Четвертый сиделец был чертовски хорош собой. Смуглое лицо, казалось, высекли из камня и отполировали ветром. Картину портила ниточка слюны, свисая до ямочки на подбородке. Глаза блестели незамутненной, младенческой голубизной. На плечи падали кудри цвета слоновой кости.
«Седой? Крашеный? Ерунда, кто станет красить дебила…»
Определить расу, к которой принадлежал смуглый блондин, не представлялось возможным. Обычно сразу, шестым чувством, догадываешься: помпилианец, вехден, брамайн… Про чернокожих вудунов и говорить нечего. Варваров путают с техноложцами, но они разнятся по речи и поведению. А тут…
И не спросишь:
«Какого ты, мил-человек, роду-племени?»
Потому что ответит без единого звука:
«Овощи мы…»
Лицо блондина не выглядело оплывшим, как у первого громилы. Чтобы потек камень, из которого природа вырубила его скулы, нос и подбородок, требовалась куда большая температура, чем та, что расплавила мозг несчастного. Но глаза «овоща» пугали: даже в сравнении с братьями по «овощехранилищу» они были девственно пусты. Ни тени мысли не мелькало в голубой пустоте — жадном, едком растворителе…
И ссадина на скуле: одна-единственная, она смущала больше, чем рубцы лысого.
На ложку красавец не реагировал.
— Ты это… ты ешь, — с фальшивой лаской дал совет Лючано. — Оно вкусное. Вот, смотри…
Демонстрируя замечательные вкусовые качества «замазки», он зачерпнул кашицу пальцем и сунул себе в рот.
— Ай, вкусно! М-м…
Если бы Жорж сейчас расхохотался, Тарталья запустил бы в него миской. Но ланиста молчал, отвернувшись, и чистил ногти кончиком изящной пилочки.
— Ням-ням, вкуснота…
Кипя от раздражения, он ткнул ложкой в несговорчивый рот блондина. Тот, по-прежнему игнорируя еду, в ответ протянул руку к самому Лючано.
— Ты чего?! Ты смотри у меня!..
Нет, блондин был смирней овечки. Он всего лишь опустил ладонь на плечо Тартальи и начал гладить. Еле-еле, почти незаметно. Гомик? Извращенец? Опешив, Лючано сперва убедился, что ничего страшного не происходит — ну, один мужчина кормит другого с ложечки, а тот гладит кормильца в знак благодарности! Ерунда, пустяк… — и лишь потом опять взялся за ложку. На сей раз «овощ» безропотно открыл рот, и дело пошло на лад.
«Замазка» скоро кончилась.
Тарталья встал, чтобы уйти, но блондин придержал его за одежду. И еще с минуту гладил, пуская слюни. Наконец жертва насилия вырвалась и покинула камеру.
— Кого теперь кормим?
— Никого, спасибо, — остановил ланиста злого, возбужденного Лючано. — Контакт возник, будем закреплять. Этого «овоща» записываем на вас, Борготта. Теперь вы кормите только его. Два раза в день: утром и вечером. Помимо кормления желательно время от времени посещать «овоща». Если угодно, сидеть рядом и молчать. Он теперь ваш.
— Мой?!!
— У каждого семилибертуса есть свой подопечный. Вам повезло: он сразу пошел на контакт. Хороший, проверенный «овощ». Иной гладиатор кормит всю компанию месяц подряд, прежде чем кто-нибудь срезонирует…
— Я… я понял.
— Ничего вы не поняли. Не обижайтесь, Борготта, это вполне естественно. Сейчас вам и не нужно ничего понимать. Кроме главного: если вы не придете, ваш «овощ» останется голодным. А после второй неявки голодным останетесь еще и вы. Держите, вот ключи.
III
На лестничной площадке им встретилась брюнетка, которую Лючано видел за завтраком. Кимоно она успела сменить на другое, лилового шелка, с алыми розами.
— Привет, Жоржик. Как успехи?
— Успехи потрясают, — ланиста чмокнул даму в душистую щечку. — Знакомьтесь: Лючано Борготта — Николетта Швармс. Николетта у нас уже второй год семилибертит. По контракту.
— По контракту?!
— Вы не любите самостоятельных женщин? — картинно изумилась Николетта, сложив пунцовые губы бантиком. — Очень жаль! Между прочим, еще год — и я куплю себе домик на Куэдзако. Хотите, приглашу в гости? Будем кейфовать под цветущими вишнями…
Она свысока глядела на Лючано — свысока во всех смыслах, ибо стояла на две ступеньки выше. «А как же свобода? — хотел спросить Тарталья. — Добровольно продаться в рабство…» И не спросил. В конце концов, что он, по большому счету, знает о жизни семилибертусов? Об обстоятельствах самой Николетты?
Ничего.
Кажется, брюнетка о многом догадалась по его лицу.
