Для самого генерала 23 августа (5 сентября) было крушением всяческих надежд. То, как он воспринял смену командования, хорошо показывает его письмо жене, написанное в тот же день: «Сегодня приезжал Царь; все еще живущие во мне надежды, что сохранятся прежние формы управления, сегодня рушились. Приходится приступать к совершенно особой жизни; к деятельности в столь необычных условиях, к косвенной ответственности столь великой, что я в полном смятении остановился мысленно перед ближайшим будущим. За что, за что легло на меня столь большое и ответственное дело, в котором нет и не будет для меня какой-либо поддержки и нравственной, и советом, и словом. Пять дней я здесь, но я не могу еще освоиться с обстановкой, которая с 24 августа снова и круто изменится. Сижу целыми днями, а взять в руки всего не могу: все неустойчиво, все или собирается уезжать, или не может еще считать себя хозяином положения. Все в каком-то развале, в ущерб делу»121.
По свидетельству Г И. Шавельского, кандидатура М. В. Алексеева была выдвинута самим Николаем Николаевичем122. Если это действительно так, то главковерх проявил в этом случае волю государственного деятеля: М. В. Алексеев был почти незнаком военному и политическому руководству союзников России, а слово великого князя, пользовавшегося значительным уважением среди лидеров Антанты, было верительной грамотой генерала для ее военных представителей. Узнав о своей отставке, и о том, что М. В. Алексеев назначен начальником штаба Ставки, Николай Николаевич в разговоре с британским представителем генералом Дж. Генбери-Вилльямсом попросил его информировать Г Китченера, что считает этот выбор императора самым лучшим и что если бы смог, назначил бы его своим начальником штаба еще в начале войны123.
Французское высшее командование в лице генерала Ж. Жоффра также было весьма озабочено переменами в русской Ставке124. Великий князь в конфиденциальном разговоре с генералом В. де Лагишем сказал: «Заверяю вас честным словом офицера, что с моим уходом ничего не изменится. Вы можете также положиться на генерала Алексеева, как на меня. Мы знаем друг друга уже давно, у нас одни и те же взгляды; это старый боевой офицер, мы понимаем друг друга с полуслова»125. Очевидно, эта рекомендация успокоила французов, но они, судя по всему, восприняли ее слишком буквально. В конце 1915 г. по настоянию Ж. Жоффра в Могилев в качестве военного представителя Франции с небольшой группой офицеров прибыл генерал П. По. Он попытался оказать давление на М. В. Алексеева, но в ответ получил довольно холодный прием. Впрочем, противостояние двух генералов было непродолжительным, поскольку вскоре П. По заболел, острые приступы радикулита приковали его к постели, и к своей старой должности фактически вернулся маркиз В. де Лагиш126.
Смена руководства Ставки не должна была вызвать беспокойства у союзников. В какой-то степени это удалось, несмотря на слухи, которые роились тогда в Петрограде и Могилеве. Одними любезностями в адрес нового начальника штаба Ставки решить эту проблему было невозможно. По свидетельству А. А. Самойло, смена главнокомандующего была воспринята иностранными военными представителями с удовлетворением: «Это объяснялось, конечно, отнюдь не достоинствами Царя, а улучшением положения армии благодаря увеличению боевого снаряжения, притоку подкреплений и возросшей возможности собственного влияния на ход событий»127. Не думаю, что эту достаточно умную и распространенную оценку можно принять без оговорок. Иностранным военным представителям многое в личных взглядах императора должно было казаться достоинством. Например, 15 марта 1915 г. в разговоре с Дж. Генбери-Вилльямсом Николай II изложил свои взгляды на непременные условия будущего мира: уничтожение военной и военно-морской мощи Германии, устранение с престола кайзера128. Эта решительность не изменилась и после Великого отступления 1915 г. Так, 25 сентября 1915 г. император закончил свою встречу с английским военным представителем словами: «Я решительно настроен продолжать эту войну до тех пор, пока мы не завоюем Германию»129.
24 августа (6 сентября) император въехал в Могилев. По его личному приказу встреча была устроена по церемониалу мирного времени: войска гарнизона выстроены шпалерами, дома украшены флагами и прочее. После утреннего молебна в соборе император подписал приказ о принятии им Верховного главнокомандования предшествующим числом130. Он гласил: «Сего числа Я принял на Себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. С твердою верою в милость Божию и непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим Земли Русской»131. По окончании формальностей и церемоний император встретился с английским военным представителем.
