(лишь некоторая часть населения Ладакха исповедует ислам шиитского толка). Площадь северных районов составляет 3/4 от всей территории княжества Джамму и Кашмир, однако плотность населения здесь из-за суровых природных условий чрезвычайно мала. В 1940-е годы население Пограничных дистриктов насчитывало всего 311.500 человек.
Тем не менее, эти районы еще в XIX веке привлекли к себе внимание Британской и Российской империй, породив немало пограничных споров. Это было связано с их особым стратегически важным положением. Северные районы Кашмира на юго-востоке граничили с Тибетом (до его аннексии Китаем тот пользовался формальным суверенитетом, хотя фактически контролировался властями Британской Индии), на северо-западе – с образовавшимся в 1947 году Пакистаном, на северо-востоке – с китайской провинцией Синьцзян, а на севере – с Афганистаном. От Советского Союза северные районы Кашмира были отделены лишь узкой полосой Гиндукуша, где расположено афганское княжество Вахан (его называют также Ваханским коридором). Однако сообщение Пограничных дистриктов Кашмира с другими районами крайне трудно из-за высоких горных перевалов, большую часть года покрытых снегом.
Махараджа Хари Сингх взошел на престол княжества Джамму и Кашмир в сентябре 1925 года, после смерти своего дяди, махараджи Пратап Сингха из династии Раджпутов-Догра14. По свидетельству современников, молодой Хари Сингх был отъявленным плэйбоем и довольно экстравагантной личностью. Незадолго до своего восшествия на престол, английские власти вынудили его присутствовать на собственном бракоразводном процессе, проходившем в Англии в 1925 году. Как правитель он был полным профаном. Игра в поло и ставки на лошадиных бегах интересовали его гораздо больше, чем благосостояние своих подданных.
Образованные слои населения возлагали большие надежды на молодого правителя, но были вскоре разочарованы. Новый махараджа продолжал укреплять своего рода «раджпутскую олигархию» в княжестве, полагаясь на советы своих приближенных, большинство их которых происходили из касты раджпутов. В результате аристократическая верхушка княжества по-прежнему состояла из родных и знакомых махараджи – раджпутов-догра в Джамму и брахманов-пандитов в Кашмире. Солдатская служба на Востоке традиционно была делом прибыльным и хорошо оплачиваемым, поэтому армия княжества состояла в основном из уроженцев провинции Джамму, принадлежавших к кастам индусов-догра, мусульман-догра и раджпутов из Кангарской долины, а также наемников из-за пределов княжества – гуркхов и пенджабских сикхов. Жителям Кашмирской долины – как индусам, так и мусульманам – путь к военной службе долгое время был закрыт. В княжестве действовали индусские законы, которые навязывались всем подданным, независимо от вероисповедания. Например, действовал закон, предусматривавший тюремное заключение за убийство коров (священных животных у индусов); закон о наследстве, согласно которому наследник не мог получить наследство, если он исповедовал другую веру, нежели наследующий… Правители княжества то и дело вводили новые налоги – например, налог на очаг или на окна в доме…
В результате складывалась довольно неприглядная картина. «В сельской местности, – пишет один из кашмирских политиков того времени, – слово «мусульманин» было синонимом слов «лесоруб» или «водонос». Все виды грязной и ручной работы возлагались на них. Индус был уважаем в глазах общества, а на мусульманина смотрели сверху вниз как на низший класс. Разумеется, были и зажиточные мусульмане, имевшие деньги, власть и влияние. Но даже они не могли претендовать на равное положение с индусами»15. Такое положение, конечно, не устраивало широкие слои населения – неимущие крестьяне хотели хоть как-то улучшить свое положение, а богатые купцы-мусульмане стремились получить доступ к власти и к государственным должностям. Общая ненависть обращалась в основном против индусов, которые ассоциировались с правящей верхушкой, хотя в действительности положение было гораздо более запутанным. Например, индусская община пандитов в Кашмирской долине находилась в том же бесправном положении, что мусульманское население. И наоборот, мусульмане-раджпуты, многие из которых состояли в близком родстве с правящей династией Раджпутов-Догра, занимали высокие посты в армии и правительстве махараджи.
До определенного времени махарадже и его политическому министру, англичанину Уэйкфилду, удавалось обращать недовольство мусульманской части населения против индусов, а не против правящей верхушки. Но после ряда кровавых столкновений на религиозной почве, ему пришлось пойти на некоторые политические уступки, и в октябре 1932 года в княжестве была создана первая влиятельная политическая партия – «Мусульманская конференция Джамму и Кашмира», которую возглавил бывший школьный учитель Шейх Мохаммед Абдулла. Ее название в то время казалось ее лидерам вполне логичным, ибо она ставила своей целью защиту прав угнетенного населения, в большинстве своем – мусульманского. Однако эта партия не была религиозно-общинной, а ставила своей главной целью борьбу против феодальных порядков, выступая за создание ответственного правительства и проведение ряда конституционных реформ. Именно «Мусульманская конференция» впервые начала проповедовать идеи независимости и создания светского государства в княжестве, основав с этой целью в августе 1935 года газету «The Hamdard» на языке урду.
Расхождение между «религиозно-общинным» названием партии и ее секулярной, почти коммунистической программой (так называемым «Национальным требованием», принятым в 1938 году) становилось все более резким. Поэтому 11 июня 1939 года бывшая «Мусульманская конференция Джамму и Кашмира» была преобразована в «Национальную конференцию Джамму и Кашмира» (НКК). Весной 1940 года в Кашмир по приглашению Шейха Абдуллы приехал лидер Индийского национального конгресса Джавахарлал Неру, который провел здесь 10 дней и сумел «открыть глаза Абдулле, как должен вести себя конгрессист, чтобы завоевать симпатии народа для своего дела». С этого времени Абдулла решил окончательно связать свое дело с Индийским Национальным конгрессом. Впоследствии НКК стала членом «Конференции народов индийских княжеств», созданной по инициативе Неру, и продолжала поддерживать связи с ИНК, особенно с его левым крылом. Некоторые прежние союзники отвернулись от Абдуллы и его «националистов» (то есть сторонников «Национальной конференции»). «Коммуналисты» во главе с Гулямом Аббасом и Мир Ваиз Юсуф Шахом провозгласили лозунг «Ислам в опасности» и в 1941 году объявили о воссоздании «Мусульманской конференции Джамму и Кашмира», но теперь уже как религиозной партии, под покровительством «Всеиндийской мусульманской лигой».
Движение «Вон из Кашмира!»
К 1946 году «Национальную конференцию Джамму и Кашмира» уже можно было назвать самой массовой и популярной партией. Наблюдая за развитием освободительного движения в Индии, где в феврале 1946 года как раз вспыхнуло восстание на Королевском Индийском флоте в Бомбее, лидеры НКК решили поддержать усилия Конгресса. В мае 1946 года руководство НКК направило в адрес миссии британского кабинета министров меморандум, в котором говорилось:
«Национальное требование народа Кашмира теперь уже не ограничивается установлением системы ответственного правительства. Оно заключается в осуществлении права на полную свободу и избавлении от автократического правления династии Догра. Около ста лет назад народ Кашмира стал жертвой торговой сделки алчных агентов Ост-Индской компании. Мы оспариваем моральную и политическую законность этой сделки, в которой кашмирский народ никогда
