изредка поглядывая на растерянное лицо вожатой, все еще нерешительно стоящей у крыльца. Был и еще один мальчик, который не носился, сломя голову. Он спокойно сидел на диванчике на веранде, читал книжку на немецком языке, а у ног его стоял элегантный чемодан из натуральной кожи. Да и одет он был немного иначе… Вроде тоже в шорты и футболку, вот только это были не неказистые изделия советской легкой промышленности, а что-то явно иностранное.
Когда шумиха немного стихла, я взял себя в руки и шагнул к распахнутой двери первой палаты. По моим прикидкам, там должно было остаться пара свободных кроватей.
И точно. Из десяти было занято восемь. Одна в центре ряда, вторая у двери. Я направился к той, которая у двери, но тут от окна длинными прыжками по всем кроватям через палату пронесся Мамонов и рухнул на ту койку, которую я облюбовал.
— Опа! Фокус-покус! — он раскинул руки и ноги в позе морской звезды.
— Ты же у окна хотел? — относительно миролюбиво спросил я.
— А эта запасная! — заявил он с вызовом.
Глава 5
«Похоже, мирным путем эту проблему не решить», — подумал я, глядя на нагло ухмыляющегося Мамонова. На самом деле он был не то, чтобы сильно меня здоровее. Против того же Прохорова я бы, пожалуй, не рискнул выпендриваться, тот меня просто в бараний рог согнет и за окно вывесит, я даже пискнуть не успею. А Мамонов…
— А жирно тебе не будет, Мамонов? — я выпрямил спину и бросил рюкзак на кровать. Прямо рядом с развалившимся на ней великовозрастным пионером.
— Что сказал? — ухмылка сползла с лица Мамонова, руки сжались в кулаки.
— Что слышал, — негромко ответил я.
Мамонов поднялся, сетка кровати под ним противно заскрежетала. Он сделал шаг ко мне, приблизился практически вплотную. Я с места не сдвинулся, пристально глядя ему в глаза.
Не сказал бы, что я какой-то особенно крутой боец, как-то не лежала у меня душа к боевым искусствам, все больше к легкой атлетике и к большому теннису. В армии меня тоже не особенно к этому делу приучили, ну не пользовался рукопашный бой и прочие приемы агрессивной самообороны в ПВО. Во всяком случае, в той части, где я служил, никаких спаррингов нам не устраивали и поражать противника ударом ребра ладони не учили.
А вот драться мне, конечно же приходилось. А кому нет? Правда, последние лет десять я уже не развлекался таким образом, как-то несолидно дяденьке с седеющими висками кулаками махать. Да и девушек таким образом уже не очаруешь…
Мамонов дернулся вперед, слегка толкнув меня выпяченной грудью. Рыжий и узкоглазый поднялись со своих кроватей и демонстративно направились к нам.
— Я все правильно расслышал? — Мамонов попытался угрожающе нависнуть надо мной, но роста не хватило. Выше меня он был ну может на пару сантиметров. — Ты что ли мне будешь указывать?
Он снова дернулся вперед и толкнул уже сильнее.
— На вашем месте я бы не стал, товарищ Мамонов, — раздался совсем рядом со мной негромкий вежливый голос. Взгляд Мамонова метнулся к встрявшему в разборку собеседнику, и глаза его зло свернули.
— Чего надо, Верхолазов? — он сжал губы, на скулах заиграли желваки.
— Пришел занять свою кровать, товарищ Мамонов, — ответил тот самый паренек, который сидел на веранде и читал немецкую книжку, пока все ходили на ушах.
— А я что ли тебе мешаю? — зло бросил он, слегка отступив от меня.
— У вас, товарищ Мамонов, видимо, короткая память, — Верхолазов подхватил свой элегантный чемодан и подошел к свободной кровати на другом ряду. — Так я вам напомню. В традициях нашего лагеря — коллективная ответственность. Если вы собираетесь нарушить правила, то меня это тоже касается, причем напрямую.
— Вот зануда, — прошипел Мамонов, заскочил с места на соседнюю кровать и прошелся до своей прямо по кроватям, как и допрыгал сюда. — О, уже почти пора на обед! Айда на площадку!
Мамонов с гордо выпрямленной спиной прошагал к двери. Следом пристроились его верные прихлебалы. «Сын степей» уже в дверях бросил на меня угрюмый взгляд, несомненно обещающий тысячу неприятностей. Остальные пятеро, до этого сидевшие как мыши под веником, тоже по-быстрому выскочили из палаты. Остались только я и убедительный парень с невозмутимым голосом и импортными шмотками.
— Спасибо, но не стоило, — сказал я.
— Что именно? — парень повернулся ко мне.
— Заступаться, — ответил я.
— А почему вы решили, что я за вас заступаюсь, товарищ Крамской? — Верхолазов положил чемодан на кровать и щелкнул замками. — Драка — это нарушение не только правил лагеря, но и законов Советского Союза. Вмешаться и предотвратить — это мой долг. Кроме того, не в моих интересах, чтобы наша палата с первого же дня так подпортила бы себе репутацию.
Он говорил так гладко, что я даже не нашелся, что ответить. Просто стоял и разглядывал его, как экспонат в музее. Это кто же, интересно, такой? Сынок дипломатов, через два года в МГИМО, а потом каким-нибудь атташе в какую-нибудь Камбоджу? И дальше по карьерной лестнице? Или отпрыск партийного босса, уже примеривший на себя костюмчик члена политбюро?
— Понял, — сказал я и кивнул. — Но все равно спасибо. Драться я не люблю, хоть иногда и приходится.
— Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить переговорами, товарищ Крамской, — с тонкой ноткой превосходства заметил Верхолазов. — В нашем возрасте уже давно пора это знать.
И тут я понял, что этот парень нравится мне гораздо меньше, чем Мамонов. Даже захотелось ему врезать. Надо же, какой умный!
Но я на всякий случай захлопнул рот и принялся развязывать шнурок на своем рюкзаке. Надо же было изучить, что там у меня за личные вещи, чтобы потом не метаться судорожно в поисках каких-нибудь кед.
Сверток с едой я отложил на потом, в конце концов вряд ли мама именно там спрятала пионерский галстук или, скажем, спортивные трусы.
Итак. Беглая инвентаризация показала, что у меня имеется парадная пионерская форма, спортивный костюм, синий с белыми лампасами и белой же молнией, умеренно использованный, явно не новый. Носки, сколько-то пар. Еще одни кеды, близнецы тех, которые на мне. Пижонские шорты из обрезанных выше колен джинсов. Вытертых до почти белого цвета. Что-то мне подсказывало, что когда-то их носила мама, а когда заносила до дыр и собралась выбрасывать, я, в смысле оригинальный Кирилл Крамской, выпросил их себе. Так, тут понятно — мыло в мыльнице, зубная щетка в чехле для зубной щетки и зубная паста «Клубничная». Мочалка и два побитых жизнью