— Добро пожаловать в братство лучших из худших! — рассмеялась она. Стало ясно, что Николетта пьяна. С утра. Видно, очень уж приятна и необременительна эта служба, раз женщина надирается, едва встав на ноги.
От радости, должно быть.
— Выбрал себе цуцика? — Николетта двусмысленно играла складками кимоно.
— Выбрал, — ответил за Лючано Жорж.
— Какого?
— Четвертого.
— А-а, хороший «овощ». Сочный. А мой сварился, — доверительно наклонилась она к Тарталье. — Иду по-новой дергать. Жаль, что четвертый — твой. Он мне нравился… Жоржик, дай ключи.
— Держи.
— А как его зовут? — спохватился Лючано, когда брюнетка скрылась внизу.
— Кого?
— «Овоща». Моего.
— Никак его не зовут, — пожал плечами Мондени. — Придумайте ему кличку, если хотите. Кстати, у вас в 15:00 — транслят-шоу. В пол-третьего ждите в холле, за вами приедут.
— Шоу? Я… я не готов! Мне нужно…
— Ничего вам не нужно, Борготта, — Жорж увлек его вверх, к бронированной двери. — Поверьте мне. В студии сидят профессионалы, они все сделают. Вы, главное, отвечайте на вопросы, и дело будет в шляпе.
— Отвечать на вопросы?
— Да. И не стройте из себя девицу на выданье! Камер он боится, готовиться ему надо… Сказано — шоу, значит, становись шоуменом! Понятно?!
— Ага, — угрюмо буркнул Лючано.
Желудок от злости сводило судорогой. Проклятье! Успокоил, начальничек, настроил на нужный лад!.. взял цуцика за шкирку, ур-р-род… Он вспомнил, что «цуциком» Николетта обозвала «овоща» — и настроение от дурацкого, мерзкого сопоставления испортилось окончательно.
IV
Он хотел пойти в город, развеяться, но вместо этого вернулся в номер и завалился спать. От душевного расстройства. Проснулся без четверти два, с головой мутной, как всегда после дневного сна. Во рту — засохший цемент, череп набит мокрой ватой. И добро бы с похмелья! Хотелось придушить кого-нибудь, застрелиться самому, упасть спать до глубокой ночи и выпить пива.
Все сразу, смешать и не взбалтывать.
Ровно в половину третьего, как и было обещано, в холле гладиатория объявился патлатый юнец с носом настолько длинным, что Лючано вспомнил куклу «пиноккио». У обычных людей такие носы не растут. Наверное, имплантант — для участия в комик-шоу.
— Борготта? Я за вами. Едем на студию.
— Как передача называется? — спросил Лючано, усаживаясь в мобиль, похожий на огромный кирпич. — Мне ничего не сказали…
Пиноккио запустил двигун.
— «Жизнь замечательных людей».
— Это я-то — замечательный?!
— Каждый человек в чем-то замечателен. Главное найти, в чем, пока человек не умер, — философски заметил носатый. — А уж вы-то — и подавно! Только успевай замечать…
— Сколько времени длится ваша «Жизнь…»?
— Полтора часа, — Пиноккио рассмеялся. — А ваша?
Лючано не ответил.
Снаружи транслят-студия производила впечатление жуткой эклектики. Здание в стиле имперского классицизма: колоннада, ступени, фронтон с барельефами — и несуразная конструктивистская надстройка на полтора этажа. Поляризованный плексанол, ажурные фермы, пучки направленных антенн выцеливают на орбите коммуникационные спутники; пялится в зенит раструб экранированного блока гиперсвязи…
Внутри эклектика просто зашкаливала. Фойе с ковровыми дорожками, скрытые «лампионы» с псевдоживым огнем, микро-оранжерея кактусов с краником, торчащим из голубой агавы; охранник в форме любезничает с красоткой в сетчатом трико. Антикварный механический лифт, приняв пассажиров, устремился почему-то вниз. По выходу из лифта начался строгий коридор без излишеств, если не считать биопласта «под чешую».
Звукоизолирующие двери, люминат потолка…
Пиноккио обернулся на ходу:
— Тут раньше наше консульство было. В прошлом году съехали. А дом вещуны за бесценок выкупили…
— Вещуны?
— Ну, вещательная компания. Пришлось достраивать «купол»…
За дверью с номером XXXVIII обнаружилась уборная. Из кресла навстречу гостям взлетел франт в роскошном сюртуке и темно-красных лосинах. Он сверкнул лучезарной улыбкой, как если бы снимался в рекламе геля для зубов, и заученным движением откинул голову назад, тряхнув взбитым чубом.
— Благодарю, Марий, вы пунктуальны. Феликс Киприан, ведущий программы. Ну-ка, повернитесь, дайте на вас посмотреть…
От франта исходил напор кипучей, упругой энергии. Лючано невольно заулыбался в ответ и, забыв поздороваться, начал вертеться наподобие модельной дивы.
