалят пару юрт, служащих нам походным жильем – черт с ними, восстановим. Все можно восстановить, кроме человеческой жизни. Пока есть возможность превратить человека в союзника – ей надо пользоваться, «мэртвы бджолы не гудуть, та и мэду не дадуть», так кажется, говорили в наши времена в незалежной Украине.
