Марина включила свою маленькую магнитолу и погасила большой свет.
– Ну а вы? – не успокаивалась Марина.
– В смысле?
– Это ж бред пьяный. Глобус, русский язык… Надо ведь как-то протестовать.
– От слова «протест» несет тухлой демагогией. Марши протеста, гимны протеста, ноты протеста… Любимое занятие дураков и бездельников. Завтра бросим ловить ворюг и пойдем с плакатами на площадь – протестовать. И что дальше? Испугаются?
– Мне кажется, вы просто не хотите. Или сами боитесь. Завтра вам скажут ходить на работу в юбках. Пойдете?
– Не в этом дело… Обидно и противно. И не хочется «за так» вылететь, из-за чьей-то блажи. Кому я нужен, что умею? Ничего не умею, кроме как… А насчет юбок? Да хоть в шортах полосатых, хоть вообще без штанов, дело я свое делать буду. Начальников-фантиков я уже столько насмотрелся, в глазах рябит. Пятого или шестого на моем веку сменили. Где они? Нету. А я есть. На своем месте.
Андрей насупился и уставился в пол. Из приемника полилась медленная мелодия. Марина прижалась к оперу.
– Не сердись. Ты обиделся?
– Нет. – Андрей покачал головой. Затем взглянул на часы.
– Спешишь?
– Пашка один. Я обещал через час дома быть.
Марина поправила челку Андрея, затем спросила шепотом:
– Мы сегодня будем?
«Дадите – будем», – хотел спошлить Андрей, но не стал. Да, все на этом свете рано или поздно превращается в привычку. Даже то, что не может превратиться в стереотип. Любить, убивать, судить… Он погладил Марину по щеке и стал расстегивать пуговки на ее кофточке.
Пашка смотрел телик. Какую-то мексиканскую патоку.
– Папа, ты обещал через час.
– На происшествие вызвали. Перезвонить не смог. Ты поужинал?
– Да, там еще пельмени остались. Можешь доесть.
– Хорошо.
Пашке было семь лет, после развода он остался у Андрея. Редкий случай. Но жена не очень-то и настаивала. Она переместилась в другой мир, уйдя от Андрея к крупному коммерсанту. Новую жизнь надо начинать с нуля. Может быть. Андрей в ногах не валялся, остаться не просил. Даже не искал причину их разрыва. Разлюбили…
– Ты опять чепуху эту смотришь? Только глаза портишь, вон книжку лучше почитал бы.
– У меня, кроме сказок, ничего нет. Что я, маленький?
– Я куплю что-нибудь.
– Забудешь. Ты мне «Денди» когда обещал купить?
– От «Денди» еще сильнее зрение испортишь. Что там в школе?
– Четверка по математике, тройка по русскому.
– По русскому?
– За диктант. Сложный очень.
– Чтобы не был сложным, меньше смотри сериалы.
Андрей зашел в душ, пустил воду. Уставился в зеркало.
Какой кошмар. Точно не Мел Гибсон. Мудак мудаком.
«Азерб… Айзер… Арзей… Вот ведь…»
На следующий день после сходки Андрей зашел к Светке Тимохиной. Поговорить за тяжелую жизнь в неспокойное время реформ. Он давно усвоил старую истину – формальный подход дает формальные же результаты. Для липовых отчетов и сводок. А к «людям»[7] надо с душой, как бы люди этой душой ни отторгались.
Сегодня Светка поинтересовалась, кто беспокоит ее покой. Андрей честно представился, но соврал, что обронил вчера в квартире дорогой «паркер» и хотел бы его немедленно вернуть. Светка купилась на этот старый прием и дверь открыла.
«Паркер» поискали и, естественно, не нашли. Попутно Андрей заметил, что окурков «Беломора» без следов помады в пепельнице прибавилось. А в атмосфере тихой женской обители назойливо лез в нос мужицкий дух.
Светка сегодня не хамила, чаю-кофе, правда, тоже не предлагала. Пока Андрей искал «паркер», она стояла на пороге, давая понять, что визит нежелателен и она мечтает остаться в одиночестве. Андрей заметил намек и принялся заговаривать зубы, склоняя Светку к сотрудничеству и наводя прочный мост между элементом в лице Тимохиной и государством в своем лице. Светка реагировала нервно, реплики Андрея пропускала мимо и в конце концов заявила, что ей пора уходить. Опер решил, что на первый раз вполне достаточно, фундамент моста заложен, в следующий раз можно поставить опору (опору!), поэтому поднялся с дивана и вышел в коридор.
– Было приятно встретиться, надеюсь…
Понадеяться Андрей не успел. Дверной замок гулко щелкнул, ригель спрятался, и дверь, естественно, открылась. Андрей по милицейской привычке спрятался за угол, в коридор, и переложил пистолет из кобуры в карман. Так, на всякий случай. Светка все ж не просто женщина, а элемент.
Предосторожность оказалась нелишней. На пороге отряхивался от мокрого ноябрьского снега не кто иной, как Витька Копылов по кличке Шершавый, по всем расчетам сидевший в настоящий момент на зоне. Он почти не изменился со времен позирования в плавках на фоне Рижского взморья. Чуть похудел, что и понятно. Не на курорт катался. Шевелюру или отсутствие таковой скрывала вязаная шапочка «Фишер», ноги утопали в отечественном «Рекорде».
