Статья Крупской еще долго вспоминалась. Прошло 30 лет. После XX съезда партии, на котором был развенчан культ личности Сталина, наступила новая эпоха. Тем не менее 28 октября 1959 года заведующий отделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Алексеевич Поликарпов обратился к своему начальству — секретарю ЦК Екатерине Алексеевне Фурцевой: «Главное управление по охране военных и государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (т. Романов) возражает против упоминания в очередном томе “Летописи жизни и творчества М. Горького” о напечатанном в “Правде” письме М. Горького, в котором он возражает против рецензии Н. К. Крупской на книгу К. Чуковского. Считали бы возможным оставить упоминание об этой рецензии, но снять строку об отрицательном отношении М. Горького к выступлению Н. К. Крупской. Просим согласия».
Фурцева, по распределению обязанностей среди секретарей ЦК ведавшая вопросами культуры, вынесла резолюцию: «Согласиться». К документу, как положено, приколота справка: «Ответ сообщен в Главное управление по охране государственных тайн. Верстка книги возвращена».
И что же в результате получилось? В «Летописи жизни и творчества М. Горького» осталась буквально одна фраза: 25 февраля 1928 года Горький пишет письмо в редакцию газеты «Правда» по поводу отрицательной рецензии Н. К. Крупской на книгу К. Чуковского «Крокодил». И всё! Какое письмо, что в нем говорится — об этом ни слова. Иначе говоря, вовсе вычеркнуть упоминание о «правдинской» статье великого пролетарского писателя не решились, но о полном несогласии с мнением вдовы Ленина предпочли не упоминать. По части иезуитства идеологические чиновники не знали себе равных.
Вся эта история Чуковскому отзывалась еще долго.
Шестого апреля 1962 года всё тот же заведующий отделом культуры ЦК Дмитрий Поликарпов доложил своему начальству о ходе обсуждения кандидатур на присуждение Ленинской премии в области литературы и искусства.
Комитет по ленинским премиям (его возглавлял поэт Николай Семенович Тихонов, секцией литературы руководил прозаик Константин Александрович Федин) склонялся к тому, чтобы дать премию Чуковскому за книгу «Мастерство Некрасова». Но вмешались влиятельные силы, для которых Корней Иванович так и остался в высшей степени сомнительной фигурой.
Поликарпов докладывал: «В письме, подписанном группой старых большевиков (Е. Д. Стасовой, А. С. Карповой, Н. Растопчиным, С. Ураловым, Е. Жаровым, Н. Поздняковым), утверждается, что К. Чуковский не имеет права на Ленинскую премию, так как в течение многих лет он “сознательно работал против дела Ленина”, до революции “был литературным роботом кадетствующих Рябушинских”, а после революции “лавировал между революцией и контрреволюцией, нанося вред делу пролетариата”». И опять вспомнили разгромную рецензию Крупской!
Письмо отдела культуры ЦК заканчивалось так: «Просим разрешения высказать руководству Комитета, а также коммунистам — членам Комитета предложение поддержать мнение старых большевиков о нежелательности присуждения К. И. Чуковскому Ленинской премии».
Но руководители партии решили иначе. Чуковский, на творчестве которого выросли поколения советских детей, получил заслуженную премию. Слово Крупской — это всё-таки не то, что слово Ленина.
На других литераторов подобная снисходительность не распространялась. И вольное отношение не только к вождю мирового пролетариата, но и к его супруге не дозволялось. 12 июня 1962 года заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам Василий Иванович Снастин донес своему начальству: «За последнее время в нашей литературе опубликован ряд произведений и воспоминаний о В. И. Ленине, в которых образ великого вождя социалистической революции, организатора и руководителя Коммунистической партии и Советского государства грубо искажается и обедняется. К числу таких произведений относится, например, трагедия И. Сельвинского “Человек выше своей судьбы”, напечатанная в журнале “Октябрь”, № 4 за 1962 год».
Илья Львович Сельвинский прочно вошел в историю советской литературы как революционный поэт. Участвовал в Гражданской войне, воевал в Великую Отечественную, был тяжело ранен и контужен. Политических претензий к нему не было. Так в чем же он провинился?
«И. Сельвинский показывает В. И. Ленина слабеньким, всё время ноющим о своей болезни интеллигентом, человеком, постоянно думающим и говорящим о старости, близкой смерти. Этому самоанализу обреченного человека, его переживаниям и скорби посвящены многие страницы трагедии:
— Да… Дело швах, Владимир Ильич. Картина ясная, тут не надейся. Месяцев восемь, пусть даже десять. Максимум год. А паралич. Пусть бы хоть год. Но болезнь? Кровать? Расстройство речи… Господи боже…
Автор трагедии не щадит Н. К. Крупскую, вкладывая в ее уста слова, свидетельствующие о непонимании задач революции и сущности коммунизма:
— Берегите людей! Уважайте в них личность! Личность — это самый ценный капитал революции. Сто пятьдесят миллионов личностей — и вот вам коммунизм…
Отдел пропаганды считает необходимым провести совещание редакторов журналов и газет, директоров издательств и руководителей Союзов писателей СССР и РСФСР, на котором подвергнуть критическому разбору имевшие место случаи искажения образа В. И. Ленина в художественной и мемуарной литературе».
Сотрудники отдела ЦК в отличие от Ильи Сельвинского сами в революции не участвовали, но были уверены, что во всём разбираются много лучше поэта. И на сей раз нашли понимание у большого начальства. Секретари ЦК Леонид Федорович Ильичев, Михаил Андреевич Суслов, Отто Вильгельмович Куусинен и Борис Николаевич Пономарев согласились. Ленин не может проявлять слабохарактерность, а Крупская считать, что главное — уважать личность…
ЛУНАЧАРСКИЙ УХОДИТ
В 1929 году сменили наркома просвещения, Луначарского отправили в отставку.
Администрирование не было его коньком. Анатолий Васильевич не в силах был совладать со своим аппаратом. Наркомат просвещения состоял из удельных княжеств, которыми руководили его заместители или начальники главков со связями. Друг с другом они не ладили. Но не это стало поводом для его ухода из наркомата.
«Нам, в нашем комиссариате, часто приходилось чрезвычайно туго, — вспоминал Луначарский. — Мы ведомство бедное. Нигде, быть может, разница между возможностями и идеалами, между возможностями и потребностями страны не рисуется с таким трагизмом. Нам часто в нашей бесконечно трудной работе не хватало помощи. Часто, даже главным образом, она приходила в виде суровой критики и недоумения по поводу того, почему не сделано то или иное».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
