дрожал.
Папа, у меня сердце кровью обливается за него. Он так сильно любил Мелани.
— А папа знает? — мой голос был высоким, воздух выходил недостаточно быстро.
— Он знал, что этот человек завладел мной. Глубоко внутри я знаю, что это так, но он всегда любил Мелани так же, как и ты.
— Иди к ней, мама, иди и освободи демона, который опустошил тебя. Ты слишком долго несла это бремя. Освободи его, и я обещаю, что он больше не будет преследовать тебя.
Она кивнула, улыбнулась и погладила меня по щеке: — Я ошибалась, Corazon. Он не твой темный ангел.
Я издал небольшой смешок: — О, это так, мама, с той лишь разницей, что он знает, кто держит его за яйца, если он когда-нибудь выкинет подобный трюк.
Среди своих слез она рассмеялась и начала путь к освобождению своих демонов.»
Я по колено или, лучше сказать, по кулак в индейке и клюкве, когда рядом со мной раздается шум. Я поднимаю голову и вижу Адриану, стоящую у кухонной скамьи. Я натягиваю улыбку и наклоняюсь, чтобы крепко обнять ее, стараясь ничего не испачкать на ее красивом белом платье.
— Я не думала, что ты придешь, — пробормотала я.
Она улыбается, ей все еще больно, но это улыбка: — Кто-то должен помочь тебе на кухне, потому что ленивая толпа в гостиной играет в «Твистер».
— Опять?
— Остались Рокки и Эрик.
— Это никогда не закончится хорошо, — меня прерывают, когда Рокки кричит: — Чувак, твой гребаный член у меня перед лицом!
Адриана смеется. Это первый смех, который я услышал после смерти Элайджи. У нее самая красивая улыбка, и какое право имеет Бог отнимать у нее то, что ее украшает?
Не сейчас, Чарли, будь сильной ради Адрианы.
— Я рада, что ты здесь. Мы пройдем через это. Как семья, я тебе это обещаю.
— Я знаю, Чарли. Элайджа сказал мне, что мы справимся.
Мы снова обнялись, прежде чем отнести стартеры в гостиную. Как я и предполагал, позиция Рокки и Эрика заставила устыдиться гей-порно. Я разразился смехом, когда волчок попросил Эрика пошевелить левой ногой, в результате чего он рухнул на лицо Рокки.
— Черт, Эрик! Ты сделал это нарочно, — кричит Рокки, отталкивая Эрика от себя.
Вся комната разражается хохотом, прекращая игру в твистер.
Эмили предлагает спеть несколько рождественских песен в честь праздника, а Лекс спрашивает Амелию, не хочет ли она поиграть с ним. Она кивает и берет его за руку, когда он сажает ее на табурет для пианино. Энди хочет принять участие в игре, и обезьянка ползет к нему, умоляя Лекса поднять его. Он делает это с легкостью. Если у кого и есть частичка сердца Лекса, так это у Энди.
— Какие-нибудь просьбы? — спрашивает Эмили.
— Да, у меня есть одна… — говорит Адриана.
В комнате воцаряется тишина.
Эндрю автоматически перемещается к Адриане, обнимая ее.
— Я в порядке, папа. Элайджа здесь, я чувствую его.
Адриана смотрит на Лекса. Он хорошо знает свою сестру, поворачивается и начинает играть. Она начинает петь, придвигаясь к Энди.
Тихая ночь, святая ночь
Все спокойно, все светло
Вокруг девственной Матери и Младенца
Святой младенец, такой нежный и кроткий
Спите в небесном покое
Спите в небесном покое
Я не могу удержаться, и слеза скатывается по моему лицу. Эрик и Эмма двигаются в мою сторону и соединяют свои руки с моими.
Мы продолжаем петь, пока часы не пробьют полночь. Мы проходим через всю комнату, обнимая друг друга и желая всем счастливого Рождества. Когда я дохожу до Лекса и сонной Амелии, я шепчу ему на ухо, чтобы он следовал за мной по коридору. Он передает Амелию Кейт, которая принимает ее с распростертыми объятиями, и я наблюдаю, как лицо Лекса озаряется. Этот грязный ублюдок, наверное, думает, что я собираюсь сделать ему минет или что-то в этом роде.
— Закрой глаза, — прошу я взволнованно.
— Ты будешь голой, когда я их открою? — он закрывает глаза.
— Да, конечно… с моим отцом здесь, ты, психопат. Хорошо… ты можешь открыть их.
Я наблюдаю за его реакцией, пока он стоит в нашей гостевой комнате, любуясь блестящей новой барабанной установкой, которая стоит посреди пола.
— Ты издеваешься? Я всегда хотел барабанную установку! — он улыбается во весь рот, подбегает к сиденью и устраивается на нем. Он хватает палочки и делает ритм, к моему удивлению, поскольку он не играет. Этот человек — гребаный музыкальный вундеркинд.
— Я знаю… Я помню, Алекс.
Его глаза встретились с моими, и я удивлена, что он не отшатнулся, когда я назвала его так.
— Ты назвала меня Алексом, — шепчет он.
— Огромная часть меня все еще видит его в тебе. Если присмотреться, он все еще там.
— Шарлотта, я… не знаю, что на это ответить.
— Знаешь, но тебе не обязательно это говорить.
— Ты скучаешь по нему? — слышу дрожь в его голосе, как у потерявшегося маленького мальчика, который ищет дорогу домой.
— Мне не нужно по нему скучать. Я смотрела на него последние два года.
Трудно объяснить то, что я вижу, почти как будто бремя было снято с его плеч.
Он снова обретает себя.
Он нашел свою истинную сущность.
— Спасибо, детка, мне это нравится, и я люблю тебя, — он встает и снова подходит ко мне, наклоняется, чтобы поцеловать мои губы.
— Теперь ты хочешь свой подарок? — спрашивает он с энтузиазмом.
Я киваю. Он достает из кармана длинную черную бархатную коробочку. Лекс очень любит украшения, поэтому я не удивлена, что он снова меня балует. Я осторожно открываю коробочку, но, к своему шоку, обнаруживаю внутри тест на беременность.
— Что это? — спрашиваю я, с трудом выдавливая из себя слова.
— Ты беременна.
Слова не укладываются в голове. Я что?
— Читай по губам, Шарлотта. Ты беременна.
Я поражена. Тест новый, так что я его еще не делала. Как он мог подумать, что я беременна?
— Я так хорошо тебя знаю, Шарлотта. За эти годы я изучил каждый сантиметр твоего тела. Малейшее изменение, и я это вижу. Ты беременна. Я клянусь тебе всем своим существом, что ты носишь внутри себя еще одного ребенка.
Не говоря ни слова, я тяну его в ближайшую ванную и закрываю за нами дверь. Я не опоздала, по крайней мере, я так не думаю. Меня не тошнит. Вообще ничего не изменилось.
Я писаю на палочку, пока он наблюдает за мной с забавным выражением лица. Я аккуратно кладу ее на столешницу и жду.
— Ты уверен в этом? — спрашиваю я,