Николай II заявил о том, что хотел стать во главе армии с самого начала войны, но государственные и политические дела задержали его в Петрограде. «Тем не менее он почувствовал, – записал в своем дневнике Дж. Генбери-Вилльямс, – что наступил момент, что в это тяжелое время его долг быть ближе к своим солдатам и что в лице генерала Алексеева у него есть преданный и прекрасный начальник штаба и военный советник»132. Были и другие причины этого выбора императора. По словам Александры Федоровны, М. В. Алексеев устраивал Николая II своей «скромностью». Она не скупилась на похвалы генералу, писала, что он стоит больше, чем «100 длинноносых Сазоновых», посылала ему с благословением иконки133.
После амбициозного Николая Николаевича подразумевалось, что «скромный» начальник штаба не будет выходить за пределы своей чисто штабной военной деятельности. С другой стороны, сообщая Николаю Николаевичу (младшему) о его новом назначении, Николай II счел необходимым подчеркнуть, что он только наместник Кавказа и не должен вмешиваться в чисто военные вопросы, которые находятся исключительно в ведении генерала Н. Н. Юденича. Н. А. Епанчин, ссылаясь на самого Н. Н. Юденича, вспоминал: «Государь разрешил Великому Князю Николаю Николаевичу по временам навещать раненых, больных, а также войска на фронте, чтобы поблагодарить их за боевую службу»134. По приезде императора был подписан указ Правительствующему сенату о назначении великого князя Николая Николаевича (младшего) наместником на Кавказе, главнокомандующим Кавказской армией и наказным атаманом Кавказских казачьих войск135.
Он был также датирован 23 августа (5 сентября), как и высочайший рескрипт на имя бывшего главковерха: «Ваше Императорское Высочество. Вслед за открытием военных действий причины общегосударственного характера не дали Мне возможности последовать душевному Моему влечению и тогда же лично встать во главе армии, почему Я возложил Верховное командование всеми сухопутными и морскими силами на Ваше Императорское Высочество. На глазах всей России Вашим Императорским Высочеством проявлена на войне непоколебимая доблесть, вызвавшая глубокое доверие и молитвенные пожелания Мои и всех русских людей, неизменно сопутствовавшие Вашему имени при неизбежных превратностях боевого счастья. Возложенное на Меня свыше бремя Царского служения Родине повелевает Мне ныне, когда враг углубился в пределы Империи, принять на Себя Верховное командование действующими войсками и разделить боевую страду Моей армии и вместе с нею отстоять от покушений врага Русскую Землю»136.
Предшественнику Николая Николаевича на Кавказе генерал-адъютанту графу И. И. Воронцову-Дашкову было приказано состоять при монаршей особе с оставлением членом Государственного совета137. Кроме того, граф был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени138. Он полностью поддержал решение императора, и собственная отставка его не беспокоила139.
«Назначение Великого Князя Николая Николаевича Наместником Вашим на Кавказе я считаю весьма желательным, – писал И. И. Воронцов-Дашков императору в августе 1915 г. – Великому Князю легче управлять Кавказом, чем простому смертному, такое уж устройство Востока»140. В отличие от него и от великого князя сотрудники Ставки были недовольны рескриптом на имя Николая Николаевича. Самое главное, в нем не увидели объяснения произошедших изменений в Ставке, правда, трудно было найти и причину смещения Верховного главнокомандующего141. Документ этот стал результатом усилий С. Д. Сазонова и А. В. Кривошеина, старавшихся «постлать соломки» бывшему главковерху142. Тем не менее, несмотря на то что рескрипт заканчивался благодарностью от имени монарха и Родины143, решение Николая II было воспринято как явная опала, демонстрация недоверия и, судя по всему, именно так этот акт и был воспринят уже бывшим Верховным главнокомандующим.
За завтраком в присутствии великого князя и императора царила тишина, разговаривали только они. Николай Николаевич продемонстрировал хорошую выдержку. На вопрос, может ли уехать на следующий день, он получил ответ: «Ну, зачем же завтра, это будет иметь вид, что ты от меня убегаешь, останься еще на день»144. Свой последний приказ в качестве главковерха за № 736 Николай Николаевич также датировал 23 августа (5 сентября). Он обратился к войскам: «Сегодня во главе вас, доблестные армии и флот, стал Сам Державный Верховный Вождь Государь Император. Преклоняюсь перед вашим геройством за более чем год войны, шлю вам Мою душевную, сердечную благодарность. Твердо верю, что, зная, что Сам Царь, которому вы присягали, ведет вас, вы явите новые, невиданные доселе подвиги, и что Господь от сего дня окажет Своему Помазаннику Свою всесильную помощь, дарующую победу»145. Первые два дня Николай Николаевич (младший) присутствовал на докладах М. В. Алексеева императору, но это было демонстративно временным решением146. 24 августа (6 сентября) император сообщил о смене Верховного главнокомандования президенту Франции, королям Великобритании, Италии, Бельгии, Сербии, Черногории, императору Японии. В ответ немедленно последовали приветствия и поздравления147.
