Конец пути был очень трудный, размытая дождем дорога шла вдоль реки по откосу, автомобиль все время сползал в реку, и только искусство шофера Карпушина избавило нас от невольного купанья. Унтер-офицер Карпушин прибыл с автомобилем в штаб корпуса еще в 1912 году, а перед тем был с военным автомобилем в Персии при Персидской казачьей бригаде,[296] прекрасно знал машину и отлично ею управлял.
Вообще, и по этой части нам повезло. Мы получили в распоряжение штаба четыре машины, все в хорошем состоянии, и трех хороших шоферов, в числе коих Климентия, бывшего старшим шофером в Крымском дорожном отделе Министерства путей сообщения, и четырех помощников шоферов. Оба мои адъютанта, особенно ротмистр Юрицын, хорошо понимали автомобильное дело, и машины у них всегда были в исправности. Правда, что я прибегал к автомобилю только при поездках в штаб армии или при осмотре позиций во время стоянок на месте. При передвижении же войск всегда следовал с ними верхом на коне, здоровался с частями и пропускал мимо себя.
Ночь была совсем темная, в штабе видно опасались за нас, потому что навстречу нам выехали четыре казака с лямками, чтобы, в случае чего, выручить нас.
На другое утро мы продолжали наступление, но уже на следующей остановке я получил приказание свернуть со своего пути и двинуться по тылам наших войск через Садовую Вишню – Мосциску – Яворов на Лежайск. Шел без дневок, лишь бы скорее подойти. Но столь внезапная перемена направления совершенно нарушила питание корпуса продовольствием и фуражом. Особенно не успевали подвозить овес. Ввиду этого я по пути заехал в штаб армии в Садовую Вишню, доложил генералу Брусилову о трудности нашего положения и просил содействия начальника снабжения армии.
Генерал Брусилов на это, улыбаясь спросил:
– Неужели у 7-го корпуса не хватит духу преодолеть эти трудности?
На что я отвечал:
– Несомненно хватит, но лошади духом не живут и им зерно подать необходимо.
Генерал Брусилов обещал полное содействие и, хоть со значительными недочетами в довольствии, но мы безостановочно продвигались вперед. По пути прошли через прекрасно оборудованные хлебопекарни 10-го корпуса, но на мой запрос заведующему хлебопекарнями, сколько бы он мог нам уделить хлеба, он доложил, что имеет категорическое приказание командира корпуса никому, кроме частей 10-го корпуса, ни под каким видом хлеба не отпускать.
Подойдя к Лежайску, тотчас же переправил 13-ю дивизию на левый берег р. Сана в поддержку 21-му корпусу,[297] просившему о помощи.
Но дивизия застала 21-й корпус уже в полном отступлении, и командир использовал нашу помощь лишь для прикрытия своего отхода. Одновременно с 21-м корпусом отошел и 11-й корпус.[298]
С этого дня 7-й корпус временно перестал быть единым прочным организмом. Подпирая и поддерживая там, где было наиболее плохо, я постепенно роздал свои части и, не получив самостоятельного назначения, со штабом и своим конвоем, переночевав в Сеняве, сперва остановился на несколько дней в д. Потоки Белгородского уезда, а при дальнейшем отходе наших войск перешел в д. Цевкув.
Сенява – родовое имение князей Чарторыйских. В роскошном замке-дворце уже стоял штаб 11-го корпуса, но места было так много, что легко нашлось и для нас. Я ночевал в спальне княгини на огромной резного черного дуба кровати; у противоположной стены стоял огромный комод черного дерева, на крышке которого инкрустацией из слоновой кости был изображен в картинах суд Соломона, начиная от входа матерей с ребенком и кончая, когда настоящая мать отказывается от ребенка и Соломон повелевает отдать ребенка ей. Комод был пустой, и только в верхнем ящике осталась забытой книжечка Нового Завета с заглавной надписью: a mon petit-fils Stanislas la jour de sa premiere commanion (моему дорогому внуку Станиславу в день его первого причащения). Обедали вместе с командиром 11-го корпуса, моим товарищем по академии в царски-роскошной столовой, каждый стул которой представлял настоящий шедевр искусства. И все это было брошено на произвол судьбы.
На другое утро командир 11-го корпуса просил меня обсудить вместе с ними предложение корпусного инженера взорвать все находившиеся на складе в Сеняве артиллерийские снаряды за невозможностью их вывезти. Не понимаю даже, как могла родиться такая нелепая мысль. Средства к вывозу, безусловно, можно было собрать даже от жителей, не говоря про парки. Неожиданные взрывы могли создать панику в войсках, да и каждый снаряд был тогда особенно ценен. Да и не было такой крайности. Переправы через Сан мы могли удерживать еще в течение нескольких дней, которых было более чем достаточно, чтобы все вывезти. Так и вышло на самом деле. Лишь через несколько дней австрийцы, подвезя тяжелую артиллерию, открыли огонь по замку, по окружавшему его роскошному парку, и после двухдневного обстрела замок был сильно поврежден и погибло много дивных вековых деревьев.
13-я пехотная дивизия была оставлена в распоряжении командира 21-го корпуса, а затем передана в распоряжение командира 8-го корпуса. 34-я дивизия непрерывно участвовала в боях, постепенно спускалась к югу, и в половине октября опять очутилась в окрестностях г. Самбора.
Сам я со штабом, как сказано, остановился в Потоках. Местный священник рассказал нам, в каком образцовом порядке наступали австрийцы, какой у них был подъем духа. Стоявший в его доме начальник дивизии, узнав, что два солдата забрались в фруктовый сад священника и набрали яблок, тут же отдал приказание их расстрелять, и батюшке стоило большого труда упросить генерала их помиловать. Эти же генералы просили батюшку показать церковь, и когда ее открыли, вошли, рассматривали иконостас, иконы, сосуды, все время продолжая курить, и затем снялись группой посредине церкви с сигарами в зубах.
Но насколько стройно шло наступление, причем они самоуверенно заявляли, что по овладении Люблином и Грубешовым они двинутся далее на Киев, настолько беспорядочно прошел их отход назад. Все шло вперемежку, великолепные тяжеловозного типа артиллерийские лошади, с трудом преодолевали наши пески и едва двигались; исчез блестящий внутренний порядок, и люди безнаказанно мародерничали по пути.
В Потоках мы установили радиостанцию. Через два дня начальник станции доложил, что со станции исчезли три сапера и он опасается, не перебежали ли они к австрийцам. Уже в Цевкуве поступил рапорт от начальника 13-й пехотной дивизии, в котором он доносил, что несколько дней тому назад в штаб дивизии явились три сапера, доложили, что они отбились от части и просят их принять охотниками в части, сражавшиеся на Сане. Начальник дивизии разрешил их принять; они участвовали во всех мелких боях, два раза переправлялись на тот берег; своей храбростью и сметливостью служили всем примером. В заключение ходатайствовал о награждении их Георгиевскими крестами IV степени. Все трое оказались самовольно отлучившиеся с радиостанции. Приказал всех троих вернуть на станцию, собственноручно выдал им Георгиевские кресты, но за самовольную отлучку приказал наложить дисциплинарное взыскание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
