Отбивая стрелки арбалетчиков, я мог размахнуться и направить болт в сторону от себя. В этот раз я просто подставил меч, и болты отлетали от него так, как было удобно им, а не мне.
Первый глубоко распорол мне кожу на лбу, это рана была серьезная, но не смертельная. Второй, врезавшись в меч, вдруг… взорвался.
Спустя секунду я понял, что мне все-таки показалось. Болт упал в нескольких метрах от меня. Взрывался вовсе не он, а только самый его кончик. В воздухе повисло облачко сероватой похожей на пепел пыльцы. Один раз я кашлянул, потом пыль прибило к земле дождем. Я схватился за лоб.
Рана горела. Я совсем не ожидал, что может быть так больно. Раньше как-то обходилось без ранений головы… Несмотря на дождь, кровь заливала глаза.
Проведя ладонью по лицу, я постарался снова сосредоточиться. Пострадать еще будет время. Я искал взглядом Леринга, и вскоре увидел его.
С расширенными от удивления глазами он стоял всего в нескольких метрах от меня, сжимая арбалет в безвольно опущенной руке. Повинуясь жесткому, необычному для себя чувству, в пару прыжков я сократил до минимума расстояние до лейтенанта – заодно уклонившись от приблизившейся ко мне тройке легионеров, – и взмахнул мечом. С противным шмякающим звуком его голова упала на камень.
Я огляделся, оценивая обстановку. После такой красочной расправы над предводителем трое гвардейцев на секунду замерли в нерешительности. Их больше не было намного больше. Пользуясь возникшей заминкой, я метнул еще один нож и… не попал. В последний момент левая рука – сегодня я все броски делал левой: в правой был меч – как-то незнакомо и совершенно неожиданно дрогнула.
Это было… невероятно. Расстояние всего шесть или семь метров, а оружие только звякнуло о край кольчуги одного из гвардейцев. Бросок вышел не только неточным, но и на удивление слабым. Мой промах добавил легионерам уверенности. Они двинулись ко мне, но тут их окликнул Лерк:
– Сначала Литон!
В этот момент он лишился напарника, и теперь ему приходилось сдерживать атаки графа уже в одиночку.
Гвардейцы кинулись ему на помощь. Лучше бы они бросились врассыпную, – тогда у них еще был бы шанс. Чтобы сбежать.
Я с легкостью – хотя я сам себе показался немного медлительным: неужели устал? – опередил их и без тени сомнений вонзил клинок в открытую спину Лерка. Быстро – но отчего-то опять не настолько, как должен был, – ушел вправо от самого прыткого из гвардейцев и… снова ощутил сильнейшую опасность у себя за спиной. Литон?!!
Это было бы в высшей степени нечестно. Не обращая внимания на непонятно откуда взявшуюся усталость, я стремительно начал оборачиваться, уже готовя меч, чтобы ответить.
Глава 8
1115 г. Термилион. Туалон. Верхний город.13 день 2-го месяца.Нервозность
– Кира, ты долго там еще будешь возиться?! – послышался снизу голос отца. – Как только стемнеет, нам надо выехать!
– Сейчас я! Сейчас! – несчастно выкрикнула она.
Да знает она, знает, что надо торопиться! Но ведь это не она досрочно отпустила Изабелл и всех остальных, кто работал в доме. И нет ее вины в том, что она не может быстро все уложить. В конце концов, она этим первый раз в жизни занимается! Нет, Кира вовсе не жаловалось, что ей приходилось делать что-то самостоятельно. Она была не из того ряда высокопарных дурочек, что относятся к слугам, как пустому месту, но в то же время не могут шагу ступить без них. Кира такой не была, но как же ей не хватало Изабелл!
Во всем, что касается гардероба, этикета, тонкостей светской жизни и еще многих, многих вещей – та была ее единственной наставницей. Почти каждый день они проводили вместе. Рисовали, шили, книжки читали, цветы выращивали, играли на рояле, гуляли на лошадях в загородном поместье, даже кулинарией занимались, хотя это и считалось неподобающим для людей высокого сословия занятием. Взять Изабелл с собой они не могли. Она была замужем, и они не имели никакого права подвергать ее тем опасностям, которые сулил побег. Еще много всего Кире предстояло оставить на старой родине – теперь уже старой, но…
Пытаясь понять свои мысли, Кира с удивлением осознавала, что ждет встречи с новой страной если не с радостью, то уж точно с предвкушением «чего-то». Ей жаль было расставаться с Изабелл, с мастером Тарилото, жаль было покидать дом, в котором она родилась, и красивейшее поместье на берегу синего озера с множеством островков… Но чувства невосполнимой утраты она не ощущала.
Иногда Кира сама ругала себя за это: ведь здесь умерла мама… Еще больше она ругала себя за то, что все-таки смирилась с ее смертью и твердо решила жить дальше. Умом она понимала, что горевать всю жизнь нельзя, и что забыть о том, что было так давно, – это нормально, но ее отец жил исключительно прошлым, и отчасти это влияло на нее. Худшим было то, что он свято был уверен, будто она грустит так же сильно, как и он. Кира действительно беспокоилась очень сильно, но не из-за мамы, давно умершей, а из-за отца, медленно себя сжигающего. И это была главная причина, почему она ждала от Аана новой жизни. Кира надеялась, что там сможет начать новую жизнь и отец тоже. Ну и, конечно… Ариан.
Ариан[2] манил. Манил Киру с особой силой. Не потому, что она ждала чего-то конкретного, потому что Ариан – это… Ариан, по-другому и не скажешь. Кире хотелось жизни. Не той, что ей может дать Туалон с мелкими дворцовыми лизоблюдами и напыщенными охотниками до женских сердец, ничего собой не представляющими. Нет, ей хотелось жизни другой. Настоящей и разной. И где она может получить… нет, не получить, а найти и завоевать все, что только возможно! Ариан был лучшим местом для этого. Он был древнейшим и прекраснейшим городом этого мира. Мастер Тарилото говорил, что даже выточенный из камня Калатакох[3] не настолько красив, и Голубая Скала не настолько величественна! От возникающих перед глазами картин замирало дыхание…
– Кира, поторопись! Лошади уже запряжены! – снова крикнул отец.
Нервничает, иначе не стал бы напоминать и так часто бегать туда-сюда, – с улицы можно было кричать сколько угодно, и без малейшего результата: специальное заклинание глушило все напрочь. Полезная вещь, когда живешь в большом городе. Зато, как выяснилось, затрудняет переезд.
Кира вздохнула, у нее пред глазами опять появились два ее чемодана, которые были наполнены только наполовину. «Два чемодана. Одежда, которая может понадобиться в поездке, и то, что не можешь оставить», – было ей сказано.
Сразу она уложила – меч, кинжал, кольчугу, несколько ее любимых книг, шкатулку с косметикой, драгоценности, оставшиеся от мамы, и те, что отец дарил уже ей, и еще несколько милых сердцу вещиц незначительного размера, – а вот когда она решила приняться за одежду, возникла нешуточная заминка. Одежды у нее было… ну, очень много. Сама она к этим вещам непреодолимой привязанности не питала, но выбрать… никак не получалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