– Ба, Шершавый! – Андрей вышел из коридора. – Не холодно в кроссовках-то?
Шершавый резко обернулся на голос, затем метнул взгляд на посеревшую и приобретшую цвет лондонского тумана Светку.
– Кто это?
– Это… Это…
– Это уголовный розыск, – закончил Андрей. – Самый уголовный розыск в мире.
Шершавый вздрогнул, попятился к выходу, но замер, увидев направленный в лоб пистолет.
– Тю-тю-тю, – пощелкал губами Андрей. – Куда это мы?
Он редко доставал оружие, предпочитал метод убеждения, но иногда ментовский инстинкт подсказывал, что ствол в руках совсем не лишняя тяжесть. Шершавый опустил руки и устало сел на стоявший в коридоре табурет.
– Сдала?
Вопрос, судя по «а» в окончании, предназначался Светке.
– Да ты что, Витенька?! Он сам пришел! Правда, Витенька! Он ручку вчера забыл! Ну, скажите вы ему!..
Ничего не ответила рыбка…
– Сдала, значит? За сколько продалась, Иуда?
Левая ноздря Шершавого нервно задергалась.
– Не сдавала я, он…
Досказать «сам пришел» Светка не успела. Маленький Шершавый подпрыгнул с табурета и смачно засветил подруге жизни справа.
Подруга, сделав оборот, ушла волчком в конец коридора.
«Так, достроить мост теперь вряд ли получится», – подумал Андрей.
Что касается защиты Светки от физического и психического воздействия Шершавого, то мешать процессу, как того требовал долг мента и настоящего мужчины, Андрей не торопился. Тут надо подходить философски, с учетом конъюнктуры рынка. Кабы шепнула вчера Светка, что живет у нее беглый каторжник Шершавый и бомбит через форточки квартиры честных фраеров, забирая последнее, так и не приключилась бы сегодняшняя сцена-беда. Уж Андрей постарался бы сцапать Витеньку так, чтобы тот никогда не догадался, кто его, Шершавенького, вломил. Что? Любовь? Так в кодексе такая любовь называется укрывательством. Любишь, не любишь. Нет, Андрей не призывает к всеобщему стукачеству, Боже упаси! Но и словами бросаться не надо. «Честная, честная…» Вот и ходи теперь с бланшем, честная.
– Господи, да скажите вы ему!..
– Да.
– Что да?
– Я сам пришел.
Шершавый вернулся на табурет и протянул руки.
– Зря лечишь, командир. Я всего на полчаса вышел, за папиросами. Ей как раз позвонить времени хватило…
– Да мне в общем-то все равно, веришь ты или нет, – ответил Андрей, застегивая «браслеты». – Ты к стеночке повернись, пожалуйста. В какой ларек бегал за «Беломором»?
Шершавый кашлянул.
– Не помню. Там, на площади. В желтом, кажется, взял.
– Ба, да ты паровоз какой-то! – Андрей извлек наполовину пустую пачку с папиросами. – В три смычка, что ль, смолишь? А денег-то, денег… Куда это годится, Шершавый? У меня, у борца за справедливость, в кошельке моль сдохла, а безработный, ранее судимый Шершавый таскает деньги пачками!
– Нашел.
– Верю! Именно вот этому верю! Я даже знаю где. В трех квартирах на первых этажах. Там люди такие рассеянные… Си, синьор?
Витька еще раз косо глянул на размазывающую сопли Светку.
– Так где ларек, синьор? Не хочется все подряд ларьки потрошить. Светик, может, ты подскажешь?
– Пошел ты…
– И это после всего, что между нами было? Не ожидал. Прости, не ожидал.
– Слышь, командир… – Шершавый наконец-то сообразил, что, кроме Андрея и Светки, в хате никого нет. – Может, договоримся? Забирай бабки и разбегаемся. А? Давай по-людски.
– Дача взятки при свидетелях? Коррупция? Зачем тебе это, Шершавый? Возвращайся с чистой совестью на зону. Садись и сиди. А то будешь по ночам вскакивать.
– Ладно, ментяра…
– Угроза? А ведь от угрозы чиновнику до измены Родине один шаг.
– Вам поугрожаешь…
– О, сразу видно опытного человека. Светочка, сходи, пожалуйста, к соседям. Пригласи. И поищи для нашего спортсмена запасную пару обуви.
За понятыми-соседями Светка демонстративно не пошла, вот еще, но обувь добыла – стоптанные до дыр комнатные шлепанцы. Андрей приковал Витьку к батарее парового отопления, сходил за понятыми («Не пойдем, не пойдем! Потом по судам затаскают!»), переобул в их присутствии задержанного, изъял деньги и составил протокол на форзаце, вырванном из Светкиной книги «Секреты домашней хозяйки». Затем позвонил в отдел, попросил машину, которой, как всегда, не оказалось, поэтому, пристегнув Шершавого к своей руке, он сердечно попрощался с гражданами и, сжимая под мышкой кроссовки «Рекорд», потащился на базу пешком.
